– Конечно, я знаком с Энтони, – сказал Гриффин и откашлялся. – В смысле, был знаком. Мы однокурсники.
– Так ты слышал? – спросил Робин.
– О чем?
– Что он мертв.
– Что? Нет. – Голос Робина был на удивление безразличным. – То есть я хотел сказать, что был знаком с ним до своего ухода. Так он умер?
– Очевидно, пропал на море, возвращаясь из Вест-Индии, – объяснил Робин.
– Ужасно, – равнодушно произнес Гриффин. – Просто ужасно.
– И только?
– А чего ты от меня ждешь?
– Он же был твоим однокурсником!
– Неприятно тебе говорить, но такое случается время от времени. Путешествия опасны. Раз в несколько лет кто- нибудь пропадает.
– Но это же… Это как-то неправильно. По нему даже не устроили поминальную службу. Все вели себя так, будто ничего не произошло. Это…
Робин умолк. Ему вдруг захотелось расплакаться. Глупо было говорить об этом. И чего он ожидал? Возможно, какого-то подтверждения, что жизнь Энтони что-то значила и его нельзя так просто забыть. Но у Гриффина уж точно не следовало искать утешения.
Гриффин долго молчал. Смотрел в окно, сосредоточенно нахмурившись, словно над чем-то размышлял. Как будто совершенно не слушал, что говорит Робин. Потом он вздернул голову, открыл рот и закрыл и, наконец, все-таки заговорил:
– А знаешь, это неудивительно. Как Вавилон обращается со своими студентами, в особенности иностранными. Для них ты лишь источник дохода. Машина для перевода. И стоит тебе подвести Вавилон, как тебя вышвырнут вон.
– Но он не подвел Вавилон, он погиб.
– Это то же самое. – Гриффин встал и сгреб свое пальто. – В общем, книги мне нужны на этой неделе, я оставлю тебе указания, куда их принести.
– И на этом все? – встрепенувшись, спросил Робин.
Его окатила волна разочарования. Он не понимал, чего хочет от Гриффина, да и способен ли Гриффин это дать, но все равно надеялся на нечто большее.
– Мне надо еще кое-куда, – сказал Гриффин не оборачиваясь. Он уже был на пути к двери. – Следи за окном.
По любым меркам год выдался неудачным.
Что-то словно отравило Оксфорд, лишило университет всего, что дарило Робину радость. Вечера стали холоднее, зачастили дожди. Башня теперь казалась не раем, а тюрьмой. Домашние задания напоминали пытку. Робин и его друзья больше не получали удовольствия от учебы, не ощущали ни волнующей новизны первого года, ни приятного предвкушения от работы с серебром.
Старшекурсники заверяли, что так всегда и бывает, на третьем курсе усталость неизбежна. Но тот год казался особенно плохим и в других отношениях. Во-первых, участились попытки проникнуть в башню. Раньше Вавилон пытались ограбить пару раз в год, и это всегда было из ряда вон выходящее событие, студенты толпились у дверей, чтобы посмотреть, как на этот раз наказала грабителей охранная система профессора Плейфера. Но к февралю кражи стали происходить почти каждую неделю, и студентам надоело смотреть на полицейских, волочащих искалеченных преступников по мостовой.
Башня не только подвергалась атакам воров. На нее постоянно мочились, бросали бутылки с остатками спиртного. Дважды они обнаруживали граффити, написанные за ночь кривыми алыми буквами. «Языки сатаны», – гласила надпись на задней стене; «Серебро дьявола», – написали под окном первого этажа.
Как-то утром Робин с однокурсниками обнаружили перед Вавилоном десятки горожан, собравшихся на лужайке и злобно кричащих на студентов, входящих и выходящих через дверь. Робин с опаской подошел ближе. Толпа пугала, но была не настолько плотной, чтобы не протиснуться сквозь нее. Они готовы были рискнуть, лишь бы не пропустить занятия, и все шло благополучно, пока один здоровяк не шагнул к Виктуар и не начал реветь что-то с грубым и невнятным акцентом северянина.
– Я вас не знаю, – охнула Виктуар. – Не понимаю, что вы…
– Господи!
