Рин услышала стон. Он шел из-под палубы – корабль двигался, хотя и очень медленно. Что-то толкало его снизу. Она подняла голову, и все внутри перевернулось от ужаса. На реке снова взбухала волна, поднимаясь вокруг «Грифа», словно рука, которая вот-вот сожмется в кулак. И пальцы вздымались уже выше мачты.
Нэчжа полностью утратил контроль над своим рассудком. Он всех утопит.
– Нэчжа! – Рин обняла его лицо ладонями. – Посмотри на меня. Пожалуйста, посмотри на меня, Нэчжа.
Но он ее не слушал, в голове у него помутилось окончательно, и Рин могла лишь крепко держать его, чтобы Нэчжа с воплями не раздирал собственную кожу.
Прошла целая вечность, прежде чем Рин услышала шаги.
– Вот, – сказал Цзиньчжа, вкладывая ей в ладони пакет.
Рин оседлала Нэчжу, пригвоздив его руки коленями к палубе, и разорвала пакет зубами. По палубе заскакали шарики опиума.
– Что ты делаешь? – потребовал ответа Цзиньчжа.
– Помолчите.
Рин сгребла шарики и крепко зажала в кулаке.
И что дальше? Под рукой не было трубки. Пламя тоже не вызвать, чтобы поджечь шарики и дать Нэчже вдохнуть дым, а высекать огонь обычным путем слишком долго – ведь все кругом промокло.
Нужно найти способ дать ему опиум.
Но ничего не приходило в голову. Рин покатала шарики в руке и запихнула ему в рот. Нэчжа дернулся, задыхаясь. Рин сжала его челюсть, а потом открыла рот и пропихнула шарики дальше, пока Нэчжа их не проглотил.
Рин отпустила его руки и склонилась над ним в ожидании. Прошла минута. Две. Нэчжа затих. Глаза закатились. А потом он перестал дышать.
– Ты чуть его не убила, – сказал корабельный лекарь.
Рин узнала доктора Сыэня с «Баклана». Именно он лечил Вайшру после событий в Лусане. Видимо, только ему доверяли исцеление членов семьи Инь.
– Я так понимаю, у вас найдется что-нибудь подходящее, – отозвалась Рин.
Она без сил прислонилась к стене. Рин удивилась, что ей позволили зайти в каюту Нэчжи, но Цзиньчжа лишь коротко кивнул ей и вышел.
Нэчжа неподвижно лежал на кровати. Мертвенно-бледный, как покойник, но все же дышал. Каждое мерное движение его груди давало Рин надежду.
– Хорошо, что у нас есть под рукой наркотики, – сказал доктор Сыэнь. – А как ты догадалась?
– О чем? – осторожно спросила Рин.
Доктор Сыэнь знает, что Нэчжа шаман? Знает ли кто-нибудь еще? Цзиньчжа, похоже, совершенно не понимал, что происходит. Неужели Нэчжа хранил это в полной тайне от всех?
– Дать ему опиум, – ответил лекарь.
Это ни о чем не говорило. Рин решила отделаться полуправдой.
– Я уже видела такое.
– Где? – осведомился доктор Сыэнь.
– Э-э-э… – Рин повела плечами. – Сами знаете. На юге. Там все лечат опиумом.
Доктор Сыэнь выглядел разочарованным.
– Я лечу сыновей Дракона-наместника с младенчества. Мне никогда не говорили о каком-то особенном заболевании Нэчжи, только что он часто страдает от боли и опиум – единственное средство его успокоить. Не уверен, что Вайшра и Саихара сами знают причину.
Рин посмотрела на спящего Нэчжу. Он выглядел таким умиротворенным. Ей захотелось смахнуть волосы с его лба.
– И давно он болен?
– Приступы у него начались с двенадцати лет. Когда он подрос, они стали реже, но этот был самым сильным за многие годы.
Неужели Нэчжа был шаманом с самого детства? И почему он ничего не рассказывал? Он что, ей не доверяет?
– Сейчас ему лучше, – сказал доктор Сыэнь. – Нужно просто отоспаться. Тебе нет необходимости здесь находиться.
– Ничего. Я все-таки с ним побуду.
Лекарь нахмурился.
– Вряд ли генерал Цзиньчжа…
– Цзиньчжа знает, что я спасла жизнь его брата. Если он не полная свинья, то разрешит.
Доктор Сыэнь не стал спорить. Притворив за ним дверь, Рин свернулась калачиком на полу у постели Нэчжи и закрыла глаза.
