И вот зрение померкло. Рин больше ничего не слышала. Не чувствовала даже камень на коже, он слился с ней воедино, как естественная оболочка, полностью ее обездвижившая.
Рин больше не могла пошевелиться. Не могла пошевелиться.
Она попыталась напрячь мышцы, чтобы сломать каменную оболочку, но та осталась неподвижной, а ее лишь охватила паника, усиливаясь с каждой секундой.
Она не могла дышать. И поначалу даже обрадовалась – ведь без воздуха она скоро потеряет сознание и пытка прекратится. Легкие горели и разрывались. Очень скоро она вырубится. Скоро все будет кончено.
Но ничего подобного не случилось.
Она тонула, постоянно тонула, целую вечность, но не могла умереть.
Рин хотелось закричать, но она не могла. Так хотелось дернуться или хотя бы пошевелиться, что разрывалось сердце. И даже это было бы к лучшему, ведь лучше быть мертвой, чем стоять неподвижно до скончания времен.
Сама мысль о том, что эта пытка будет продолжаться бесконечно, день за днем и год за годом, была пыткой.
«Лучше бы я прыгнула, – думала она. – Лучше бы я умерла».
Эта мысль снова и снова крутилась в голове, единственная отрада в новой ужасающей реальности.
«Лучше бы я умерла. Лучше бы я умерла. Лучше бы…»
Мысль о забвении превратилась в фантазии. Рин представляла, что на самом деле спрыгнула, воображала короткое и захватывающее дух падение и хруст костей о дно колодца, за которым последует благословенная пустота. Рин так много раз прокручивала в голове эту последовательность, что на краткий миг ей удалось обмануть саму себя и решить, что она и впрямь это сделала.
Она просто не могла бесконечно выносить этот ужас. Паника наконец отхлынула, сменившись глубокой безнадежностью. Тело смирилось с действительностью – она не сбежит. И не умрет. Она будет вечно стоять здесь, не мертвая, но и не живая, в полном сознании.
У нее не осталось ничего, кроме собственного разума.
Когда-то Цзян научил Рин медитировать, на несколько часов очищать разум, пока тело погружается в мирное полузабытье, становится пустым сосудом. Несомненно, именно так он и выживал здесь все это время, вот почему он вошел сюда по собственной воле. Как бы Рин хотелось овладеть этим навыком. Но ей никогда не удавалось добиться такой внутренней неподвижности. Рассудок восставал против скуки. Мысли начинали блуждать.
Ей не оставалось ничего другого, кроме как обратиться к воспоминаниям, чтобы хоть чем-то заняться. Она перебирала их, отбрасывала одни и наслаждалась другими, смакуя каждую деталь. Вспомнила Тикани. Те прекрасные теплые вечера, которые она проводила в доме учителя Фейрика, как они обсуждали прочитанные книги и Рин получала новые. Вспомнила, как играла с малышом Кесеги во дворе, изображая разных животных из императорского зверинца, рычала и шипела, чтобы его рассмешить. Вспомнила тихие минуты в темноте, минуты краткого отдыха, когда она была одна, не в лавке, далеко от тетушки Фан и могла дышать без страха.
Но Тикани не принес удовлетворения, и Рин мысленно перенеслась в Синегард, в это грозное и неприветливое место, о котором, как ни странно, вспоминала с самым большим удовольствием. Она вспомнила, как вместе с Катаем изучала книги в прохладных подвалах библиотеки, как наблюдала за ним – вот он запускает длинные пальцы во всклокоченную шевелюру и шуршит свитками. Вспомнила, как по утрам тренировалась с Цзяном в саду Наследия, вслепую отражая его удары.
Она исследовала каждую щелочку своего разума, вытащила на свет воспоминания, которых даже не осознавала. Те воспоминания, которые старалась забыть из страха, что они ее сломают.
Вспомнила, как впервые увидела Нэчжу, и все их встречи после.
Видеть его было больно. Очень больно.
Когда-то они были такими невинными. Рин с тоской вспоминала его лицо – каким оно было всего год назад. Прекрасное, наглое и вызывающее отвращение одновременно, либо с довольной улыбкой, либо с нелепым оскалом, как у взбудораженного щенка. Но теперь она заперта здесь навеки, остались только воспоминания и боль – ведь она никогда больше ничего не почувствует.
