— Ты… — остатки меланхолии разом с Лёшки слетели. — Ты чего творишь⁈
— Спокуха! Она целебная!
Данила и лопух прихлопнул. Вспомнилось вдруг, что в детстве бабушка говорила, что в травах своя сила. И что к разбитой коленке надо подорожник прикладывать, тогда и болеть перестанет. У Лёхи, конечно, не коленка, а голова. Но так и лопух непростой, даже вон в размерах.
— Я тебе…
Лёха попытался отряхнуться, но грязь вдруг вспыхнула.
— Что ты… натворил! — струйки пламени потекли по шее и щекам, скользнули за шиворот майки.
— Говорю же, спокойней! Дыши глубже… и дар попытайся нащупать. Внутри.
— Я знаю!
— Вот и знай. А теперь втягивай это пламя в себя.
— Это… ненаучно.
— Не бухти, а давай, работай. Дар развивать надо.
— Зачем?
Огонь тёплым одеялом накрыл Лёшкины плечи, а на голове корону изобразил. Оно бы, может, и солидно смотрелось, но корона сидела поверх лопуха. И это слегка сбавляло общий градус пафоса.
— Ну… — Данила отступил на шаг. — В худшем случае будешь менеджеров среднего звена огненной плетью гонять. Василий утверждает, что это очень даже неплохо на общей производительности труда сказывается.
— А в лучшем? — Лёха поднял руку и пламя послушно перетекло в ладонь, свернувшись в ней крупным таким шаром.
— В лучшем… в лучшем на службе пригодится.
— На какой службе?
— Государевой. Или, думаешь, этот Фёдор Фёдорович просто так тебе всё излагал, по доброте душевной и из человеческого сочувствия? Нет, дорогой братец, считай, что ты уже того…
— Я не того!
— Это пока. То, что они с нас клятву о неразглашении не взяли, ни о чём не говорит. Точнее говорит, что давать придётся одну, но большую. А раз так… вообще, не понимаю, чем ты недоволен? Ты ж хотел приключений! Вот и организуют. Разнообразные и за счёт казны!
— Кто возьмёт на службу человека, у которого мать…
Лёха разглядывал пламя с интересом, и лопушок стащил левой рукой, пощупал, погладил, а потом, оглянувшись, взял да и воткнул в землю.
— Ты чего?
— Того… вдруг да приживётся. Если целебный, то это ж хорошо? — и посмотрел искоса, с насмешкой. — В следующий раз, как тебя подстрелят, то и не надо будет далеко тащить. Сюда принесём и лопушком прикроем…
— Не, я на чужие лопушки не претендую. Не по-родственному это… кстати, — Данила тоже выпустил пламя и рыжий хвост его потянулся к Лёшкиному. — Ты не думал провериться? Ну там ДНК и прочее…
— Зачем?
— Чтоб знать точно.
— Я и так знаю точно. У меня есть отец. И брат. И мать… какая бы ни была.
— Ты её простил? Она ж и твои мозги перекроила.
— Я — да… я думаю, что меня она ещё так, любя. А в остальном… как вышло, так вышло. Что до тебя… ну где один брат, там и два. А родной или двоюродный… ну мелочи же.
Два огненных хвоста сплелись в кольцо, но не слились в один.
— Но и с ней тоже, — сказал Лёшка. — Я всё-таки буду просить, чтобы мне дали допуск к её делу. И так… если разрешат навещать, то… всё-таки у меня и хороших воспоминаний много. Да и… думаешь, разрешат?
— Думаю, у сотрудников этой организации возможностей куда больше, чем у простых смертных.
— Именно, — раздалось сзади. Данила обернулся и махнул рукой. Фёдор Фёдорович выглядел несколько помятым, усталым, но в целом довольным. — Знаете, я многое повидал, но… чтобы один кандидат вербовал другого? Да ещё так умело… но в целом да, вы всё верно поняли.
— А если я откажусь? — поинтересовался Лёшка.
— А ты разве откажешься? — Данька точно знал ответ. И сам его озвучил. — Хрена с два! Кто ж добровольно от такого веселья отказывается…
Глава 54
Снова о детях и немного — о родителях
И он стоял там, великий, как маяк, а борода его была как луч маяка, освящающая дорогу заблудшим тупникам.
О мастерстве передачи образов.
Бабушка обнаружилась за палаткой, где она, спрятавшись в тени, глядела куда-то вдаль. То ли на линию горизонта, где полыхал рассвет, то ли на этот вот рассвет, а может, на лес, полоса которого проглядывала в сумраке.
