– Но это же война, – возразила Летти. – Это совсем другое, наверняка вызовет возмущение…
– Ты просто не понимаешь, сколько людей вроде тебя готовы смириться с войной, если она позволит им пить чай и кофе на завтрак, – вставил Рами. – Им плевать, Летти. Просто плевать.
Летти надолго замолчала. Выглядела она жалко, такой потрясенной и хрупкой, будто ей только что сообщили о смерти члена семьи. Она судорожно и глубоко вдохнула и посмотрела на каждого из них по очереди.
– Теперь я понимаю, почему вы никогда мне не гово- рили.
– Ох, Летти. – Виктуар поколебалась, но все же положила руку ей на плечо. – Это совсем не так.
Но на этом все и кончилось. Виктуар явно не могла придумать ничего более утешительного. Да и сказать больше было нечего, не считая правды, которую, разумеется, Летти доверить невозможно. Несмотря на все прожитые вместе годы, на все заверения в вечной дружбе, они не знали, чью сторону займет Летти.
– Мы приняли решение, – тихо, но решительно сказала Виктуар. – Приехав в Оксфорд, мы отдадим эти письма «Гермесу». Тебе необязательно делать это вместе с нами, мы не можем заставить тебя пойти на риск, ты и так настрадалась. Но если ты не с нами, то хотя бы сохрани нашу тайну.
– Что ты хочешь сказать? – вскрикнула Летти. – Конечно, я с вами. Вы же мои друзья, я с вами до конца.
А потом она обвила Виктуар руками и разрыдалась. Виктуар застыла в нерешительности, но спустя мгновение осторожно обняла Летти.
– Простите, – лепетала Летти между всхлипами. – Простите, простите…
Рами и Робин смотрели на них, не зная, что сказать. Для кого-то другого это зрелище было бы слишком театральным, даже неприятным, но они знали, что Летти не притворяется. Она не умела делать вид, что плачет; не могла даже симулировать простые эмоции. Она была слишком негибкой, слишком очевидной; они знали, что она не способна действовать вопреки своим чувствам. Поэтому, глядя на ее рыдания, они с облегчением поняли – Летти наконец-то осознала, что они все чувствуют. Приятно было видеть, что она по-прежнему их поддерживает.
И все же что-то казалось неправильным, и по лицам Виктуар и Рами Робин понял, что они тоже так думают. Через пару секунд он понял, что именно его тревожит, и потом уже не мог отделаться от этой мысли, уж больно парадоксальным казалось, что после всего сказанного, после всей боли, которую они разделили, именно Летти нуждалась в утешении.
Глава 21
О шпили Оксфорда! О купола и башни!
Сады и рощи! Ваша красота
Всю трезвость разума тотчас же подавляет.
Уильям Вордсворт. Оксфорд, 30 мая 1820 года
Возвращение в Оксфорд на следующее утро быстро превратилось в комедию ошибок, многих из которых можно было бы избежать, если бы четверка друзей не была слишком измотана, голодна и раздражена. Деньги заканчивались, и целый час они проспорили о том, разумно ли одолжить у миссис Клеменс карету до вокзала Паддингтон, но в конце концов раскошелились на кеб. Однако воскресным утром в Хампстеде трудно было найти кеб, поэтому они прибыли на вокзал только через десять минут после отправления поезда в Оксфорд. На следующем поезде не оказалось мест, а еще один задержался из-за коровы на рельсах, поэтому они прибыли в Оксфорд только после полуночи.
Целый день пропал зря.
Они коротали время в Лондоне, переходя из кофейни в кофейню, чтобы не вызвать подозрений, и все больше нервничали и суетились от абсурдного количества кофе и сластей, которые пришлось покупать, чтобы сесть за столик. Время от времени кто-то заводил разговор о профессоре Ловелле или «Гермесе», но остальные злобно отмалчивались – кто угодно мог подслушать, казалось, что весь Лондон полон врагов. Неприятно, когда тебе велят заткнуться, но ни у кого не было настроения для светской болтовни, и поэтому, наконец втащив сундуки в переполненный поздний поезд, они и вовсе потеряли желание друг с другом общаться.
