– Нет никакой разницы, – серьезно ответил Ратибор. – Если абсолютно все, кроме Жура, видят, что он стал зверем, если они ощущают клыки на собственном горле, если им приходится путать следы, чтоб уйти от его нюха, значит, он и вправду становится волком. Иначе как доказать обратное?
Девушка задумалась.
– Но он ведь все то же самое мог бы сделать и без того!
– Нет. Прежде всего ему нужно убедить себя в том, что стал зверем. Иначе как убедить других?
Волк привычно присел на корточки и почувствовал, как шерсть с затылка постепенно расползается по всему телу, как лицо вытягивается в морду, как руки и ноги превращаются в мощные когтистые лапы. Сердце забилось чаще, как у всех зверей по сравнению с человеком. И тут же уши уловили звуки, которых раньше не слышали, а в ноздри ворвались тысячи запахов, каждый из которых обозначал свое.
В глазах мир тоже изменился – теперь желтоватая тьма не мешала глядеть, да она и не была желтоватой. Цвет перестал иметь всякое значение, зато все стало более четким и выпуклым, позволяя с поразительной точностью оценить расстояние.
Волк коротко рыкнул и сорвался с места, оставив позади вихрь опавшей листвы. Бежать на четырех лапах было легко и приятно, мышцы рывками катались под косматой шкурой, мокрый язык приятно увлажнял врывающийся в грудь воздух. Для такого сильного зверя три версты не расстояние. Так, побегать для удовольствия.
Кое-где уже позабытый солнечный свет все же прорывался сквозь ветви тусклыми пятнами, в таких местах роился гнус, от которого приходилось отфыркиваться на бегу. Волк влетел в очередной вихрик мошек и несколько раз чихнул, прикрывая глаза. И только он отчихался, как в ноздри буквально ударил человеческий запах.
Остановившись, Волк увидел сначала острие стрелы, потом древко, потом лук и только в последнюю очередь разодетого молодца в красном кафтане, широких штанах, сапогах и шапке, отороченной соболем. Кафтан на нем изрядно потрепался, а сапоги прохудились от сырости, так что вид был средним между жалким и смешным.
– Ты че, сдурел? – резко остановившись, рыкнул Волк, не теряя при этом звериного облика. – Зайцев тебе для охоты мало?
Молодец несколько опешил, он явно не думал, что звери могут сносно объясняться по-человечески. Правда, оставалось непонятным – стоит отвечать или нет?
– Какого Ящера ты на меня уставился? Лук убери! – прорычал Волк и присел на задние лапы.
Молодец повиновался, с глуповатым видом опустив лук. Стрелу он сунул обратно в подвешенный за спиной колчан.
– В этом лесу все волки говорящие? – наконец поинтересовался он.
– Да уж хрен там, – фыркнул Волк. – Поди сыщи. И какого лешего тебя занесло в чащобу?
– Заблудился, – признался молодец.
– Ну ты даешь… – выдохнул Волк и закашлялся совсем по-человечески.
Звериная глотка была мало приспособлена к извлечению таких звуков.
– Тут три десятка шагов до черниговской дороги. – Он мотнул мордой в нужную сторону. – Налево будет Чернигов, направо Киев. А тебе куда надо?
– А я знаю? – пожал плечами незнакомец. – Батька мой, царь древичей, что живут на полуночь от большого болота, видать, к старости совсем умом тронулся. Он и раньше был веселого нраву, особенно когда наберется медом по горло, а тут его что-то совсем разобрало. Видать, с похмелья прихватило сильнее обычного, так он меня призвал и говорит: мол, стар я стал, того и гляди помру ненароком. Но говорят, есть в лесу между Киевом и Черниговом яблоня, на которой растут молодильные яблоки, вот они-то от такой хвори помогут наверняка.
– Рассол бы ему помог. – Волк задумчиво почесал задней лапой за ухом. – Хотя кислое яблоко тоже бы впору пришлось.
– Так а. где его взять? – вздохнул молодец. – Я уже по этому лесу бродил и вдоль, и поперек, с дороги сбился, кафтан разорвал, коня потерял, сам от голода едва на ногах держусь. Думал, волка съем, а попался, на тебе, говорящий. А без коня совсем худо.
Он бросил печальный взгляд на остатки сапог.
– Да… – Волк почесал другой лапой за другим ухом. Блохи на нем появлялись вместе с волчей шерстью – у всего есть свои недостатки.
