Нет, принадлежит, напомнила она себе. Ты завоевала город. Разрушила его. Ты победила.
Конечно, они все это продадут. Торговцы Муг превратят эти сокровища в серебро. Скользя пальцами по шелковому вееру, Рин представила, как обмахивается им, сидя в роскошных шелках, какие когда-то носила Дацзы, а ее позолоченный паланкин несет восторженная толпа.
Она отмахнулась от этих образов. Веер – для императриц. Генералы держат в руках меч.
– Смотри, – позвал ее Катай. – Кто-то слишком много о себе возомнил.
Стоящее в дальнем конце зала кресло городского головы было богато украшено и больше похоже на императорский трон, чем на кресло городского чиновника.
– Интересно, как он проводил встречи, – сказала Рин. Кресло было приколочено к высокому помосту. – Чтобы посмотреть на кого-то, можно свернуть шею.
Катай фыркнул.
– Наверное, он был коротышкой.
Из любопытства Рин забралась на помост и села в кресло. Вопреки ожиданиям, оно предназначалось для человека высокого роста. Ее ноги не доставали до пола, болтаясь, как у ребенка. И все же при взгляде на сверкающий позолотой зал и длинный стол совета, во главе которого она сидела, ее охватил трепет. Она представила его заполненным людьми – военными, советниками и городскими чиновниками, внимающими каждому ее слову.
Каково это – править день за днем? Что чувствует Нэчжа, сидя в небесно-голубых залах Арлонга, где-то на другом конце страны?
Она прекрасно знала всепоглощающий вкус силы. Но, сидя на завоеванном троне и глядя на пустые кресла внизу, Рин впервые ощутила восхитительную сладость власти. Алтан не оставил ей в наследство тягу к власти, ведь он занимался только разрушениями и местью. Алтан не мечтал захватить трон.
Но Рин могла гореть гораздо ярче, чем когда-то Алтан.
Неудивительно, что Нэчжа предпочел Республику, а не Рин. Она без колебаний поступила бы так же.
«Что ж, наслаждайся властью в своей Республике, – подумала Рин, вцепившись в подлокотники кресла. – Наслаждайся, пока можешь, Молодой маршал. Посмотри на ее великолепие и хорошенько запомни. Потому что я сожгу все это».
Глава 26
В «Искусстве войны» стратег Сунь-цзы подробно описывал концепцию под названием «ши», что переводится со старониканского примерно как «энергия», «влияние» или «стратегическое преимущество». Ши – это вода, так быстро бегущая вниз по течению, что срывает камни из ложа ручья. Ши – это опустошение, которое сеют падающие со склона горы валуны. Ши – это энергия, которая накапливается и усиливает саму себя.
Победа Рин в Цзиньчжоу послужила толчком, покатившим камень с горы.
После этого все стало намного легче. У Нэчжи не хватало войск для защиты захваченных территорий, и он поспешно отступил на юго-восток, за горы Циньлин и Даба, служившие естественной защитой Арлонга. Обороняясь на два фронта, он принял единственно возможное стратегическое решение – сосредоточился на обороне провинции Дракон, предоставив остальным территориям Республики драться самостоятельно.
На пути через провинцию Овца войска Рин шли по сплошным выжженным полям и покинутым деревням – жителям явно приказали за одну ночь собрать вещи и уйти в горы или за линию фронта. Все, что беженцы не смогли взять с собой, они бросили гнить на солнце.
Очень часто армия южан натыкалась на трупы животных, сложенных в груды, над вспоротыми животами свиней жужжали мухи. Это мясо было еще отличным всего два или три дня назад.
Таков классический принцип войны у никанцев: если вторжение врага неминуемо, уничтожь все вокруг и возведи высокие стены. Когда положение выглядело угрожающим, никанские вожди разрушали сельские поселения и перевозили провизию, людей и припасы за стены городов, чтобы ими не завладел враг. Все, что нельзя было перевезти, сжигали, отравляли или закапывали. Эта старейшая военная традиция Никана лишь увеличивает страдания невинных. Один хочет завоевать страну, а другой не хочет, чтобы его подданные достались врагу, и в итоге обе стороны приносят народу одни мучения.
