На коленях на полу, в руках что-то вроде кубка. Фигура, укутанная тёмным плащом, едва заметно покачивается — в ритм навязчивой мелодии, которая, оказывается, давно уже звучит у Серого в голове.
— Это напиток ухода. Тебе не будет больно. Не будет страшно. Тебе ведь уже не страшно, правда? Ты сама этого хочешь...
Шаман поднёс кубок к губам Эри.
— Ты встретишься со своим отцом. И вы будете жить вечно. Вместе, рядом — навсегда. Пей.
Эри, глядя на Шамана так же преданно, как смотрели Георгий и Мария, наклонилась вперёд. И прильнула губами к краю чаши.
Глава 28
Серый
Шаману не хватило мгновений. Даже не секунд, доли секунды.
В мозгу у Серого вспыхнуло — Георгий, Мария. Преданный собачий взгляд. Противно... Стряхивать наваждение не пришлось — исчезло само.
— Дура!!!
Серый напрягся всем телом. Рванулся к Эри и, выбросив вперёд связанные ноги, выбил чашу у Шамана из рук. Рифленой подошвой ботинка задел девчонку по губам, брызнула кровь. Эри охнула, отшатнулась.
— Очнись! — снова рявкнул Серый. Чаша, выбитая из рук Шамана, покатилась по полу, расплёскивая содержимое. — Это яд!
Серый вспомнил рассказ отца — о том, что детям Матери Доброты претит прямое убийство. Если бы Эри выпила «напиток забвения» сама, Шаман записал бы на свой счёт безоговорочную победу. И ведь у него почти получилось...
— Что, обосрался? — Серый яростно смотрел на Шамана. — Не проканали твои фокусы?
Он врезал бы ему и ещё, но, видимо, общение с отцом и Мраком не прошло для Шамана даром. Урод проворно вскочил на ноги и метнулся в сторону, на расстояние, с которого Серый его бы точно не достал.
— Дальше что? — Серый, поняв, что дотянуться до Шамана не получится, перевернулся на бок — принял позу, в которой, разговаривая, не чувствовал себя идиотом. Покосился на Эри — та пыталась вытереть кровь с разбитых губ. — Зарежешь? Пристрелишь?
Шаман молчал.
— Не, пристрелить или зарезать — не вариант, — продолжал рассуждать Серый. — Мать Доброты запрещает убийство, а раны просто так не скрыть. И о том, что мы друг друга перестреляли или глотки вскрыли, не наврать. Где бы оружие-то взяли? Хомячки твои — дурные, конечно, но в такой лютый бред даже они не поверят. Да и слабоват ты, смотрю, без Ангелины. Со своими управиться ещё можешь, а вот со мной — уже хрен там плавал. И голодом нас заморить времени не хватит. Наши раньше придут, чем подохнем.
— Есть вещи пострашнее голода. — Если Шаману и не легко было справиться с собой, внешне это никак не отразилось. Лица под капюшоном не видно, а голос у него не изменился. — Ты отказался от напитка ухода и не позволил этой несчастной сделать свой выбор, — голова в капюшоне качнулась в сторону Эри. — Тем самым обрёк на страдания и себя, и её.
— Ничего, пострадает, — буркнул Серый. — Ей не привыкать. Ты сам, гляди, по бабе своей страдай аккуратнее. Руки не сотри.
Сообразил Шаман не сразу. Но, видимо, всё же сообразил — это Серый понял по тому, как гневно взметнулись полы его плаща.
— Я давал вам шанс принять Мать Доброты. Ты отказался. Да ещё пытаешься оскорбить меня, не понимая, что для познавшего Истинную Доброту любые гнусности — пустая шелуха. В шуме ветра больше смысла, чем в твоих словах... Я вернусь через трое суток.
— Не спеши, — хмыкнул Серый, — скучать не будем.
— Я вернусь через трое суток, — будто не услышав, повторил Шаман. — Заберу ваши трупы и сброшу их в пропасть. Оставлять тела гнить и разлагаться здесь — не позволительно. Дни становятся всё жарче. И тем мучительнее будет ваша смерть.
Он вышел и захлопнул за собой дверь. Серый услышал, как в петлях громыхнул замок.
Мрак
Пуля Шамана прошла у Стафки под ключицей. Задела кость или нет, этого Мрак определить не мог, но всё же с облегчением выругался. Не самая серьёзная рана, прилети такое ему самому, может, и дальше бы скакал. А пацан от боли да со страху сомлел, вот и рухнул с седла.