– Знаю я тут одно место, – прорычал он. – Там растет яблоня вполне приличная. Яблоки на ней кислющие до слез, но твоему папаше как раз такие и нужны. Помолодеет враз.
– Да мне бы уже хоть какие-то, – с надеждой поднял взгляд царевич.
– Ладно. Мне как раз по пути. Только знаешь, там можно в передрягу попасть. Это я тебе наперед говорю, чтоб потом не обижался.
– Что за передряга?
– Ну… – Волк наморщил морду и фыркнул. – Время от времени яблоки можно даром взять, но бывает, что у них вдруг хозяин объявляется. Сейчас как раз так и выходит, так что ты не очень вовремя. Может, чем-то платить придется, а чем – неизвестно.
– Хуже не будет, – поспешил согласиться царевич.
– Как тебя звать-то? – запоздало поинтересовался Волк.
– Иваном.
– Христианин, что ли? – Волк подозрительно покосился.
– Да спасут меня боги! У нас, у древичей, обычай такой – давать царским детям- имена от деревьев. Меня назвали от ивы Иваном, среднего брата зовут Ельником, а старшего Дубицем. Еще сестрица у нас есть – Ольха.
– А чего же отец только тебя припряг?
– Не только. Он всех сыновей отправил за яблоками, но мы у Чур-камня разъехались на три стороны, каждый в разном месте счастья искать. Меня вот сюда занесло.
Волк встал на четыре лапы и отряхнулся, как собака, вылезшая из воды.
– Ладно, царевич, пойдем, покажу тебе яблоню. Заодно узнаю, какое у старухи сегодня настроение, а то от этого очень много зависит. —
Они пошли на север, Иван с трудом пробирался через подлесок, сквозь который Волк проскальзывал серой тенью.
– Не отставай! – рыкнул он. – Время с тобой только даром трачу.
– Сил нет! – пожаловался Иван. – Все ноги сбил. Погоди, сделай милость.
Волк понял, что молодцу и впрямь худо. Не до шуток. Но он не хнычет, не причитает, хоть и царский сын. Такому помочь не зазорно.
– Ладно. – Волк дождался прихрамывающего царевича. – Садись мне на спину. Ухи осторожно, Ящер тебя задери! Чай, свои бы так дергать не стал!
– Прости заради богов! – Иван уселся на крепкую спину и горстью ухватил жесткую шерсть на загривке.
– Голову нагни, – посоветовал Волк. – Не то морду ветвями так разнесет…
– У людей это место называется лицом, – поправил царевич.
– То, что останется после хлестких ударов, лицом уже не назовешь, – фыркнул Волк и прыгнул вперед.
Иван оказался совсем не тяжелым, прямо как девица, и нести его было легко. Волк поддал жару, чувствуя, как мышцы налились прежней силой, а жилы стали крепкими, словно проволока, из которой вяжут кольчуги. Дымом пахло все сильнее, и Волк уже понял, что не ошибся – впереди человеческий дом. Ну, почти человеческий. Достаточно человеческий, чтобы его можно было назвать домом.
Несмотря на легкую ношу, Волк начинал дышать все тяжелее, во тьме под деревьями его глаза горели жутковатым зеленым светом, а листья летели из-под когтей ворохом, выпуская в воздух запахи прошлогоднего тления. Вокруг трухлявых пней и деревьев виднелись огромные грибы, в основном мухоморы, но иногда можно было заметить и другие, а некоторые истекали вонючей слизью и слабо светились в темноте.
Чем сильнее сгущался лес, тем больше в нем становилось светящихся тварей – слизняков и червей, ползающих по грубой коре вековых деревьев. Волк их успевал замечать и дивился, а Иван только трясся и ругался малопонятными ругательствами, поминая никому не ведомых черных богов.
– Что у вас за вера такая? – на бегу рыкнул Волк.
– В каждом дереве живет бог.
– Понятно, – фыркнул певец и начал потихоньку сбавлять ход. – Слезай, тут пять десятков шагов осталось.
Теперь дым не только ощущался обонянием, но и был виден глазами – чуть более светлая пелена во мраке.
– Вон там. – Волк мотнул мордой в нужную сторону. – Иди договаривайся. Только это… Хозяйка в избе странноватенькая. У нее настроение от погоды зависит, а от настроения – все остальное.
