— Остальные из моей когорты не слишком довольны своими заданиями, однако.
— Конечно, не очень. — Гриффин фыркнул. — Вавилон никогда не позволит вам заниматься теми исследованиями, которыми вы должны заниматься. Только теми исследованиями, которые наполняют казну.
Наступило долгое молчание. Робин смутно чувствовал себя виноватым, хотя у него не было для этого никаких оснований; тем не менее, червячок дискомфорта с каждой секундой все больше забирался в его нутро. Принесли еду. От тарелки шел горячий пар, но Гриффин вгрызался в еду, как человек, умирающий от голода. Возможно, так оно и было; когда он наклонился над своим местом, его ключицы выпирали так, что на них было больно смотреть.
— Скажи… — Робин прочистил горло, не зная, как спросить. — Гриффин, все…
— Извини. — Гриффин положил свою вилку. — Я просто… я только вчера вечером вернулся в Оксфорд, и я устал.
Робин вздохнул.
— Конечно.
— В любом случае, вот список текстов, которые мне нужны в библиотеке. — Гриффин полез в передний карман и достал скомканную записку. — У тебя могут возникнуть проблемы с поиском арабских томов — я транслитерировал для тебя названия, что приведет тебя к нужной полке, но потом тебе придется определять их самостоятельно. Но они находятся в Бодлиане, а не в башне, так что тебе не придется беспокоиться о том, что кто-то поинтересуется, чем ты занимаешься.
Робин взял записку.
— Это все?
— Это все.
— Правда? — Робин больше не мог подавлять это. Он ожидал от Гриффина черствости, но не этого пустого притворства невежества. Его сочувствие испарилось вместе с терпением; теперь обида, которая кипела в нем целый год, вырвалась на первый план. — Ты уверен?
Гриффин бросил на него настороженный взгляд.
— В чем дело?
— Мы не будем говорить о прошлом разе? — потребовал Робин.
— О прошлом разе?
— Когда поднялась тревога. Захлопнулась ловушка, загрохотало оружие…
— Ты был в порядке.
— В меня стреляли, — шипел Робин. — Что случилось? Кто-то напортачил, и я знаю, что это был не я, потому что я был там, где должен был быть, а значит, ты ошибся с сигнализацией…
— Такие вещи случаются. — Гриффин пожал плечами. — Хорошо, что никого не поймали…
— Я был ранен в руку.
— Так я слышал. — Гриффин заглянул через стол, как будто мог увидеть рану Робина через рукав его рубашки. — Но ты, кажется, в порядке.
— Мне пришлось зашивать себя…
— Ты молодец. Умнее, чем идти к медсестре в колледже. Ты ведь этого не сделал, не так ли?
— Что с тобой не так?
— Говори тише, — сказал Гриффин.
— Держи мой…
— Я не понимаю, зачем нам это нужно. Я совершил ошибку, ты сбежал, больше такого не повторится. Мы перестанем посылать с тобой людей. Вместо этого ты будешь доставлять контрабанду снаружи сам…
— Дело не в этом, — снова зашипел Робин. — Ты позволил мне пострадать. Потом ты бросил меня на произвол судьбы.
— Пожалуйста, не надо так драматизировать. — Гриффин вздохнул. — Несчастные случаи случаются. И с тобой все в порядке. Он сделал паузу, раздумывая, а затем сказал более спокойно: — Послушай, если тебе от этого станет легче, на Сент-Алдейтсе есть убежище, которое мы используем, когда нам нужно ненадолго спрятаться. Там есть дверь в подвал возле церкви — она выглядит заржавевшей, но тебе нужно только поискать, где установлен засов, и сказать нужные слова. Она ведет в туннель, который не заметили, когда делали ремонт…
Робин пожал руку Гриффину.
— Убежище не исправит ситуацию.
— В следующий раз мы будем лучше, — настаивал Гриффин. — Это был промах, это была моя вина, мы все исправим. Так что успокойся, пока кто-нибудь не подслушал. — Он откинулся в кресле. — Теперь. Меня не было в городе несколько месяцев, поэтому мне нужно услышать, что происходит в башне, и я хотел бы, чтобы ты был эффективен в этом, пожалуйста.
Робин мог бы ударить его тогда. Он бы так и сделал, если бы это не привлекло взгляды, если бы Гриффин не был так явно уязвлен.
