Мгновение спустя, когда мои плечи соприкоснулись с твердой прохладной поверхностью, я сумела открыть глаза пошире.
Я смотрю на бежевый потолок. Тени от зажженных свечей скользят по изображениям ангелов в облаках под лучами солнца и по лику Бога, того самого христианского – единого – из мира яви, который протягивает ко мне руки. Вздрагивая, моргаю и вижу настенную лепнину, каменные перила балконов и верхушку алтаря. Приподнимаю голову и пытаюсь привстать на локти.
Оглядываясь, понимаю, что нахожусь в замковой часовне с расписанным фресками потолком. Я лежу на деревянной скамье.
Гай прикладывает теплые ладони к моим щекам и заглядывает в глаза.
– Что произошло? – спрашивает он.
– Я уснула, – шепчу, морщась от сковывающей боли.
– Нет, ты упала в обморок, – возражает Гай, щупает мой затылок и смотрит на свои пальцы.
На них нет моей крови.
– Возможно, – соглашаюсь я, понимая, что вряд ли уснула на ходу.
Гай отстраняется и оценивающе смотрит на меня.
– Говори, что с тобой такое, – произносит он. – Ян упоминал, что в последнее время ты странная, не такая, как всегда.
Я удивляюсь. Яну и впрямь кажется, что я стала иной? Он заметил? Но он ничего у меня не спрашивал. Зато делился своими мыслями с Гаем.
– Я вижу сны, – начинаю исповедоваться я.
– Какие именно? – Густые каштановые брови Гая сходятся на переносице.
Потирая голову, я поправляю растрепавшиеся волосы. Боль начинает отступать, и я принимаю сидячее положение.
– Я думала, что они о том, чего никогда не было, – бормочу я, однако мой голос разносится эхом по пустой часовне, отскакивая от каменных стен. – Но они о том, что было. Они как воспоминания, только не мои, а чужие. И некоторые… они настоящие. Они на самом деле происходили: со мной и с другими.
– Ты спрашивала меня о снах, – размышляет вслух Гай. И в его интонациях проскальзывают нотки подозрения. – О чем они?
– О вас… о ней, – молвлю я, понижая голос, имея в виду Алену, но не произношу ее имени, осознавая нереальность сказанного, своих безумных предположений, ощущая себя глупо. Но устоять не получается, и страх уступает место любопытству. – Скажи мне правду, Гай.
– О чем? – удивленно переспрашивает он.
– О том, что я – это она в прошлой жизни, – шепчу почти беззвучно. – Если я – и есть она, то не молчи. Никто, кроме тебя, не признается. Пожалуйста.
– Кто? – уточняет он, делая вид, что не понимает.
И я озвучиваю идею, уже не кажущуюся мне абсурдной.
– Алена.
– Что? – изумляется он. – Алена? Почему ты вообще до сих пор думаешь о ней?
– Мне снятся сны с ее участием, – объясняю я. – Вижу в них ее и вас. Точнее – нас.
Часовня наполняется чужим голосом, проникновенным, бестелесным и неживым. Протяжное призрачное эхо следует впереди него.
– Что значит ты видишь сны об Алене? – настойчиво вопрошает Константин, призывая меня к ответу.
Я пугаюсь от неожиданности, а еще потому, что впервые слышу от него этот ледяной безжалостный тон.
А в дверях появляется именно он – черный, окутанный веянием смерти и могильной стужи. И в этот момент я окончательно прихожу в себя.
Не представляю, почему я видела то, что видела. И почему упала в обморок.
Теперь же я еле удерживала равновесие, сидя на скамье и обернувшись на дверь.
Я почти не сомневалась, что я Алена. Нет. В данную секунду я была в том убеждена. Как странно. Я всегда не доверяла интуиции, но теперь – должна.
Да, я испытывала страх. Но я должна с ним поговорить. С Константином. Ведь он и Алена… Он и… я? У меня кружилась голова от травмы и от мельтешащих мыслей.
– Я вижу подобные сны постоянно с момента, как попала в навь. Там мы, то есть вы сидите на берегу широкой реки в человеческом мире.
«А что, если я и есть Алена?» Вопрос уже некоторое время крутился в рассудке, робкий, но навязчивый. Да, звучит дико, безумно, глупо. На первый взгляд. Но пора бы признать: каждая вещь, которая здесь, в нави, выглядит максимально абсурдно и которую я отметаю, в конечном итоге оказывается правдой.
