Когда Гриффин вещал с серьезным видом, он очень напоминал профессора Ловелла. Оба резко взмахивали руками, словно использовали жесты вместо знаков препинания, оба говорили четко и отрывисто. Оба также предпочитали метод Сократа, превращая утверждения в вопросы:
– Перенесемся на двести лет вперед, и что мы получим?
Робин вздохнул, но подыграл ему:
– Все серебро, все могущество перетекает из Нового Света в Европу.
– Именно. Серебро накапливается там, где его уже используют. Испанцы долгое время удерживали лидерство, но голландцы, британцы и французы наступали им на пятки. Перенесемся еще на столетие вперед, и Испания превратилась в свою бледную тень; Наполеоновские войны подорвали мощь Франции, и теперь на вершине блистательная Британия. Крупнейшие запасы серебра в Европе. Лучший в мире институт перевода. Лучший флот, укрепившийся после Трафальгарской битвы, а значит, этот остров вполне может править миром, верно? Но за последнее столетие произошло кое-что забавное. То, что доставляет головную боль парламенту и всем британским торговым компаниям. Догадываешься, что это?
– Только не говори, что серебро заканчивается.
Гриффин ухмыльнулся.
– Серебро заканчивается. Попробуй догадаться, куда теперь оно утекает.
На это Робин знал ответ только потому, что слышал жалобы профессора Ловелла и его друзей в гостиной Хампстеда по вечерам.
– В Китай.
– В Китай. Британия буквально пожирает импортные товары с Востока. Никак не может насытиться китайским фарфором, лакированной мебелью и шелком. И чаем. Боже мой! Ты знаешь, сколько чая каждый год экспортируется из Китая в Англию? На сумму не менее тридцати миллионов фунтов стерлингов. Англичане так любят чай, что парламент велел Ост-Индской компании всегда хранить годовой запас на случай дефицита. Мы каждый год тратим многие миллионы на китайский чай и платим за него серебром. Но Китаю не нужны британские товары. Знаешь, как отреагировал император Цяньлун, когда получил от лорда Маккартни образцы предметов британского производства? «Ваши странные и дорогие товары меня не интересуют». Китайцам не нужно ничего из того, что мы продаем; они сами могут производить все что хотят. Поэтому серебро продолжает утекать в Китай, и британцы ничего не могут с этим поделать, ведь они не могут изменить спрос и предложение. В один прекрасный день не будет иметь значения, сколько у нас переводческих талантов, потому что запасов серебра просто не останется. Британская империя рухнет из-за собственной жадности. Тем временем серебро будет накапливаться в новых центрах власти – там, откуда прежде были украдены ресурсы. У них будет сырье. Все, что им тогда понадобится, – это люди, способные работать с серебром, а таланты перетекут туда, где есть работа; так всегда бывает. Так что покончить с империей просто. Все необходимое сделают сама история и время, тебе нужно только помочь нам ускорить этот процесс.
– Но это же… – Робин осекся, пытаясь подобрать нужные слова для возражения. – Это так просто, что просто не может… В смысле, нельзя же предсказать ход истории вот так, широкими мазками…
– Можно многое предсказать. – Гриффин покосился на Робина. – Но в том-то и проблема образования в Вавилоне, правда? Вас учат языкам и переводу, но не истории, наукам и международной политике. Не рассказывают про армии, защищающие диалекты.
– Но как это будет? – не унимался Робин. – То, что ты описываешь? Как все это произойдет? Мировая война? Или медленный экономический упадок, пока мир полностью не преобразится?
– Не знаю, – сказал Гриффин. – Никто точно не знает будущее. Переместятся ли рычаги власти в Китай или Америку, или Британия будет всеми зубами и когтями цепляться за свое место – предсказать невозможно.
– Тогда откуда тебе знать, что ваши действия на что-то влияют?
– Я не могу предсказать, как сложится каждый акт, – уточнил Гриффин. – Но точно знаю, что богатство Британии зависит от добычи. И по мере роста у Британии остаются только два варианта: либо механизмы принуждения становятся гораздо более жестокими, либо страна терпит крах. Первое более вероятно. Но это может привести и ко второму.
