Данилишин выпустил несколько дымных колец, раздумывая, как ответить на это предложение, постучал луком по дагеротипам на столе:
— Посмотрите на эти фотографии.
Ярема посмотрел: на черно-белых фотографиях стоял военный лагерь с двуглавым орлом Изумрудной Орды на флагах. Рисунок был очень четким: Ярема мог сосчитать количество пушек и лошадей.
— Прекрасно нарисовано, — буркнул Николай. - Подозреваю, снимал не фотограф с ателье?
- Переносная камера. Новое слово по шпионскому делу, — ответил Данилишин. – Эти снимки сделаны с расстояния сотни шагов.
– Невероятно!
- Война - двигатель изобретений. Вы, братия, можете не догадываться, что скрытая камера смотрит на вас. Когда даете взятки, когда изменяете жене, когда танцуете пьяным, когда договариваетесь с врагом... Где угодно и ежесекундно.
Данилишин затянулся новой порцией дыма Nicotiana rustica.
— С помощью системы линз можно приближать изображение. Место, тренога, камера – готово. При удачном освещении — никаких предательских вспышек. С этой штукенцией слежение переходит на новый уровень.
Есаула поправил капюшон.
- Я должен хранить инкогнито даже здесь, - он указал чубуком на открытое окно, - потому что где-то там чаится камера, которая только ждет случая.
Ярема посмотрел в окно. Одни крыши... Пустые. Но после речи есаулы разведчиков он не был в этом уверен.
— Мне такая штука могла бы пригодиться, — заметил Ярема.
– Отказано. У нас их нет, — ответил Данилишин. — Тайная Стража в этом году закупила этих аппаратов на сумму, вдвое большую, чем мой годовой бюджет на шалаш. Еще вопросы будут?
— Можем закрыть ставни. Тогда уберешь капюшон? – не сдавался Николай.
Данилишин в ответ молча покинул зал. Есаула военных басовито расхохотался, Ярема присоединился к нему.
— Люблю его за причудливый характер, — отозвался старший Яровой. — Открой другие окна, потому что невмоготу этим запахом дышать. Бесов табак!
Протяжение свежего воздуха выветрилось из зала волны Nicotiana rustica. Николай с наслаждением вдохнул полной грудью.
- Как тебе новое поручение?
— Должно быть интересно, — ответил Ярема с энтузиазмом. – В тех краях я не бывал.
— Надоело дома?
Все время, что он прожил в Северном Альянсе, Ярема мечтал о возвращении. Родной край сиял маяком в самый трудный час. Но когда вернулся... менее чем через два месяца радовался возможности убежать.
- Люблю путешествовать.
– Яков тебе не писал?
- Одно письмо. Извинялся за резкие слова, просил передумать и помочь. Я снова отказал, и с тех пор молчание. Даже с помолвкой не поздравил.
О брате Яреме старался не вспоминать – лишняя причина дня печали.
— Ему выборы надолго забивали, но ты не бери в голову. В ноябре станет легче, сам увидишь... А вот с помолвкой не грех поздравить второй раз, — подмигнул Николай. - Невеста хороша?
Ярема показал портрет из подаренной подвески.
- Очаровательная коббита! Глаза так и пылают. А бедра какие?
— Бедра как бедра, — пожал плечами младший Яровой. — Под теми юбками разве посмотришь?
— Это важно для легких родов, — назидательно сообщил дед. — Перед путешествием посетишь? Она же в Черновцах живет.
- Нет, - отрезал Ярема. — Поеду сразу по делу.
– Почему так?
— А вы не понимаете, почему, — раздраженно ответил Ярема. — У меня к этой волшебной кобите чувств не больше, чем к первой встречной! Наш брак является волей родителей и моей сыновней обязанностью.
— Ты всегда можешь отказаться, если...
Они словно сговорились поколебать его решение! Хотя мамуньо такая интриганка, что действительно могла убедить свекра. Но Ярема не отступит. Получайте, что хотели! Все погуляют на обещанной свадьбе.
— Не подумайте, дедушка, что ропщу, я все сделаю должным образом. Но ехать к невесте, с которой не о чем поговорить, ни одна обязанность меня не заставит, — Ярема дернул себя за бороду. — Наверное, в моей жизни нет места для любви.