Со стороны мугенцев такое поведение было бы демонстративным вызовом. Но со стороны Нэчжи, которому положено управлять провинциями и защищать своих людей, это было явным проявлением слабости. Значит, гесперианские союзники его бросили. Значит, он понимал, что не сумеет помешать южанам войти в провинцию Дракон и может лишь замедлить их продвижение.
Но у армии южан было ши. Их продвижение невозможно было замедлить. Войска Рин пользовались плодами победы. Теперь у них были самые острые мечи, отличные доспехи и больше провизии, чем они могли съесть. Они дрались с таким энтузиазмом и эффективностью, как никогда прежде. Прорезали себе путь через провинции, как нож режет тофу. И чаще всего города сдавались, не оказав ни малейшего сопротивления, некоторые местные жители с готовностью записывались в армию, радуясь возможности заработать пару монет и две кормежки в день.
Судьба армий разительно изменилась. Несколько месяцев назад Рин в отчаянии вела войска через горы, рискнув жизнью нескольких тысяч солдат, только чтобы уцелеть. Теперь же шла в наступление, а Нэчжа потерял почти все, что когда-то внушало Рин страх. Он был всего лишь мальчишкой на троне, охромевшим без своих упрямых союзников, которые, судя по молчащим небесам, пересмотрели соглашение. Тем временем армия Рин набиралась уверенности, опыта и припасов. А самое главное – у нее были шаманы.
И все шло как по маслу. После того как в Цзиньчжоу Дулин чуть не сломался, Рин не ждала, что они долго протянут. Она решила, что может использовать шаманов еще несколько недель, прежде чем они неизбежно умрут в сражении или ей самой придется их убить. Особенно ее тревожила Ляньхуа, которая после работы в лазарете порой на целый день впадала в оцепенение. Это так пугало Пипацзы, что вскоре она стала бояться вызывать своего бога, и перед несколькими сражениями ее пришлось упрашивать.
Но со временем все трое успокоились. Не считая одного случая, когда стрела попала Дулину в плечо и он случайно устроил землетрясение, расколов поле боя огромной трещиной, он больше не терял над собой контроль. Ляньхуа впадала в транс не чаще раза в неделю, а потом и вовсе прекратила. Пипацзы сумела справиться с тревогой и через три недели после Цзиньчжоу проникла в город под видом беженки и уничтожила всю линию обороны, проведя пальцами по шеренге солдат.
Все по-своему приспособились. Дулин начал медитировать по ночам и часами сидел на земле, скрестив ноги. Ляньхуа во время работы напевала себе под нос народные баллады и забавные куплеты. У нее оказалось неплохое сопрано. Пипацзы каждый вечер после ужина исчезала из лагеря и обычно не возвращалась до темноты.
Однажды ночью встревоженная Рин решила за ней проследить. Она с облегчением обнаружила, что Пипацзы просто стоит в лесу, в окружении деревьев, подальше от людей, и дышит.
– Ты хорошо прячешься, – через некоторое время сказала Пипацзы.
Рин вышла на поляну.
– Я не хотела тебе мешать.
– Ничего страшного. – Пипацзы выглядела смущенной. – Я не всегда прихожу сюда так надолго. Мне просто хочется побыть в тишине. Там, где я никому не могу навредить. Это успокаивает.
Рин почувствовала странный укол в груди.
– Мудрое решение.
– Можешь остаться, если хочешь.
Рин подняла брови. Она была тронута.
– Спасибо.
Они немного постояли плечом к плечу, слушая стрекотание кузнечиков. И действительно, это успокаивало.
– Ты никогда больше не становишься прежней, да? – вдруг спросила Пипацзы.
– В каком смысле?
– Твои глаза. Они всегда красные. Наши глаза становятся прежними. А твои нет. Почему?
– Потому что я зашла слишком далеко, – сказала Рин. И частично это была правда. – Я больше не могу изгнать бога.
– Тогда что тебя держит в этом мире? – спросила Пипацзы. – Почему ты не потеряла рассудок как… как остальные?
Рин подумывала рассказать ей про якорную связь. Но какой смысл? Для Пипацзы это все равно не вариант, и рассказывать будет просто жестоко. Чем меньше людей знают про Катая, тем лучше.