Он ничего не добился от своего брата, он знал. Гриффин, как и профессор Ловелл, мог быть поразительно целеустремленным; если их что-то не устраивало, они просто не признавали этого, и любая попытка добиться признания заканчивалась лишь еще большим разочарованием. У него возникло мимолетное желание просто встать и уйти, хотя бы для того, чтобы посмотреть на выражение лица Гриффина. Но это не принесло бы длительного удовлетворения. Если бы он обернулся, Гриффин стал бы насмехаться над ним; если бы он продолжал уходить, то только разорвал бы свои собственные связи с «Гермесом». Поэтому он сделал то, что у него получалось лучше всего, как с отцом, так и с братом — он проглотил свое разочарование и смирился с тем, что позволит Гриффину задать условия разговора.
— Не так уж много, — сказал он после успокоительного вздоха. — Профессора в последнее время не выезжали за границу, и я не думаю, что в палатах что-то изменилось с прошлого раза. О… случилось нечто ужасное. Один выпускник — Энтони Риббен…
— Конечно, я знаю Энтони, — сказал Гриффин, затем прочистил горло. — Знал, я имею в виду. Из той же когорты.
— Так ты слышал? — спросил Робин.
— Слышал что?
— Что он мертв.
— Что? Нет. — Голос Гриффина был странно ровным. — Нет, я просто имел в виду — я знал его до того, как уехал. Он умер?
— Пропал в море, возвращаясь из Вест-Индии, очевидно, — сказал Робин.
— Ужасно, — сказал Гриффин безразлично. — Просто ужасно.
— Это все? — спросил Робин.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал?
— Он был твоим однокурсником!
— Мне не хотелось бы говорить тебе, но такие инциденты не редкость. Путешествия опасны. Кто-то пропадает каждые несколько лет.
— Но это просто… это как-то неправильно. Что они даже не помянули его. Они просто продолжают жить, как будто этого никогда не было. Это… — Робин запнулся. Внезапно ему захотелось плакать. Он чувствовал себя глупо, что заговорил об этом. Он не знал, чего хотел — возможно, какого-то подтверждения, что жизнь Энтони имела значение и что его нельзя так легко забыть. Но Гриффин, как он должен был знать, был худшим человеком, у которого можно было искать утешения.
Гриффин долго молчал. Он смотрел в окно, сосредоточенно нахмурив брови, словно размышляя о чем-то. Казалось, он совсем не слушал Робина. Затем он наклонил голову, открыл рот, закрыл его, затем снова открыл.
— Знаешь, это не удивительно. То, как Вавилон обращается со своими студентами, особенно с теми, кого они набирают из-за границы. Ты для них актив, но это все, что ты есть. Машина для перевода. И как только ты их подведешь, ты вылетаешь.
— Но он не провалился, он умер.
— То же самое. — Гриффин встал и взял свое пальто. — Как бы то ни было. Мне нужны эти тексты в течение недели; я оставлю тебе инструкции, куда их передать.
— Мы закончили? — спросил Робин, пораженный. Он почувствовал новую волну разочарования. Он не знал, чего хочет от Гриффина, и вообще, способен ли Гриффин это дать, но все же он надеялся на большее.
— Мне нужно быть на месте, — сказал Гриффин, не оборачиваясь. Он уже собирался уходить. — Следи за своим окном.
Это был, по всем меркам, очень плохой год.
Что-то отравляло Оксфорд, высасывало из университета все, что доставляло Робину радость. Ночи стали холоднее, дожди сильнее. Башня больше не казалась раем, а была тюрьмой. Курсовая работа была пыткой. Он и его друзья не получали никакого удовольствия от учебы; они не чувствовали ни захватывающих открытий первого курса, ни удовлетворения от реальной работы с серебром, которое могло бы однажды прийти на четвертом.
Старшие товарищи уверяли их, что так бывает всегда, что спад на третьем курсе — это нормально и неизбежно. Но тот год был явно неудачным и в других отношениях. Во-первых, число нападений на башню угрожающе возросло. Раньше Вавилон мог рассчитывать на две-три попытки взлома в год, и все они становились предметом большого шоу, когда студенты толпились у дверей, чтобы посмотреть, какое жестокое воздействие оказали подопечные Плэйфера в этот раз. Но к февралю того года попытки краж стали происходить почти каждую неделю, и студентам начало надоедать зрелище полицейских, волочащих покалеченных преступников по булыжникам.
