— Мне нужны шалики, котолые делал Матвей Максимыч для мои тлениловок. Можно наполнить их «Алой пастью», «Цалской жижей» и «Гнилью тлолля»?
Я перечисляю необходимые кислоты, называю пропорции, объясняю, какую реакцию хочу получить.
Мама удивлённо приоткрывает рот.
— Ты запомнил все зелья, что я перечисляла в прошлый раз.
Ну, вообще, я их всегда знал, но ладно. Мама тогда перечисляла намного больше, и вот те я действительно пропустил мимо ушей.
— Дя, я же Алхимик.
Мама заулыбалась, задобренная.
— Это будет моим олужием. Шалики должны быть очень плочными, но легко лазываться при взлыве.
На полке как раз лежит пустой алхимический шарик. Мама берёт его, протягивает мне:
— Такой?
Я беру шарик, прокручиваю его в пальцах. Лёгкий, гладкий. Слегка сжимаю — ощущается упругость, но не хрупкость. Достаточно прочный, но взорвать смогу легко.
— Дя, такой.
— Хорошо. Тогда приступаем? Ты можешь ложиться спать, а я всё сделаю.
— Я хотю помагать. Можна?
— Конечно, можно, — улыбается княгиня.
Она идёт к стенду с реагентами, а я наблюдаю. Ловкие, отточенные движения — толчёт порошки в тяжёлой ступке, перемешивает жидкости, добавляя их в сосуды точно, без капли лишнего. Затем берёт прозрачную, похожую на стеклянную массу, нагревает, вытягивает, выдувает шарики — на вид мыльные пузыри, но постепенно они твердеют, становятся прочными. Я помогаю — держу пробирки, наливаю кислоты сам, аккуратно следя, чтобы не допустить малейшей ошибки. Тонкий стеклянный слой запечатывает зелья внутри, превращая их в идеальное оружие.
Каждый шарик — готовый снаряд, который можно метнуть, взорвать и выпустить содержимое. Кислоты разные: одни прожигают, другие создают густой дым, третьи взрываются при контакте с воздухом, а некоторые выделяют ядовитые пары.
В общем, теперь у меня шикарное оружие — универсальное, опасное и удобное.
* * *
Прошло несколько дней, и теперь мы с Ксюней не в игрушки играем, а тренируемся. На улице дружинники оборудовали тир, установили мишень у края песочницы, а территорию надёжно оградили, чтобы никто случайно не попал под удар.
Встав рядом с Ксюней, я в очередной раз показываю хват лепесткового ножа, как пальцы ложатся на рукоять, как нужно бросать.
— Делжи вот так. Кидай лезко.
— Паняла…
Она пробует, кинжал втыкается в середину мишени.
— Неплохо. Давай ещё.
В этот момент появляется Мастер, а за ним двое Егерей, каждый тащит заколоченный деревянный ящик. Изнутри доносятся странные звуки — приглушённые, рваные, будто что-то внутри царапает стенки.
Мама, сопровождая Рогова, бросает на ящики внимательный взгляд и спокойно спрашивает:
— В этих ящиках что-то опасное?
Мастер усмехается, легко, буднично, но с намёком.
— О, Ирина Дмитриевна, конечно! Ещё как!
Мама хмурится.
— Вы не выпустите чудовищ, что там сидят!
Мастер лишь усмехается, но ничего не отвечает. Я спокойно поворачиваюсь к матери:
— Позови длужинников, ма. Нужно огладить теллитолию. Постолонние не должны постладать. И еще мне надо мое сналяжение.
Княгиня вскидывает брови.
— Ты серьёзно, Слава?
— У нас с Ксюней есть Мастел. Он нас учит, хоть и улод.
Рогов хмыкает, мама вздыхает, но всё же даёт знак дежурным дружинникам у тира. Те работают быстро — в считанные минуты вокруг тренировочной площадки поднимается раскладной забор. Металлические секции с сетчатыми панелями, встают ровной линией. Каркас жёсткий, удерживается на мощных стабилизаторах. Теперь будущая арена изолирована.
Мы с Ксюней уходим переодеваться. Я пристёгиваю «Беретту» на пояс, стеклянные шарики укладываю в подсумок на поясе, финки садятся в ножны. У Ксюни только ножи на поясе — ничего лишнего. Когда возвращаемся к тиру, я первым захожу внутрь ограждения. Ксюня было топает за мной, но мама ловит её за плечо и уводит назад.
Мастер идёт за мной.
— Вставай в боевую стойку, княжич.
Я вынимаю из кобуры «Беретту».
