– Не знаю.
– А я знаю. – И еще один звенящий в ушах удар, на сей раз в левый висок. Голова Рин мотнулась в сторону. Алтан схватил ее за горло и вонзил ногти в кожу. Гортань обожгло мучительной болью. – Потому что ты ни на что не способна. Способна быть только чьей-то собакой. Тебе обязательно нужно лизать чьи-то сапоги.
У Рин заледенела кровь, не от осознания собственного ничтожества, а от подлинного, неконтролируемого страха. Она не знала, куда это заведет, не могла предсказать, какой фортель выкинет ее разум. Ей хотелось все это остановить. Не стоило тревожить Печать.
– Ты слаба, – выплюнул Алтан. – Глупое сентиментальное отродье, дрожащее от страха. Ты предала всех, потому что не могла выкинуть из головы школьную влюбленность. Неужели ты думаешь, что он тебя любит? Что любил хоть когда-нибудь?
Он снова занес кулак. Печать задрожала. Образ Алтана подернулся рябью, как отражение в воде озера, потревоженное камнем. Потом Рин снова почувствовала вибрацию. Алтан исчез. А затем Рин поняла, что это не галлюцинации – кто-то отбивал с ее лица камень, кусочек за кусочком.
На третий раз вибрация началась у носа и прошла через все тело. Даже зубы застучали.
Застучали зубы. То есть она пошевелилась. А это значит…
Рин в четвертый раз ощутила дрожь. Камень раскололся. Рин свалилась с постамента и ударилась о каменный пол. Боль от ссадин в коленях была чудесной. Рин выплюнула изо рта тряпку. Вонючий и затхлый воздух в глубине горы показался восхитительным. Она больше не задыхалась. Все равно что вынырнуть из воды во влажный воздух. Рин долго стояла на коленях, опустив голову, и просто дышала, наслаждаясь вкусом воздуха в легких.
Она разогнула пальцы. Прикоснулась к лицу, ощупала щеки. От полноты новых ощущений и способности шевелиться ей хотелось расплакаться.
– Великая черепаха! – произнес голос, которого она не слышала целую вечность. – Похоже, кое-кто так и не научился медитировать.
Через секунду глаза Рин привыкли к свету факела. Над ней возвышались две фигуры. Слева Дацзы. А справа – Цзян, покрытый с головы до пят серой пылью и улыбающийся во весь рот, словно они только вчера расстались.
– У тебя грязь в волосах. – Он наклонился, чтобы развязать ей ноги. – О боги, да она повсюду. Придется тебе как следует отмокнуть в ручье.
Рин отпрянула от его прикосновения.
– Не трогай меня.
– Все хорошо, дитя?
Он говорил так легкомысленно, как ни в чем не бывало.
Рин потрясенно уставилась на него. Цзян отсутствовал целый год. А как будто прошли десятилетия. Как он может вести себя так, словно ничего не случилось?
– Эй! – Цзян помахал рукой у нее перед глазами. – Ты так и будешь здесь сидеть?
– Ты меня бросил, – услышала Рин свой голос.
Улыбка Цзяна растаяла.
– Ох, дитя…
– Ты сбежал.
Его виноватое лицо только больше злило Рин.
Ей это казалось издевкой. Цзяну не удастся избежать этого разговора, как обычно – он всегда уклонялся от ответственности, так хорошо притворяясь чокнутым, что все этому верили. Но на самом деле он не был безумен. Теперь Рин на это не купится.
– Ты был мне нужен… Нужен Алтану… А ты просто… просто…
– Я не мог спасти Алтана, – произнес Цзян так тихо, что Рин едва расслышала.
– Но мог бы спасти меня. – Ее голос дрогнул.
Цзян выглядел потрясенным. В кои-то веки он не нашел шутливого ответа, отговорки или возражения.
Рин даже показалось, что он собирается извиниться.
Но потом он наклонил голову набок, и губы изогнулись в усмешке:
– Зачем? Чтобы испортить тебе все удовольствие?
Когда-то шутки Цзяна раздражали, но были спасением в ужасных обстоятельствах. Когда-то только он умел ее рассмешить.
А теперь перед ее глазами полыхнуло красным.
Не задумываясь, Рин бросилась на него, сжав пальцы в кулак. Цзян мгновенно выпростал из рукава ладонь и схватил Рин за руку с неожиданной силой.