Всю поездку они провели в угрюмом молчании. В десяти минутах от Оксфорда Летти вдруг выпрямилась и запричитала, сбиваясь с дыхания:
– О боже, боже мой, боже мой, боже мой…
На нее начали коситься другие пассажиры. Летти схватила Рами за плечо в поисках поддержки, но тот нетерпеливо стряхнул ее руку.
– Заткнись, Летти.
Это было жестоко, но Робин его понимал. Летти и его донимала, целый день у нее почти не прекращалась истерика, и Робин был сыт по горло. Нервы у всех были на пределе, и Летти должна взять себя в руки, как и остальные.
Летти потрясенно замолчала.
Наконец поезд со скрежетом остановился на станции Оксфорд. Зевая и поеживаясь, они за двадцать минут дотащили сундуки по неровным мощеным улицам до колледжа. Решили, что девушки попросят привратника вызвать кеб: в такой темноте было небезопасно добираться на север пешком. И вот из темноты выступил суровый каменный фасад Университетского колледжа, и при виде его магических, зачарованных форм Робина охватило щемящее чувство ностальгии – несмотря ни на что, он считал это место своим домом.
– Кто там? – окликнул их старший привратник Биллингс, размахивая фонарем. Он оглядел их с головы до пят и, узнав, наградил широкой улыбкой. – Наконец-то вернулись с Востока, да?
Робин задумался, как они выглядят при свете фонаря – перепуганные, грязные, потные, во вчерашней одежде. Их истощение наверняка было очевидным, потому что на лице Биллингса проступило сочувствие.
– Ох, бедняжки. – Он повернулся и пригласил следовать за ним. – Пойдемте.
Пятнадцать минут спустя они уже сидели в столовой над чашками крепкого черного чая, а Биллингс суетился на кухне. Они просили его не беспокоиться, но он настоял на том, чтобы приготовить настоящий завтрак. Вскоре появились тарелки со скворчащей яичницей, сосисками, картошкой и тостами.
– Для поднятия духа. – Биллингс поставил перед ними четыре кружки. – Немного бренди с водой. Вы не первые студенты, которых отправили домой из-за границы. Бренди всегда помогает.
Запах еды напомнил о том, как они проголодались. Они набросились на предложенные блюда с волчьим аппетитом, жуя в напряженной тишине, а Биллингс сидел рядышком и с улыбкой наблюдал.
– Итак, – сказал он, – расскажите о своем удивительном путешествии. Кантон и Маврикий, да? Вы ели там что-нибудь забавное? Видели местные церемонии?
Они переглянулись, не зная, что на это ответить. Летти заплакала.
– Ох, да полно вам. – Биллингс подвинул к ней кружку с бренди. – Не может же все быть так плохо.
Летти покачала головой и прикусила губу, но завывания все равно вырвались наружу. Теперь она не просто всхлипывала, а плакала навзрыд. Она закрыла ладонями лицо и судорожно рыдала, неразборчиво что-то бормоча в пальцы.
– Соскучилась по дому, – выдавила Виктуар. – Да, ужасно соскучилась.
Биллингс похлопал Летти по плечу.
– Все хорошо, дитя. Вы уже дома, в безопасности.
Он вышел, чтобы найти кеб. Через десять минут у двери остановился экипаж, и девушки отправились к себе. Робин и Рами попрощались и потащили свои сундуки по Мэгпай-лейн. Когда Рами скрылся в своей комнате, Робин на мгновение забеспокоился – он привык к обществу Рами за много ночей плавания и опасался остаться в одиночестве впервые за долгое время, теперь ни один голос не смягчит темноту.
Но когда он закрыл за собой дверь, то удивился, насколько буднично все выглядит. Стол, кровать и книжные полки были точно такими же, какими он их оставил. За время его отсутствия ничего не изменилось. Перевод «Шань хай цзин», над которым он работал для профессора Чакраварти, по-прежнему лежал на столе, оборванный на середине предложения. Должно быть, здесь совсем недавно побывал слуга, потому что на столе не было ни пылинки. Устроившись на мягком матрасе и вдыхая знакомый, успокаивающий запах старых книг и плесени, Робин понял, что стоит только лечь и закрыть глаза, и утром он встанет и пойдет на занятия как ни в чем не бывало.