— Пистолет бесполезен против эхозверей, — предупреждает Рогов, наблюдая за моими движениями.
— Знайу, — снимаю предохранитель, не меняя выражения лица. — Выпускайте звелюшку.
Мастер хмыкает, но не спорит, кивает Егерю. Тот поддевает крышку ломом, и она со стуком откидывается. Оттуда выпрыгивает эхозверь — ласка Порядка, эфирная, низкой формации, но крупная, размером с шарпея. Её тело колышется, словно соткано из полупрозрачного дыма, гибкое, текучее. Ласка мгновенно отскакивает от Егеря — слишком сильный противник. Значит, её цель буду я.
Резкий рывок. Ласка бросается вперёд, и я жму на спуск. Выстрел. Ещё один.
Пули вязнут в эфирном теле, не причиняя урона. Ожидаемо. Но я и не надеялся её пристрелить — просто тренирую меткость по движущейся мишени. Когда если не сейчас? Против эхозверей пушка не работает, но против людей — очень даже.
Ласка уже близко. Ставлю пистолет на предохранитель, быстро кладу его на землю, одновременно выдёргиваю из подсумка два стеклянных шарика.
Мгновенный бросок.
Взрыв силой мысли.
Алхимическое стекло разлетается, кислота брызжет, прожигая эфирную плоть зверя. Ласка визжит, выгибаясь дугой, её тело потряхивает, контуры дрожат.
Не медлю. Выхватываю финку, бросаюсь вперёд. Рывок — удар. Клинок входит прямо в шею эхо, скользит сквозь размягчённую кислотой материю. Ласка дёргается, застывает. Падает.
В следующий миг я чувствую, как её Атрибутика перетекает в меня, струится по телу тёплой волной, впитывается, сливается со мной. О, да! Иди, к папочке! Делай меня сильнее!
* * *
Где-то в Тверской губернии
Бывший Егерь Герасим Бережков выходит из машины стоит на пепелище. Под сапогами — чёрный, ещё тёплый пепел. Рядом — обугленные останки. Где-то вдалеке потрескивает тлеющая древесина, воздух пропитан гарью и жаром догорающего огня.
Он молча оглядывает развороченные конструкции, следы боя и тела убитых товарищей — тех, с кем Бережков когда-то дезертировал, тем самым навлек на себя гнев Мастера Рогова. Именно поэтому они хотели отомстить, убив его дочь.
И тут его прорывает.
— Рогов! Ах, ты гребаная сволочь!
Кулаки сжимаются до побелевших костяшек. Ноздри раздуваются. Глаза налиты кровью. Он выдыхает резко, прерывисто, воздух врывается в лёгкие обжигающим гневом.
— Грёбаный Рогов… тебе хана! Я убью твою дочь! Отрежу ей все пальца! Насажу на нож! И примусь за тебя!
Он тяжело дышит, глядя на пепелище. Потом — глухо, низким, почти шепчущим голосом:
— Ты сам подписал смертный приговор. Больше никаких исполнителей. Теперь я всё сделаю сам.
Глава 11
Следующая очередь Ксюни. Её выход. Она явно волнуется, поглядывая на второй ящик.
— Дочка, давай, вперёд! — Мастер преспокойно вставляет в зубы зубочистку и кивает так, будто это лишь обычная разминка на коврике. Прямо отец года.
Я подхожу к линии ограждения, ловлю Ксюнин взгляд и поднимаю большой палец:
— Ты сплавишься, — говорю без тени сомнения, чтобы она услышала именно это и ничего больше.
Ксюня кивает серьёзно, коротко:
— Дя.
Разворачивается и проходит внутрь. Достаёт ножи обеими руками сразу. Чётко, плавно, как учили. Как я учил.
Ксюня — самый молодой из моих учеников, но в ней я не сомневаюсь. В ней есть та самая, редкая жилка воина — не напускная, не ради показухи, а тихая, уверенная, внутренняя. Возможно, это наследство от Рогова.
Егерь Мастера, тихо мыча, волочет за ограду тяжёлый деревянный ящик, заколоченный наглухо. Зверю Земли воздух не нужен. Егерь отдувается, берёт лом. Вскрывает— крышка трещит, гвозди, один за другим, выскакивают с хрустом.
— Этот зверь такой же сильный, как у Славы? — спрашивает мама, приблизившись к ограде.
— Оу, нет. Ещё сильнее, — хмыкает Мастер, ни капли переживая.
— Что⁈ Тогда нет! Тогда его нельзя выпускать! — мама поднимает голову, взгляд злой, яростный.
