— Они разные бывают. Одни выбирались из бездны, чтобы сеять вокруг кровь да разрушения. Когда одни, когда стаями. Но эти порождения хаоса были подобны зверям лесным. И потому люди быстро научились справляться с ними. Другие же приходили во главе войск, желая покорить новый мир и присоединить его к тем, что уже пребывают под их властью. И тогда гулом тревожным гудели турьи рога, возвещая начало нового похода. Князья собирали свои рати. И гремели сражения на радость богам. Земля пила кровь и смерть, и родила щедро.
Вот, как Наум Егорович и предполагал. Страшная. Но интересная.
— Сильны были демоны, только и люди не слабее. Вставали на защиту земли богатыри, ею же сотворённые. А в крови некоторых стал просыпаться дар волшбы… и ещё злее стали битвы, горячее кровь.
И порадоваться бы, что он, Наум Егорович, живёт во времена иные, цивилизованные и просвещённые, где ни демонических войск, ни сражений, но сплошные порядок с благолепием. А будто щемит в груди тоска непонятная.
— Тогда понял Владыка Хаоса, что, коль не захватит он мир ныне, то и не захватит вовсе. Собрал войско великое…
Сердце? Или желудок?
Или память какая проснулась? Говорят же, что душа бессмертна и прошлые свои жизни помнит. И как знать, не случалось ли Науму Егоровичу бывать во времена иные.
— И сам во главе его встал, желая мир покорить, — продолжила Калина Врановна. — И новая битва закипела. Всех она захватила. Поднялись и люди, и нелюди, чтобы защитить землю. Затянуло небо чернотой, закипели моря. Предвечное пламя вырвалось из запертых недр…
Заныло сильнее. И показалось, что ещё немного, и вспомнит он, как это было. Глупость, конечно. Как можно вспомнить то, что случилось задолго до твоего рождения? Но вот всё одно…
— Один за другим открывались разломы, выпуская орды тварей. Но по воле магов встали на пути их железные горы. На зов ведьм откликнувшись, выросли непроходимые чащобы, раскинулись болота с жадными трясинами.
А ведь Наум Егорович историю в школе не любил.
И после школы не любил. Чего в ней интересного-то? Имена. Даты. Поди-ка всё запомни. У него никогда не получалось. То одно, то другое, то третье забудет. Или и вовсе перепутает.
А тут…
— Но и демоны не отставали. Небо заполонили твари с чёрными крылами. Ордой хлынули железнозубые и чернорогие, желтоглазые да когтистые. Пошли и по горам, сравнивая их с землёю, и по долам. Перебрались через хребты ледяные, испепелили леса, осушили болота… — голос Калины Врановны был тягучим, завораживающим, и слушал её не только Наум Егорович. Призраки и мертвецы внимали каждому слову. — Добрались и до людей. Два войска схлестнулись в битве небывалой. И пусть велики были человеческие рати, храбры воины, да только демонов было больше. И падали люди, и пила земля кровь человеческую, да не успевала родить. А демоны шли по мертвецам, дальше и дальше. И вот уж встали за спиной мужей жены и дети, старики и все-то, кто мог стоять, понимая, что иначе тяжкая судьба ждёт их и весь мир.
— Это… это ведь легенда, — произнесла Ниночка, прижимая кулачки к груди. И задрав голову, поглядела на бритоголового Николая.
— Конечно, — Калина Врановна поглядела на мертвецов. — Это легенда… и когда, казалось, что вот-вот дрогнет войско людское, на пути орды встал молодой князь. Было ему тогда шестнадцать вёсен. И не собирался он править, потому как крепок ещё был его отец… да только пришлось. Видел он, как срезанными колосьями упали на чёрную от крови траву дружинники отца. И сам отец. Как покачнулись и осыпались пеплом стяги, а пламя поглотило остатки былого войска. И оставшись с малым числом воинов, он понял, что умрёт. Но не испугался. Напротив. Сердце его наполнилось великим гневом. И закричал он тогда, призывая павших. Душой своей и сердцем заклиная их подняться на защиту живых.
Некромант.
Вот… с некромантами Науму Егоровичу встречаться не доводилось. Он вообще полагал, что тех не осталось.
— И был услышан, верно, сестрица? — в голосе Женьки не было и тени насмешки.
