Импровизация чистая, но мы так делали, да. Точно помнится.
Но импровизация на войне зачастую жизни спасает. Потому что те, кто действует заученно всегда проиграют тем, кто обучен, но при этом способен еще и работать по оперативной обстановке. Те же гранаты без взрывчатки, но с вкрученным запалом. Бросай такую, а потом можешь сразу на штурм идти. Народ‑то попрячется, но ты‑то в курсе, что взрыва не будет.
Только перед этим тротил из них надо вытопить. Или вычистить вручную. Затея та еще.
Мы с гвардейцем и импортным отправились в сторону административного корпуса, где у нас и находился штаб. Поднялись на второй этаж, и я прошел мимо такой притягательной двери своей комнаты. Прилечь хотелось немного, и чтобы земля не тряслась. Опять ведь встали ни свет ни заря.
Вошли, расположились у карты, которая так и лежала на столе, но пополнилась метками согласно новой обстановке. Большую часть из них нарисовал нам Фред, его даже пытать больше не пришлось, сломался. За это мы подарили ему жизнь. На какое‑то время. Пусть и на цепи, но все равно с нормальной кормежкой.
Сухой, кстати, подтвердил все, что нам сказал бывший главарь. Не врал, значит, похоже, что понял – мы не шутим.
– Ну что, господа спецназеры, – проговорил Гром. – Что дальше делать будем?
– На английском, Гром, – поправил я его. – Надо чтобы все понимали, сообща же решаем.
– Бля, я забываю постоянно, что они не бельмеса по‑русски, – гвардеец поморщился, но продолжил уже на языке Шекспира и Гомера Симпсона. – Что дальше‑то думаете?
– Я думаю, что штурмовать базу их пока рано, – сказал я.
– А то я этого не понимаю, – заметил Гром. – Это Руся у нас в бой рвется, а у меня мозгов хватает понять, что пока не стоит. У нас партизанская война очень неплохо получается, так что ее и продолжим. Только мало нас. А с мужиков деревенских, которых твои привезли, толку пока никакого. Стрелять могут, воевать – нет.
– Вот тогда кого‑то и оставим учить, – решил я. – Только не всякой хуйне типа штурмов. Их туда гнать – это гарантировано положить. Если что, сами пойдем, штурмовать здания у нас есть кому.
– Проще их разъебать просто, – заметил Шон.
– Так я думал, у вас наоборот учат дома чистить, как профессионалы, – посмотрел я на него. – Это у нас все проще, мы позиции врага сразу дронами разъебываем и танками раскатываем.
– Это у спецназовцев. Мы так же работаем. Мы вообще за время войны многому у вас, русских, научились.
– Ага, – кивнул я. – Так, гляди, побратаемся и будем вместе против Европы воевать. Или негров. Или вообще по Антарктиде ебанем, против пингвинов будем воевать.
– И белых медведей, – подтвердил он.
Я с сомнением посмотрел на него. Что‑то я был не в курсе, что в Антарктиде белые медведи водятся. Хотя… Может быть тут недостаток образования сказывается. У меня или у него. Хотя какая в общем‑то разница. У нас сейчас ни пингвинов, ни медведей не предполагается, мы в Крыму, и никто его не покинет.
– Короче, партизанская война у нас получается неплохо, – решил я. – Значит, ее и будем продолжать. И нам надо их силы раздергивать и перемалывать помалу. А это значит, что нам нужно сделать?
– Что? – спросил Шон.
– Освободить пару местных деревень, – проговорил я. – И будет надеяться, что они усмирять бунты поедут. А мы их примем по дороге тепленькими. И тогда на базе людей станет еще меньше.
– Подкрепление пришлют, – заметил Гром. – С другой базы.
– Ты думаешь мы их колонну не сожжем? – спросил я. – С дронами‑камикадзе‑то? У нас ведь теперь есть, а те, что разведывательные, тоже можно под птички со сбросами переоборудовать. Тоже неплохо, короче. Даже в бой вступать не придется.
– Только под зачистку, – кивнул Шон.
– Дронов мало, – сказал гвардеец. – И они при штурме базы больше бы пригодились.
– До открытого штурма надо еще дойти, – сказал я. – Да и там, думаю, будет чем отработать. Но колонну сжечь – это милое дело. Пока никакой инфы не было?