— Доброго утра, — вежливо поздоровалась Ульяна и замялась, не зная, как заговорить. Вроде бы много было мыслей, но… все какие-то не такие.
Не те.
— Доброго, — бабушка обернулась. — Красиво тут. Но у нас всё одно лучше. Приезжай.
— Потом.
— Хорошо.
— А вы мне книгу какую-нибудь выдадите?
— Какую?
— Ну… не знаю… скажем, там… пособие начинающей ведьмы. Или сто простых рецептов зелий. Или демоноводство для чайников.
— С демоноводством ты и без меня разобралась.
— Я там маму освободила. От той связи их, с отцом, кровной.
— Хорошо.
— Вы знали, что так будет?
— Надеялась. Всё… сложно.
— Я уже поняла. Сдаётся, сложно — это наше, семейное. Прогуляемся?
— Скоро больных подвезут.
— Мы недалеко. И вообще, тут хватает людей. Найдётся, кому заняться. Я… я спросить хотела. Там. А теперь и не знаю, о чём спрашивать и надо ли вообще спрашивать. Мысли путаные. Мама и вправду тебя позвала? Она сказала, что да…
— Она.
— А почему тогда она сама позвала, сама и начала ругаться, что ты приехала?
— Характер.
— И только?
Объяснение было так себе. Честно говоря, совсем уж никакущее объяснение. И бабушка понимает. Её вздох едва слышен, как и голос.
— Нет. И да… я её порой сама не понимаю. Как, подозреваю, и она меня. Может, решила, что в ином случае ты отнесёшься к нам предвзято. Может, затевала какую-то иную игру. Или ещё затевает. Она ведь жива?
Ульяна кивнула.
— Только договор с демоном я разорвала, поэтому не знаю, что будет…
— Что-то да будет. С демоном, думаю, она справится. А может, всё ещё проще. Признавать свои ошибки тяжело. Особенно тому, кто годами за них держался. И я сейчас вовсе не о твоей матушке. Да и старые обиды редко совсем уж уходят. А я её сильно обидела. Как и она меня. Вот и вышло, что позвать меня она позвала, но и только. Ведь даже если тебя зовут в гости, это ещё не значит, что тебя и вправду рады видеть. Вот она и показала, что глобально, в целом, ничего не изменилось между нами. Что она не собирается бросаться на шею или как-то иначе возвращаться.
Игры.
В это Ульяна верила. Матушка всегда любила игры, особенно с другими людьми. И да, пожалуй, если бы она стала Ульяне советовать держаться к бабушке поближе, то… то Ульяна насторожилась бы.
Похоже?
Вполне себе часть игры. И Ульяна, кажется, вновь сыграла по чужим правилам. Обидно? Должно быть. Но обиды она не ощущала.
Зато складывалось.
И то приглашение в кафе.
И насмешки. И в целом-то… матушка что? Оценивала? Изучала? Делала новые ставки? Пускай. Бабушка права. Старые обиды не отступят просто вот так. И тот разговор, у реки, может, многое изменил, но… но не настолько, чтобы у Ульяны появилось желание с матушкой общаться.
— Ещё тогда, на свадьбе, я сильно разозлилась, — продолжила рассказ бабушка. — Очень сильно. За обман. За то, что она вновь ослушалась. И за то, что она сказала правду. Я действительно не была хорошей матерью. Ни для кого. Пройдёмся?
— А люди?
— Справятся, — бабушка махнула рукой. — Ты права… и не только ты. Мне надо учиться доверять прочим.
Надо же, и ей? Тоже учиться?
— Всем чему-то да надо учиться. Правда, понимаешь это далеко не сразу, — бабушка уловила мысль. — Тогда я не готова была признать ошибки.
— А теперь?
— И теперь не со всеми соглашусь. Пусть я не была хорошей матерью, но я не была и плохой. Повторюсь, у каждого своя правда.
Бабушка шла медленно, и травы цеплялись за подол длинной юбки. Интересно, а Ульяне теперь тоже надо будет носить такие? И сарафаны с вышивкой или что там, традиционно, положено? Или всё-таки, если она почти городская ведьма, то джинсы можно?
Спросить?
— Наш род… тут даже не от рода идти надобно. Давным-давно, когда жизнь средь людей сделалась вовсе невыносимой, то мои, да и твои предки, отправились искать земли иные, свободные.