— Был, — согласилась Калина Врановна. — Сам мир откликнулся на зов его. И израненный, истекающий кровью, дал княжичу силу великую. Поднялись по слову его мертвецы. Все-то, в битве павшие, встали из земли, как были. И взяли в руки оружие. И обратили его против демонов. Тогда-то и дрогнуло войско их, тогда-то и отступило, а после вовсе обратилось в бегство.
Она выдохнула снежное крошево. И Наум Егорович тоже выдохнул. Нет, так-то он знал, что наши победят, потому как история показывало, что победили, но всё одно было почему-то волнительно.
— Но на этом ведь всё не закончилось, верно? — сказал он. — Что стало с этим княжичем?
— Кощеем его прозвали… стало… а и верно, что стало. Сперва он отпустил мертвецов. Душам тягостно в мире живых. Вот он и оставил при себе лишь тех, кто сам того пожелал, захотел стать новой дружиной, ибо старая не уцелела.
Наум Егорович ощутил спиной взгляды.
— После был пир великий. И великая же тризна, ибо павших было больше, чем тех, кто остался в живых. Тогда землю долго уговаривали принять в себя всех. И возводили курганы над теми, кто вечной славой покрыл имена. После уж очищали поля от ядовитой крови, собирали урожаи железных стрел да мечей острых, которые перековывали на плуги. Отстраивали города да сёла. Но люди оставались людьми. Как ушли демоны, отгорели болью раны телесные и душевные, спокойней стало, то и вспомнились, что старые обиды, что дрязги. Кто-то пожелал себе богатства, кто-то не захотел уступать… а может, богам сделалось скучно. С богами это случается. И вот уж закипели малые битвы тут, и там. В чащобах поселились лихие люди. Отгородились от мира ведьмы. Маги же, возвысившись над прочими людьми, захотели ещё большей власти.
— А Кощей? Он… он тоже? Извините, вы просто рассказываете так, будто видели… и это, несомненно, представляет научный интерес, — сказала Нина, точно оправдываясь.
— Я — не видела. Не было тогда ещё на земле нашего рода. Но знаю, что знаю. От матери, а та — от своей. И так до начала. У нас одна память. Передаётся от матери к дочери. И когда придёт мой срок уходить из мира живых, я своей дочери отдам. Кощей же… сперва он помогал. Демоны-то покинули мир, да не все. Кто-то от войска отстал, кто-то сбежал и спрятался. Порой это были разумные твари, порой — просто чудовища, которые людям много бед чинили. Сильны были они. Свирепы. И часто неуязвимы для простого железа. Маги же, коих осталось мало, уже не желали сражаться, впрочем, не только они.
— А Кощей, стало быть, пожелал, — что-то подсказывало, что вылезла боком эта инициатива.
— Молод бы, — ответила Калина Врановна. — И огонь в его сердце горел ярко. Тогда горел… да и силу свою Кощей чуял. Неуязвимость. Вот и пошёл по миру с дружиной из мертвецов. Многих тварей убил. Многих людей спас. И время шло, а слава Кощеева лишь крепла. Заговорили люди, что вот он, правитель, который нужен. Что устали они от новых распрей на старые раны. И надобен тот, кто усмирит князей да магов с их жадностью. Кто защитит, что от соседей, что от врагов иного мира. Кто будет править законом и совестью…
Ничего не меняется.
Совершенно.
— И собрались они тайно со многих городов. И отправили к Кощею гонцов, пали те в ноги и слёзно просили принять венец. И власть с ним. Сесть в граде-Китеже, который тогда стоял на берегу великого озера. Кощей тоже притомился, ибо, пусть и не старел он телом, а душа — дело иное. Она тоже устаёт от невзгод и сражений. И потому согласием ответил. Принял и венец, и власть.
Вот тут-то всё и началось.
Оно всегда начинается, когда спокойствие и власть.
— Порядок он навёл быстро. Мёртвую стражу ни подкупить, ни запугать. С мертвецами в целом проще, чем с живыми. Они не сплетут заговор. И не ударят в спину, поддавшись старым ли обидам, новым ли обещаниям. Они равнодушны к славе, чести и золоту, их не трогают ни любовь, ни ненависть. Они не знают усталости и верны лишь тому, кто призвал их к жизни.