– Ваша девчонка, Natasha, сейчас на посту дежурит, – пожал плечам Шон. – Ничего не говорила. Но нас она, кажется побаивается.
– Да я вас сам боюсь, бля, – проговорил я в ответ. – Особенно Бренну.
– Почему? – удивился Шон.
– Не важно. Короче, давайте думать, куда первый удар нанесем. Предлагаю вот это, – я ткнул пальцем в Краснокаменку. – Деревня на десяток домов. Насколько я знаю, «Воронов» там человек десять что ли. Но десяток трупов – это десяток трупов, как ни крути. Да и кто‑то к нам присоединиться может. И в целом… Нужно показать пример.
– В каком смысле? – спросил импортный.
– Да в том, что если мы покажем, что власть этих уебков можно скинуть, то люди это поймут. Сейчас они считают, что «Вороны» – это ультимативная власть. Если мы покажем им, что это не так, что они такие же люди, которых можно убивать… То дело может иначе повернуться.
– Логично, – согласился Гром. – Нам одним не победить в любом случае. А память о партизанской борьбе у людей есть. На самом‑то деле, если эти в одном доме живут, то проблем даже у деревенских от них избавиться, ни у кого не будет. Убить часового, подпереть дверь и поджечь потом.
– Это надо чтобы тебя очень сильно заебали, – сказал я. – Чтобы толпу людей живьем сжечь решиться. Не так‑то это и просто, особенно у селян. Но… Они сейчас даже не думают о сопротивлении. Если мы покажем, что это возможно, то «Воронов» рвать начнут.
– А ты шаришь в этом, имеешь понятие, – кивнул Шон.
– Ну так еще бы, – я улыбнулся. – Я ведь не только с пушкой бегал раньше. Я тренировал ополченцев, повстанцев. Негр с пушкой – это негр с пушкой, а когда их много, то вам совсем не сладко становилось.
– Да ни хрена они не могли, – отмахнулся он.
– В этом и дело, почему вы особых успехов не добились, – сказал я. – Потому что вы к местным с презрением всегда относились. «Спокойно мой младший желтолицый брат. Кавалерия прибыла. Сейчас мы отправим этих русских прямо в ад». Или чернокожий, в зависимости от того, где это происходило. А местные повстанцы вас зачастую ненавидели гораздо сильнее, чем враги. И массово переходили на нашу сторону.
Действительно, наши доктрины отличались и в этом. Мы к местным всегда относились с уважением, помогали и учили, вооружали. Были страны, где в прямых боестолкновениях наши бойцы вообще не участвовали. Местные все делали сами, а мы для этого поставляли им оружие и инструкторов. Мне таким инструктором тоже пришлось поработать, прочитал в досье.
С другой стороны случалось и все наоборот. Как на Ближнем Востоке, где местные воевать не хотели вообще. А во время атак либо бросались на землю и лежали, либо бросали автоматы и бежали обратно, только мешая.
– Бля, пацаны, вам делать нечего такие вещи обсуждать? – спросил Гром. – Это кончилось уже все. И вокруг не негры и не узкоглазые, а наши же люди. Которым помощь нужна. И как мясо их использовать просто неправильно.
– Нет, но им тоже нужно подниматься, – я покачал головой. – На войне, конечно, рулят не большие батальоны, а хорошие стрелки, да только вот без поддержки в народе нам ничего не сделать.
– Что с пленными? – спросил Шон. – Берем?
– А чего они нам могут рассказать? – спросил я. – Они в отдаленной деревне сидят. Если пленные и нужны, то только из командиров. А так, мы сами хрен чего узнаем. Так что в расход всех, да и дело с концом.
– Жестоко, – покачал Гром.
– Мы на войне, – ответил я. – На войне разговор с врагом короткий.
– Guys, – вдруг проговорил Шон, оторвавшись от карты, на которую смотрел до этого, посмотрел на нас. – А как вы вообще считаете, у нас есть шансы победить? Или мы обречены?
– Мы все в любом случае обречены, – ответил я. – Считай, что мы – черви, которые дожирают труп того, что когда‑то было полуостровом Крым. Так что нам в любом случае пиздец. Годом или неделей позже‑раньше? Какая разница‑то?
– Только нашим лучше об этом не говорить, – сказал Гром. – Пусть надеются на победу. Иначе побегут.