Рами дернулся вперед, как будто его подстрелили. Виктуар завизжала. У Робина замерло сердце. Он увидел, что это всего лишь яйцо, предназначавшееся Виктуар, но Рами прыгнул, чтобы ее загородить. Виктуар отпрянула, закрыв ладонями лицо, а Рами обнял ее за плечи и проводил к крыльцу.
– Что вы делаете? – закричала Летти.
Бросивший яйцо человек в ответ рявкнул что-то нечленораздельное. Робин поспешно сжал руку Летти и потянул ее через дверь, вслед за Рами с Виктуар.
– Все целы? – спросил он.
Виктуар так сильно дрожала, что едва могла говорить.
– Да, все нормально… Ой, Рами, прости, я достану носовой платок…
– Не беспокойся. – Рами скинул сюртук. – С ним уже ничего не сделаешь. Куплю новый.
В вестибюле студенты и клиенты столпились у стены, глядя на толпу через окна. Робин сразу же подумал, не замешан ли тут «Гермес». Но это вряд ли: кражи Гриффина всегда были тщательно спланированы, и в них использовались гораздо более тонкие методы, чем разъяренная толпа.
– Ты знаешь, в чем дело? – спросил Робин у Кэти О'Нелл.
– Кажется, это работники с мельницы, – ответила Кэти. – Я слышала, Вавилон только что подписал контракт с владельцами мельниц к северу отсюда, и эти люди остались без работы.
– Все эти люди? – спросил Рами. – Лишь из-за нескольких серебряных пластин?
– Ну, уволили несколько сотен рабочих, – пояснил Вималь, услышавший их разговор. – Предполагается, что это чудодейственная словесная пара, которую нашел профессор Плейфер, и доходов от нее хватило для ремонта всего восточного крыла. Так что меня не удивляет, что пластины заменили всех этих рабочих.
– Но ведь это печально, – протянула Кэти. – Что они теперь будут делать?
– В каком смысле? – спросил Робин.
Кэти махнула рукой в сторону окна.
– Как они будут кормить свои семьи?
Робин устыдился, что не подумал об этом.
Наверху, во время занятий по этимологии, профессор Ловелл высказался гораздо резче:
– Не беспокойтесь о них. Обычный сброд. Пьяницы и дебоширы с севера, ничтожества, которые умеют выражать свое мнение, только выкрикивая его на улице. Разумеется, я бы предпочел, чтобы они написали его, но сомневаюсь, что хотя бы половина из них умеет читать.
– Это правда, что они потеряли работу? – спросила Виктуар.
– Конечно. Такого рода работа сейчас в дефиците. Подобные рабочие места давно следовало сократить, нет причин для того, чтобы не механизировать ткачество и прядение. Это необходимый прогресс человечества.
– Но они явно рассержены, – заметил Робин.
– О, они в ярости, – сказал профессор Ловелл. – Сами понимаете, по какой причине. Как серебро изменило нашу страну за последнее десятилетие? Оно невероятно увеличило производительность сельского хозяйства и промышленности. Оно сделало фабрики настолько эффективными, что достаточно четверти от прежнего числа рабочих. Возьмите текстильную промышленность – летающий челнок Кея, водяная рама Аркрайта, прядильный станок Кромптона и ткацкий станок Картрайта – все это стало возможным благодаря обработке серебра. Серебро позволило Британии опередить все остальные страны и лишило работы тысячи людей. И вместо того чтобы пользоваться умом и освоить навыки, которые могут оказаться полезными, они решили поныть у нашего крыльца. Уличные протесты – это не что-то новое, как вы знаете. Это болезнь нашей страны. – Профессор Ловелл внезапно распалился. – Началось с луддитов – нескольких идиотов-рабочих в Ноттингеме, которые решили, что лучше разбить машины, чем приспособиться к прогрессу, и с тех пор это распространилось по всей Англии. По всей стране есть люди, которые хотят нашей смерти. Подобным нападениям подвергается не только Вавилон; напротив, мы еще не видели самых худших проявлений, поскольку нас хорошо охраняют. На севере эти люди устраивают поджоги, забрасывают камнями владельцев зданий, обливают кислотой управляющих фабриками. Они разбивают ткацкие станки в Ланкашире. Наш факультет уже не в первый раз получает угрозы, но впервые они осмелились забраться так далеко на юг, до самого Оксфорда.
– Вы получаете угрозы? – встревожилась Летти.