Очухался Стафка быстро. Закончив с ним, Мрак осмотрел свою рану. Убедившись, что плёвая, выдохнул. Снова взялся за аптечку.
— Мрак.
Голос Стафки прошелестел чуть слышно. Мрак, сосредоточенный на себе, сперва и не понял, что его зовут. Обернувшись, удивился:
— Чего ты? Куда тебя чёрт несёт?
Стафка пытался подняться.
Лохматая башка на тонкой шее торчала над бинтами, будто у высунувшегося из гнезда птенца. Было видно, что сохранять такое положение Стафке неудобно, но опускаться обратно на траву пацан не спешил. Пытливо, пристально смотрел на Мрака. Качнул головой:
— Никуда. Спросить хочу. Это ведь... — Стафка сглотнул. И замолчал — то ли собираясь с силами, то ли не решаясь продолжить.
— Ну? — поторопил Мрак.
Он держал в зубах конец бинта, ему сейчас было только разговоры разговаривать.
— Это Шаман, да? — сумел выговорить Стафка.
— То есть? — не понял Мрак. — Что — Шаман?
— Ну... — Стафка неловко коснулся повязки. — Вот это... Это он?
— Дурной, что ли? — удивился Мрак. — Меня от Шамана не отличаешь? Башкой не бился, вроде...
— Да не. — Стафка поморщился. — Что ты меня перевязывал, я знаю. Я про... ну, про выстрел. — Потупился, однако сумел снова поднять голову. — Это он в меня стрелял, да? Шаман?
И впился в Мрака глазами — с непонятной, какой-то отчаянной надеждой. Мрак не сразу врубился. А когда дошло, почувствовал, что со злости сдавило горло.
Стафка не хотел, чтобы Шаман — человек, в которого верил, как в доброе божество, оказался сволочью. Пацан до слёз жаждал обмануться. Отказывался верить самому себе, тому, что видел собственными глазами и почувствовал на собственной шкуре. Не верил даже своей ране, даже испытанной впервые в жизни настоящей боли. Он ничего не жаждал сейчас так, как слов Мрака: «Да ну, брось. Какой Шаман? Это тебе померещилось. Медведь из леса притопал, он и выстрелил».
Стафка поверил бы любому бреду, это Мрак точно знал. Не привыкать, поди. Взрослые-то у них тут на всю башку скособоченные, что уж с пацана взять?
— Да, — зло бросил Мрак.
Сплюнул бинт. И продолжил, глядя на Стафку в упор и чеканя каждое слово, безжалостно втаптывая в грязь последние надежды:
— В тебя. Стрелял. Шаман.
Стафка какое-то время ещё глядел на него, хлопая глазами. Не мог поверить. А потом, видать, прорвало — разревелся.
Мужественно выдержавший обработку раны и перевязку, в кровь искусавший губы, но не издавший ни звука (Мрак велел не орать, не дай бог кто услышит, и Стафка сдерживался как мог), рыдал он беззвучно. Но до того горько и отчаянно, что Мрак аж напрягся.
На всякий случай придвинулся ближе к пацану. Решил, что если минут через пять не попустит, воды ему в рожу плеснёт.
— За что?! — приглушённо, сквозь рыдания донеслось вдруг до него. — Что я ему сделал?!
— Не «за что», а «почему», — проворчал Мрак.
В душе порадовался, что Стафка заговорил. Пусть лучше так, чем молча плечами трясёт.
— И почему?!
— Потому что Шаман — старый охеревший мудак.
Стафка всхлипнул и заткнулся. Резко, будто выключили. Убрал ладони от мокрого лица, посмотрел на Мрака.
— Чего уставился? — буркнул тот. — Не расслышал, так повторить могу. Шаман — старый охеревший мудак! Ездил вам по ушам, шлифовал мозги — а вы велись, потому что сопротивляться не умеете. Что они с Ангелиной мутили, я тебе даже рассказывать не буду, всё равно не поверишь. А сейчас мы появились и всю малину ему обгадили. И хоть сто раз пообещали, что ваши посёлки по дальней дуге обходить будем, этот упырь всё равно обосрался. Понял, что трон под ним шатается, а дальше хуже будет. Потому от нас и сбежал. Оттого так и рвётся к себе посёлок — чтобы хоть там зацепиться! Чтобы хоть эта делянка при нём осталась. А ты говоришь, почему... Да он таких, как ты, десяток положил бы и не поморщился, кабы мешали! Мать Доброты простит, известное дело. Уж с ней-то договорится. Без вашей веры, без тех, кто на него молиться готов, Шаман — пустое место.
