Он махнул рукой, жестом указывая на невидимую карту.
— Именно в таких точках у нас есть контроль. Если мы надавим в нужных местах — если мы создадим потери там, где Империя не сможет их терпеть — тогда мы доведем ситуацию до переломного момента. Тогда будущее становится изменчивым, и перемены возможны. История — это не готовый гобелен, который мы должны терпеть, не закрытый мир без выхода. Мы можем формировать ее. Создать ее. Мы просто должны сделать выбор.
— Ты действительно в это веришь, — сказал Робин, пораженный. Вера Гриффина поразила его. Для Робина такие абстрактные рассуждения были причиной отречься от мира, уйти в безопасное место мертвых языков и книг. Для Гриффина это был призыв к сплочению.
— Я должен, — сказал Гриффин. — Иначе ты прав. Иначе у нас ничего нет.
После этого разговора Гриффин, похоже, решил, что Робин не собирается предавать «Общество Гермеса», потому что количество заданий Робина значительно увеличилось. Не все его задания были связаны с кражей. Чаще Гриффин делал запросы на материалы — этимологические справочники, страницы Grammatica, орфографические таблицы, — которые легко приобретались, копировались и возвращались, не привлекая внимания. Тем не менее, ему приходилось быть умным, когда и как он брал книги, поскольку он мог вызвать подозрения, если бы продолжал тайком брать материалы, не относящиеся к его сфере деятельности. Однажды Илзе, старшекурсница из Японии, потребовала спросить, что он делает с древнегерманской «Грамматикой», и ему пришлось заикаться о том, что он случайно вытащил это название, когда пытался проследить китайское слово до хеттского происхождения. Неважно, что он находился совсем не в той секции библиотеки. Илзе, похоже, была готова поверить, что он просто настолько туповат.
В общем и целом, просьбы Гриффина были безболезненными. Все было не так романтично, как Робин себе представляла и, возможно, надеялась. Не было ни захватывающих эскапад, ни зашифрованных разговоров, которые велись на мостиках над проточной водой. Все было так обыденно. Большим достижением «Общества Гермеса», как узнал Робин, было то, насколько эффективно оно делало себя невидимым, насколько полно оно скрывало информацию даже от своих членов. Если в один прекрасный день Гриффин исчезнет, Робин с трудом сможет доказать кому-либо, что «Общество Гермеса» существовало только как плод его воображения. Ему часто казалось, что он вовсе не часть тайного общества, а скорее большая, скучная бюрократия, функционирующая с точной координацией.
Даже кражи стали обычным делом. Преподаватели Вавилона, казалось, совершенно не замечали, что у них вообще что-то крадут. «Общество Гермеса» брало серебро только в достаточно малых количествах, чтобы скрыть их с помощью бухгалтерской хитрости, поскольку достоинство гуманитарного факультета, объяснял Гриффин, в том, что все безнадежны в цифрах.
— Плэйфер позволил бы исчезнуть целым ящикам серебра, если бы никто его не проверил, — сказал он Робину. — Думаешь, он ведет аккуратные книги? Этот человек едва может складывать цифры в двузначные числа.
В некоторые дни Гриффин вообще не упоминал о «Гермесе», а тратил час, который требовался, чтобы добраться до Порт-Медоу и обратно, на расспросы о жизни Робина в Оксфорде — его гребных подвигах, его любимых книжных магазинах, его мнении о еде в колледже и в баттери.
Робин отвечал осторожно. Он все ждал, что вот-вот мяч упадет, что Гриффин превратит этот разговор в спор, что его собственное предпочтение простых булочек станет доказательством его увлечения буржуазией. Но Гриффин продолжал спрашивать, и постепенно Робин осенило, что, возможно, Гриффину просто не хватает студенчества.
— Я обожаю университетский городок в рождественские дни, — сказал Гриффин однажды вечером. — Это время года, когда Оксфорд больше всего погружается в магию самого себя.
Солнце садилось. Воздух из приятно прохладного превратился в холодный до костей, но в городе было светло от рождественских свечей, и легкая снежная поземка падала вокруг них. Это было чудесно. Робин замедлил шаг, желая насладиться этой сценой, но Гриффин, как он заметил, безумно дрожал.
— Гриффин, не надо… — Робин колебался; он не знал, как вежливо спросить. — Это единственное пальто, которое у тебя есть?