Я не поверила в существование туросика, когда увидела быка со сверкающими золотом рогами и заблудилась в лесу, едва не став его жертвой. Мне не хотелось думать, что Ян – бог. А он – не просто бог, но сын правителя ада и богини смерти.
Мне мерещилось, что из зеркала в золотом зале замка вышел кто угодно, но не Барбара, не Черная дама, коей она являлась согласно знаменитой легенде – и снова ошиблась. Александра привиделась мне во сне, но я позволила сомнениям победить, не признав в ней сестру цмоков.
Вдруг в какой-то одной из своих жизней я являлась Аленой?
Но теперь? Что должно быть между мной и Константином в таком случае? Меня должно тянуть к нему? Но я не хочу. Наверное… Я практически ничего о нем не помню. Пока… пока я заперта в этом теле.
Константин и Гай молча переглянулись.
И Гай спросил:
– Есть что-то, помимо видения о… ней и Косте?
– Да, – кивнула я, подметив, что Гай по-прежнему не признавал во мне Алену. – Вижу Яна и войну. И собственное прошлое, детство, а еще подземелье с клетками, в которых заточены все, кроме тебя, Гай.
– Интересно, – напряженно буркнул он.
От стен часовни опять будто оттолкнулось эхо – послышалось бренчание цепей на одеждах Константина. Он приближался.
– Да, – согласилась я, – ведь я просто человек. У меня не может быть сверхспособностей, а единственное объяснение снам – что я лично помню вышеперечисленные события. Когда-то я участвовала в них.
Константин покачал головой. И рассмеялся. Громко, искренне, по-настоящему.
Я впервые слышала такой смех от него. Красивый. Добрый, но жутковатый.
Я вообще впервые слышала, что он смеется. До этого я ни разу не видела на его лице даже легкой улыбки, даже усмешки.
– Нет, нет и нет! – воскликнул он с несвойственной ему эмоциональностью. – Если ты думаешь, что каким-то образом… Алена переродилась… и это ты…
Он умолк, а от меня не укрылось, что Константин запнулся на ее имени. Вероятно, ему было тяжко его произносить.
– Ты ошибаешься, – заключил он и опять сделал небольшую паузу. Взбудораженность в голосе потухала, уступая место суровости. Знакомые потусторонние глухие нотки возвращались: – Ее расщепили. Давно. Ее больше нет.
Незримый груз опустился на мои плечи. Стало трудно дышать – словно сердце перестало биться.
«Ее расщепили», – мысленно повторила я.
Расщепление – конечный итог существования. Алена вернулась во Тьму. Стала частью Тьмы. Растворилась в ней навсегда. И значит, я не могла быть ею. Но почему…
– Ее больше нет, – твердо повторил Константин. – И иногда даже я это признаю.
Мне стало не по себе. Некая сила будто перенесла меня в пещеру у болота, озаренную желтым мерцанием пламени, с окрашенными грязной копотью стенами, наполненную дымом и гарью, где я была скованной цепями пленницей Константина, высокого, в черных рваных одеждах, повергающего меня в первобытный ужас. Он пронзал меня алым взглядом и называл Аленой.
Аленой, которую расщепили.
Аленой, души которой больше не существовало.
Аленой, которую ему никогда не найти.
– Но ты… – шепнула я, хлопая ресницами, озадаченно пытаясь понять, что чувствую: облегчение или… желание услышать, что он соврал. Услышать, что я и есть она, потому что в таком случае он бы ее нашел.
Отыскал то, за чем гонялся много лет. То, что заставляло его блуждать во тьме и в дремучих лесах. И вынуждало делать нехорошие вещи. Изменило его голос и внешность.
Горечь от осознания, что я ничем ему не помогу, не принесу облегчения, не давала мне принять действительность. Неожиданно для самой себя я ощутила скорбь из-за того, что ошиблась. Я даже успела смириться с тем, что казалось мне правдой. И теперь отрицание не отпускало меня до последнего. На миг мне захотелось стать его спасением.
– Ты притворялся, что… – Я осеклась, отчаянно пытаясь вспомнить, проявлял ли в действительности Константин какое-то особое внимание ко мне или мне просто-напросто почудилось.