Рин прокрутила в голове всю историю их отношений, с первой встречи в Синегарде до той секунды, когда клинок Нэчжи скользнул по ее спине. Вспомнила, как он был по-детски красив, а его высокомерное лицо, словно высеченное скульптором, одновременно и притягивало, и отталкивало. Вспомнила, как Синегард превратил избалованного наследника в закаленного постоянными тренировками солдата. Как они впервые дрались друг с другом в тренировочном бою и сражались бок о бок в битве, и вражда органично переросла в товарищество – Рин словно натянула потерянную перчатку, обрела вторую половинку. Он был намного выше ее, и когда они впервые обнялись, Рин едва доставала макушкой ему до подбородка. А еще она вспомнила его темные глаза в лунном свете, в ту ночь у причала.
Тогда Рин показалось, что Нэчжа вот-вот ее поцелует. А он вонзил ей в спину клинок.
Так больно было перебирать эти воспоминания. И унизительно осознавать, с какой готовностью она верила в его ложь. Рин чувствовала себя полной дурой, потому что доверяла ему и любила, считая, что после всего пережитого вместе в армии Вайшры она небезразлична Нэчже, хотя на самом деле он просто манипулировал ею, в точности как его отец.
Рин столько раз оживляла эти воспоминания, что они начали терять краски. Боль притупилась, а потом и вовсе ничего не осталось. Значение воспоминаний стерлось. А боль стала напоминать скуку.
И тогда Рин обратилась к тому, что еще может причинить боль. Она поискала Печать и убедилась, что та по-прежнему на месте, притаилась в глубинах разума и ждет.
Рин удивилась, что Печать не пропала. Ведь это магия богини Нюйвы, а в Чулуу-Корихе нет связи с богами. Возможно, Дацзы принесла магию в этот мир и оборвала связь, а яд останется, пока не умрет змея.
И Рин этому обрадовалась. Хоть какой-то способ развлечься. С кем-то поиграть, пофлиртовать. Для заключенных в одиночной камере и нож – развлечение. Все лучше, чем ничего.
Что будет, если сейчас дотронуться до Печати? А если Рин уже никогда не сможет вернуться? Теперь, когда ничто в реальном мире не могло ее отвлечь, она может навеки застрять в пропитанной ядом лжи.
Но это все, что у нее теперь осталось. Она больше не может вернуться в реальность, есть только собственные застарелые воспоминания.
Рин подалась вперед и провалилась сквозь врата.
– Привет, – сказал Алтан. – И как это ты тут очутилась?
Он стоял слишком близко. Почти вплотную.
– Отойди, – сказала она. – Не прикасайся ко мне.
– А я-то думал, ты хочешь меня видеть. – Проигнорировав ее просьбу, Алтан взял Рин за подбородок и приподнял ей голову. – Что с тобой случилось?
– Меня предали.
– «Меня предали», – передразнил он. – Прекрати повторять эту чушь. Ты сама всего себя лишила. У тебя была армия. У тебя был Лэйян. Весь юг был у твоих ног, только протяни руку, а ты все запорола, шелудивый кусок дерьма.
Почему ей так страшно? Рин знала, что Алтан существует лишь в ее воображении. Она может его контролировать. Алтан мертв.
– Прочь.
Он лишь придвинулся ближе.
Рин охватила паника. Где его цепи? Почему он не подчиняется?
Алтан наградил ее издевательской улыбкой.
– Ты не можешь мне указывать.
– Тебя не существует. Ты плод моего воображения.
– Милая моя, я у тебя в голове. Я – это ты. И теперь у тебя остался только я. Здесь лишь мы с тобой, и я никуда не денусь. Тебе не нужен покой. Ты всегда хотела знать, что совершила, и ответить за это. Не хотела забывать. Так что давай начнем. – Алтан крепче сжал ее подбородок. – Признайся в том, что сделала.
– Я потеряла юг.
Алтан влепил ей пощечину. Рин знала, что это ненастоящий удар, что все это – галлюцинации, но было больно. Она чувствовала боль. Пусть и воображаемую, но Рин решила, что заслуживает наказания.
– Ты не просто потеряла юг. Ты его сдала. Нэчжа был у тебя в руках. Ты приставила к его коже меч. Достаточно было лишь нажать, и ты бы победила. Ты могла его убить. Так почему же не убила?