Гриффин отпрянул, как собака, вставшая на дыбы.
— Зачем?
— Просто — у меня есть стипендия, если бы ты хотел купить что-нибудь потеплее…
— Не надо меня опекать. — Робин тут же пожалел, что вообще заговорил об этом. Гриффин был слишком горд. Он не мог принять никакой благотворительности; он даже не мог принять сочувствия. — Мне не нужны твои деньги.
— Как хочешь, — сказал Робин, уязвленный.
Они прошли еще один квартал в молчании. Затем Гриффин спросил, в явной попытке оливковой ветви:
— Что у вас на Рождество?
— Сначала будет ужин в холле.
— Значит, бесконечные латинские молитвы, резиновый гусь и рождественский пудинг, неотличимый от свиного отвара. А что на самом деле?
Робин усмехнулся.
— Миссис Пайпер ждет меня в Иерихоне с пирогами.
— Стейк с почками?
— Курица и лук-порей. Мой любимый. И лимонный пирог для Летти, и шоколадный десертный пирог с орехами для Рами и Виктории…
— Благословите миссис Пайпер, — сказал Гриффин. — В мое время у профессора была какая-то фригидная женщина по имени миссис Питерхаус. Она не умела готовить, чтобы спасти свою жизнь, нет, но всегда не забывала сказать что-то о полукровках, когда я оказывался в поле зрения. Но ему это тоже не нравилось; полагаю, поэтому он ее и убрал.
Они повернули налево на Корнмаркет. Они были уже совсем рядом с башней, и Гриффин казался суетливым; Робин подозревал, что скоро они расстанутся.
— Пока я не забыл. — Гриффин полез в пальто, достал завернутый сверток и бросил его Робину. — У меня для тебя кое-что есть.
Удивленный, Робин потянул за веревочку.
— Инструмент?
— Просто подарок. Счастливого Рождества.
Робин разорвал бумагу, и перед ним оказался прекрасный, свежеотпечатанный том.
— Ты говорил, что тебе нравится Диккенс, — сказал Гриффин. — Они только что переплели серийное издание его последней книги — возможно, ты уже читал ее, но я подумал, что тебе понравится все в одном экземпляре.
Он купил Робину трехтомник «Оливера Твиста». На мгновение Робин мог только заикаться — он не знал, что они обмениваются подарками, он ничего не покупал для Гриффина — но Гриффин отмахнулся от него.
— Ничего страшного, я старше тебя, не смущай меня.
Только позже, когда Гриффин скрылся на Брод-стрит в пальто, развевающемся вокруг его лодыжек, Робин понял, что этот выбор был шуткой Гриффина.
— Пойдем со мной, — почти проговорил он, когда они расстались. — Пойдем в холл. Вернемся и устроим рождественский ужин.
Но это было невозможно. Жизнь Робина была разделена на две части, а Гриффин существовал в мире теней, скрытый от глаз. Робин никогда не сможет вернуть его в Мэгпай-лейн. Не мог познакомить его со своими друзьями. Никогда не сможет при свете дня назвать его братом.
— Ну… — Гриффин прочистил горло. — Тогда в следующий раз.
— Когда это будет?
— Пока не знаю. — Он уже шел прочь, снег засыпал его шаги. — Следи за окном.
В первый день семестра Хилари главный вход в Вавилон был перекрыт четырьмя вооруженными полицейскими. Похоже, они были заняты кем-то или чем-то внутри, но что бы это ни было, Робин не мог разглядеть в толпе дрожащих ученых.
— Что случилось? — спросил Рами у девочек.
— Они говорят, что это был взлом, — ответила Виктория. — Кто-то хотел украсть немного серебра, я полагаю.
— И что, полиция приехала точно в нужное время? — спросил Робин.
— Он включил какую-то сигнализацию, когда пытался проникнуть через дверь, — сказала Летти. — И полиция, я думаю, приехала быстро.
Пятый и шестой полицейские вышли из здания, таща за собой человека, который, по мнению Робин, был вором. Он был средних лет, темноволосый, бородатый и в очень грязной одежде. Значит, не «Гермес», подумал Робин с некоторым облегчением. Лицо вора исказилось от боли, и его стоны разнеслись над толпой, когда полицейские потащили его вниз по ступенькам к ожидавшему такси. Они оставили за собой полосу крови на булыжниках.