Она и забыла, как силен Цзян. Какая мощь скрывается под этой хрупкой и чудаковатой оболочкой.
Ее кулак остановился на полпути.
– Тебе будет лучше, если ты меня ударишь?
– Да.
– Честно?
Рин хмуро смотрела на него несколько секунд, тяжело дыша. А потом опустила руку.
– Ты сбежал, – сказала она.
Обвинение было несправедливо, и она это знала. Но в глубине души она так и не перестала быть ученицей. И ей отчаянно была нужна его защита.
– Ты ушел. – Ее голос дрожал, и Рин ничего не могла с собой поделать. – Оставил меня одну.
– Ох, Рин, – сказал он уже мягче. – Ты думаешь, это место похоже на убежище?
Рин не хотелось его прощать. Хотелось и дальше злиться. Она слишком долго лелеяла свое возмущение и не могла просто так с ним расстаться. Как-никак ее обманул человек, которым она восхищалась.
Но ужасы каменной темницы были еще свежи в памяти. Она только что освободилась. И ничто на свете не заставит ее туда вернуться. Скорее она сбросится с обрыва.
– Так почему же ты это сделал? – спросила она.
– Чтобы защитить тебя. Защитить всех, кто был рядом. Прости, что не мог придумать ничего получше.
На это у нее не было ответа. Слова Цзяна ее ужаснули. Если он считает этот кошмар лучшим выходом, тогда чего же он боится?
– Прости, дитя. – Цзян раскинул руки в примирительном жесте. – Мне правда очень жаль.
Рин отвернулась и покачала головой, прижав руки к груди. Она не могла так легко его простить. Нужно время, чтобы гнев поостыл. Рин не хотела смотреть Цзяну в глаза и была рада тому, что в тусклом свете факела он не увидит ее слезы.
– Так что же изменилось? – спросила она, вытирая щеки. – Твоя Печать разрушается. Ты не боишься того, что может прорваться через нее наружу?
– Я в ужасе, – признался Цзян. – И понятия не имею, к чему может привести моя свобода. Но если я замурую себя здесь, ничего не решится. История так или иначе должна закончиться.
– История и закончится, – сказала Дацзы, которая до сих пор молча наблюдала за их перепалкой, скривив губы. Теперь же ее ледяной голос словно ножом разрезал воздух. – Так, как и всегда должна была.
Цзян положил руку Рин на плечо:
– Идем, дитя. Посмотрим, как изменился мир в мое отсутствие.
И он снова протянул ей руку. На этот раз Рин ее приняла. Они подошли к выходу, к кругу ослепительного света.
Белизна снега под ярким солнцем причиняла страшную боль. Но Рин наслаждалась резью в глазах, как и ветром, кусающим щеки, и камнями с талым снегом под ногами. Она открыла рот и глотнула полные легкие ледяного горного воздуха. Он был вкуснее всего на свете.
– Придется идти пешком, – сказала Дацзы. – Мы же не можем улететь на дирижабле. Пойдем пешком, пока не раздобудем лошадей.
Рин оглянулась на нее и удивленно заморгала.
Старуха из Тикани пропала. Лицо Дацзы помолодело на несколько десятилетий. Исчезли морщины вокруг глаз, кожа у выбитого глаза разгладилась, все шрамы исчезли, а глазное яблоко чудесным образом восстановилось.
Цзян тоже выглядел бодрее, чем когда-либо. Не просто моложе. Это не было бы чем-то необычным – Цзян всегда казался человеком без возраста, живущим как будто вне времени и пространства. Но сейчас он стал крепче. Сильнее. И взгляд изменился – пропала прежняя чудаковатость и смешливость, он стал серьезным и сосредоточенным.
Этот человек сражался в Опиумных войнах. И правил империей.
– Что-то не так? – спросил он.
Щурясь, Рин покачала головой:
– Все нормально. Я просто… Где солдаты Нэчжи?
Дацзы повела плечами:
– Я разобралась с ними, как только они доставили тебя к горе.
– А ты не могла освободить меня немного пораньше? – возмутилась Рин.
Дацзы удостоила ее ледяной улыбки.
– Мне казалось, ты должна меня понять.
* * *
В ту ночь они устроили привал в маленькой пещере у подножия горы. Напевая себе под нос, Цзян взялся разводить костер. Дацзы скрылась в лесу, а двадцать минут спустя вернулась со связкой мертвых крыс и освежевала их кинжалом.