– Такая неравная борьба, – уныло произнес Робин. – На одной стороне – вы, а на другой – вся империя.
– Только если считаешь империю непоколебимой. Но это не так. Возьмем нынешнее время. Мы застали уже самый конец большого кризиса в Атлантике, после того как монархические империи пали одна за другой. Британия и Франция проиграли в Америке, а затем вступили в войну друг против друга, что никому не принесло пользы. Сейчас мы наблюдаем новую консолидацию власти – это правда, Британия получила Бенгалию, голландскую Яву и Капскую колонию, и если получит желаемое в Китае, если сумеет обратить вспять торговый дисбаланс, она будет несокрушима. Но нет ничего высеченного в камне и даже в серебре, если уж на то пошло. Очень многое зависит от разных случайностей, и именно в такой переломный момент мы можем немного подтолкнуть. Именно в это время личный выбор, даже крохотная армия сопротивления играют роль. Возьмем, к примеру, Барбадос. Или Ямайку. Мы посылали туда пластины во время восстаний…
– Но те восстания рабов подавили, – напомнил Робин.
– А рабство запретили, разве не так? – возразил Гриффин. – По крайней мере, на британских территориях. Нет, я не утверждаю, что все хорошо, и не могу говорить, будто только благодаря нам внесли изменения в британское законодательство. Уверен, аболиционисты возмутились бы по этому поводу. Но если ты думаешь, что закон 1833 года был принят из-за моральной чувствительности британцев, то ошибаешься. Его приняли, потому что не могли и дальше нести убытки.
Он помахал рукой, очерчивая невидимую карту.
– Именно в такие моменты мы получаем рычаги власти. Если надавить в нужных местах, если устроим потери там, где империя не сможет их терпеть, мы создадим переломный момент. Тогда будущее становится шатким, и перемены возможны. История – это не готовый гобелен, который приходится терпеть, не закрытый мир, откуда нет выхода. Мы можем сами ее формировать. Творить ее. Мы просто обязаны.
– Ты и правда в это веришь, – потрясенно сказал Робин.
Для него такие абстрактные рассуждения стали бы поводом отрешиться от мира, укрыться в безопасности мертвых языков и книг. Для Гриффина это был призыв к сплочению.
– Иначе нельзя, – ответил Гриффин. – Иначе выйдет, что ты прав. Что у нас ничего нет.
После этого разговора Гриффин, похоже, пришел к выводу, что Робин не предаст общество Гермеса, и стал давать гораздо больше заданий. Не все они были связаны с кражами. Чаще Гриффин просил разные тексты: этимологические справочники, страницы из «Грамматик», орфографические таблицы, которые легко было получить, скопировать и вернуть, не привлекая внимания. Тем не менее Робину приходилось с умом выбирать момент, когда и как брать книги, поскольку он мог вызвать подозрения, если бы тайком брал материалы, не относящиеся к его сфере деятельности. Однажды Илзе, старшекурсница из Японии, поинтересовалась, что он делает с древне- немецкой «Грамматикой», и ему пришлось, запинаясь, объяснять, что он случайно вытащил эту книгу, когда пытался проследить хеттское происхождение китайского слова. Не важно, что он находился совсем не в той секции библиотеки. Илзе, похоже, поверила, что он просто глуповат.
В целом просьбы Гриффина не доставляли хлопот. Все было не так романтично, как Робин себе представлял и, возможно, надеялся. Ни захватывающих эскапад, ни тайных разговоров на мостах над быстрой рекой. Все было так обыденно. Общество Гермеса гордилось своей незаметностью и тем, как хорошо умеет скрывать информацию даже от своих членов. Если в один прекрасный день Гриффин исчезнет, Робин с трудом сможет доказать кому-либо, что общество Гермеса существовало не только как плод его воображения. Ему часто казалось, что он часть вовсе не тайного общества, а скорее большого и скучного бюрократического учреждения, функционирующего с безупречной точностью.