— Ошибаешься, парень, — мотнул седой гривой Николай. — Несмотря на три скобы на чересе, у меня были эти роскоши.
— Не обижайтесь, дед, но вам повезло. И не только с браком! Мало кто с тремя скобами на чересе доживает до такого почтенного возраста. Моему отцу, например, не повезло.
– Но повезло с любовью.
– Значит, всем повезло, кроме меня! — грянул шляхтич, но остановился и глубоко вдохнул. — Честно, дедушка, полно этих разговоров о любви...
Вдруг он съежился и показал пальцем в окно:
— Это пожар?
Николай обернулся.
— Кажется, один из гостеприимных домов у города.
Над крышами клубится дым...
... клубится дым. Битва выиграна — пришло время трофеев.
Тонко визжит девочка, глаз подбит, рот расквашен в кровь. Один победитель держит руки, еще двое растянули ноги, а четвертый со спущенными портами неспешно разрезает ее одежду ножом. Мундиры кавалеристов.
– Что вы делаете?
Настороженные взгляды чиркают по чересу, расслабляются.
- О, серая! Ты вовремя, — резавший откидывает нож и обеими руками берется за девичью грудь.
Она заходится в крике, за что получает удар по скуле.
– Смотри, какая вкусная ляля! Есть за что подержаться.
Другие хохочут, ободряя себя. Ее дикий взгляд останавливается на Яреме, из глаз катятся горошины слез.
– Отдам тебе честь быть первым! Она, наверное, еще не...
Характерник поднимает нож и солдат врывается на полслове, почувствовав сталь в промежности.
— Каждый, кто останется здесь, через минуту превратится в евнуха.
– Ты чего? Первая неделя что ли?
– Не занимай.
Через минуту сероманец уже наедине с ней. Пылает фольварк, взывает испуганный скот. Девушка свернулась, обхватила колени, спрятала избитое лицо. Ярема не знает ее языка, не решается коснуться, поэтому просто оставляет нож у голых ног и идет дальше.
Сколько он не успел спасти?
- Мало! — дед встревоженно трясет его за плечи. – Что с тобой?
Снова. Это случилось снова! Псякрев...
– Ничего, – он с улыбкой встал, отказавшись от помощи. — Замочилось немного от проклятого дыма Данилишина.
– Это после войны? — Николай понимал его лучше, чем Ярема ждал. — Часто такое случается?
— Просто замоталось, дед, — Ярема поспешил к лестнице. — Я пойду на пожар, там помощь не помешает!
- Мало...
Но он уже мчался по лестнице вниз.
Людей можно обмануть или хотя бы убежать от них. Жаль, что с прошлым такого не поступить.
***
Обломки.
Он бездельничает в лагере, лежит с трубкой под холодной голубизной северного неба;
в Потустороннем мире с кровью на веках и взрывчаткой в рюкзаке;
тянет раненого, хриплое отрывочное дыхание на шее;
белая повязка с красным крестом теряет белье в первый же час боя.
Человеческий образ, цельный и привычный, перемолотый жерновами войны — извращенный, обожженный, присыпанный землей, вывернутый внутренностями, лишенный конечностей, разбросанный в диких позах. Не вообразить, что он когда-то смеялся, когда-то мечтал. Когда-то жил.
Здесь ежесекундно из личности можно превратиться в гору мертвой плоти.
...Годами так повелось, что на войнах потусторонние занимались полевой медициной: их волшебство останавливало кровотечения, а защита против пуль позволяла извлекать раненых из-под ожесточенного обстрела. Когда солдаты уже отдыхали, битва в полевых госпиталях продолжалась. Северин поначалу вертелся на подхвате у хирургов, а впоследствии и сам начал проводить несложные операции типа ампутации, научился не только сворачивать кровь, но и замедлять и ускорять ее, поднимать и снижать температуру.
Сначала его выворачивало от изуродованного человеческого тела, тошнило от запаха гноя и кишок, полных непереваренной пищи. Чернововк рвал, пока не овладел собой, чтобы вернуться к тенту. Иногда слышал насмешливый голос, предлагавший положить всему конец быстро и легко — вероятно, за неимением сна.
- Привыкнешь, сероманец, - говорили врачи.