Через несколько часов он заворочался. Рин села, потерла глаза и встала на колени перед ним.
– Нэчжа.
Он что-то промычал, моргнул и уставился в потолок, пытаясь разобраться, что происходит.
Рин прикоснулась пальцем к его левой щеке. Кожа оказалась гораздо мягче, чем Рин ожидала. Шрамы были не твердыми вздутиями, а гладкими линиями, как от татуировки.
Глаза снова стали обычными – карими. Рин невольно залюбовалась длинными темными ресницами, гуще, чем у Венки. Такая несправедливость! Он всегда был красивее, чем следовало.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Рин.
Нэчжа несколько раз моргнул и пробормотал что-то невнятное.
– Ты понимаешь, что происходит?
Некоторое время он озирался по сторонам, а потом сфокусировался на ее лице, хотя и не сразу.
– Да.
Рин больше не могла сдержать поток вопросов.
– Ты понимаешь, что это было? Почему ты ничего мне не рассказал?
Нэчжа только моргнул.
С колотящимся сердцем она наклонилась ближе.
– Я могла бы тебе помочь. Или… или ты мог бы помочь мне. Ты должен был рассказать.
Его дыхание участилось.
– Почему ты мне не сказал? – снова спросила Рин.
Нэчжа пробормотал что-то нечленораздельное и закрыл глаза.
Рин так отчаянно хотелось добиться ответов, что она чуть не схватила его за грудки.
Она глубоко вздохнула. «Прекрати. Нэчжа сейчас не в том состоянии, чтобы его допрашивать».
Она могла бы заставить его говорить. Если бы надавила, если бы наорала на него, вытащила бы правду наружу, он бы во всем признался.
Выдал бы секрет, пока находится под действием опиума, ведь в таком состоянии трудно сопротивляться.
А если он ее за это возненавидит?
Он ведь еще не окончательно пришел в сознание. Может даже не вспомнить.
Она проглотила внезапную волну отвращения. Нет. Нет, она так не поступит. Просто не сможет. Получит все ответы другим путем. Сейчас не время. Рин встала.
Нэчжа снова открыл глаза.
– Куда ты?
– Тебе нужно отдохнуть, – ответила она.
Он заворочался.
– Нет… не уходи…
Рин помедлила у двери.
– Пожалуйста, – настаивал Нэчжа. – Останься.
– Ладно, – сказала Рин и вернулась к кровати. Она взяла его ладони в свои. – Я здесь.
– Что со мной случилось? – пробормотал Нэчжа.
Рин сжала его пальцы.
– Просто закрой глаза, Нэчжа. Поспи.
Остатки флота еще на три дня застряли в заводи. Половине солдат пришлось обрабатывать ожоги, и вонь от разлагающихся трупов стала столь нестерпимой, что люди заматывали тряпками лица до самых глаз. Цзиньчжа в конце концов принял решение выдавать морфин и другие лекарства только тем, кто имеет шанс на выживание. Остальных свалили ничком в грязь на берегу, и они лежали так, пока не перестали шевелиться.
Времени на похороны не было, и потому из мертвецов и кусков неподдающихся ремонту кораблей сложили костры и подожгли.
– Как умно! – сказал Катай. – Нечего отдавать империи хорошее корабельное дерево.
– Ну зачем ты так? – отозвалась Рин.
– Решил похвалить Цзиньчжу.
Сестра Петра стояла у горящих трупов и бормотала поминальные молитвы на гладком, лишенном интонаций никанском, а любопытные солдаты толпились вокруг нее.
– При жизни вы страдали в мире, ослабленном Хаосом, но отдали души за благородное дело, – сказала она. – Вы погибли, неся порядок в лишенную его страну. Покойтесь с миром. Молю Творца сжалиться над вашими душами. Молюсь о том, чтобы вы познали глубины его любви, сострадающей и безусловной.
Потом она начала напевать на неизвестном Рин языке, похожем на гесперианский, но как только Рин начинало казаться, что она узнает слова, они тут же обретали совсем иную форму. Это был какой-то древний язык, на котором лежал отпечаток веков истории и религиозного служения.
– А куда, по-вашему, деваются души мертвецов? – тихонько спросила Рин у Аугуса.
Вопрос его явно удивил.
– В царство Творца, разумеется. – А по-вашему, куда?
– Никуда. Мы просто исчезаем в первозданной пустоте.
Иногда никанцы говорили о подземном мире, но то была скорее сказка, чем подлинная вера. Никто в действительности не представлял, что можно очутиться где-то, кроме тьмы.
