Затыкаясь, Вдовиченко заговорил — о детстве, возвращении, убитом брате, скитаниях, попытке мести, ранения, волчьих годах, встрече с Северином... Накопленные слова выстраивались, выискивались, превращались в предложения, бежали мостиками между его мыслями и устами. Завершил он свое повествование признанием, что почти забыл волчью жизнь, но человеческого до сих пор не понимает.
– Никто его не понимает, – сказал Филипп. – Спасибо, что поделился.
Максим кивнул.
— Поздравляю с возвращением к миру людей, брат! Думаю, я могу звать тебя братом, хотя ты не имеешь клямр... Надо придумать ему прозвище, Щезник.
– Брат Снежок? — отозвался Северин, помогавший Савке резать выпотрошенных кроликов.
- Плохое слово! Я же не собачка, — отказал Максим обиженно.
– Беляк. Будешь братом Биляком, - сказал Филипп. – Меня можешь звать Варганом, Савку – Павликом, а Северина – Щезником.
Биляк... Максим прошептал слово несколько раз подряд — звучало остро и дерзко.
– Теперь, Щезник, твоя очередь, – Олефир перевел взгляд на Северина. — Я был убежден, что ты не погиб, но из слов Павича сумел разобрать лишь какие-то проблемы в Потойбичче.
Чернововк рассказал уже знакомую историю от ограбления банка до спасения ним. Савка тем временем жарил крольчатину над углем, и Максим поймал себя на том, что аромат жареного мяса привлекает его сильнее запаха сырой плоти.
— Жаль потерянного года... Но хорошо, что ты выбрался оттуда, — Филипп выпил воды и Вдовиченко заметил, что его резцы слишком длинные. – После начала войны мы живем здесь. Удачно избегали борзых благодаря сообщениям потусторонних друзей Павла... Однако в последние месяцы они смолкли. Будто вымерли.
- Пустошь. Страх. Надвигает буря, — пробормотал Савка.
– Непросто ловить смысл в его пророчествах, – Филипп улыбнулся. — В общем... Живем понемногу. Собираем зелье, продаем, путешествуем... Ты, наверное, не знаешь, что мой дом сожгли борзые. Иронически, не правда ли? Такое возмездие за устроенные мной пожары.
– Твоя библиотека тоже сгорела?
- Важнейшие книги я успел перевезти в Аскольд, - Филипп коснулся огрызка уха. — На самом деле, брат, я должен был бежать сюда гораздо раньше... Подальше от людей, подальше от всех. Я очень опасен, Щезник.
- Зверь?
Снова этот Зверь! Короткое, безобразное слово.
— Я думал, что уничтожил его... Наивный истукан, — в словах Филиппа плескалась боль. – На самом деле я просто разбил зеркало. Зверь до сих пор живет — растет во мне, значительно сильнее, чем когда-либо. Должен держать себя в руках, чтобы сохранять человеческий облик.
- Варган, - сказал Чернововк встревоженно. — Какой у тебя вид на самом деле?
Савка тихонько завизжал.
Филипп закрыл глаза... Его голова стремительно удлинилась, покрылась мехом незаметным глазом превращением. Остальные тела остались человеческими, но голова стала волчьей.
– Рр-аар-рг, – прорычал песиголовец с заметным усилием.
— Понятно... Горло тоже превращаются, — сказал Северин.
Филиппова голова мотнулась несколько раз и повернулась к человеческому виду. Произошло это гораздо медленнее.
— Новый облик становится естественным... А человеческая голова чувствуется чужой, — Олефир вытер мех с лица. — Все хуже, все больше тяготею к волку... Поэтому и убежал в безлюдные просторы.
– Это можно исправить?
– Нет, брат. Сопротивляюсь, как могу, но мое время вскоре пробьет. Павлин здесь со мной не просто так.
Савка указал на покрытого кроличьими внутренностями серебряного ножа.
- Изготовка, - сказал он серьезно.
— На каждое полнолуние скручивает меня в скале или деревья на десяток узлов, потому что у меня нет сил противиться, — Филипп взглянул на руки — будто убедиться, что это до сих пор человеческие конечности. — Багряная беспамятная пропасть... Прихожу в себя только на рассвете. Каждое полнолуние — как предсказатель смерти.
– Даже не знал, что такое возможно, – Северин потер половинчатого пальца. — Мне очень жаль, брат.
— Такова уж моя тропа.
— Помню, когда мой отец опрокинулся на волка... Только по багровым глазам я понял, что он потерян.
— Так происходит с каждым проигрывающим Зверю характерником, — кивнул Филипп. — Однако я — урод среди оборотней. Ибо мой учитель сжалился и не убил меня, когда должен.
Сколько горечи было в его словах!
— Теперь, когда между нами не осталось недосказанного... Скажи, Северин, зачем ты искал меня?
Взгляды Чернововки и Олефира встретились.
– Мне нужна вся наша ватага, – ответил Северин.
- Ради чего?
- Отомстить за Орден! Но прежде мы завершим войну.
Савка принялся уминать жареное мясо, дуя на обожженные пальцы.
– Благородная цель, – сказал Филипп невозмутимо. – И как же мы завершим войну?
Северин усмехнулся.
- Убьем Бессмертного Темуджина.
Глава 2
Когда придет тьма, а путь впереди расколется пропастью – знай, что Бог испытывает веру твою. Если братья-паломники малодушно отвернутся и уйдут — знай, что рядом остались верные. Когда долгое путешествие сбьет ноги в кровь и заберет последние силы — знай, что ты в шаге от цели.
Рихард Шварц был мудрым человеком и умел не только цитировать Священное Писание, но и говорить как пророк. Отто знал, что вершин дедового красноречия ему не достичь, потому что с некоторыми талантами можно только родиться.
«Когда придет тьма...» Пальцы коснулись ружья, освящённого лично Папой Римским — подарок внуку Рихарду в шестнадцатый день рождения, шедевр оружейников Ферлаха, точный и надежный, украшенный виртуозными инкрустациями, изображавшими сцены из Книги. Штуцер стоил как небольшой домик в Зальцбурге. Отто долго выдумывал достойное имя для своего оружия, но никак не мог определиться, потому что каждый выбор менялся после очередного знакомства с симпатичной девушкой.
Несколько лет спустя его младший брат Гофрид тоже получил похожее ружье, однако владел им недолго. Дед сломал ее после побега Гофрида. В прощальном письме болван отказывался от пути охотника и оправдывался чепухами о жизни, завещанной Богом — в любви и согласии. Покрасневший от ярости Рихард смял письмо, швырнул к камину, вырвал ленту с именем Готтфрида из гобелена родословной и принялся крушить мебель под аккомпанемент грубой брани. Оказалось, что старый Шварц умел не только цитировать Книгу Книг, но и злословить, как портовый грузчик.
– Чем ты думал? – Рихард вернулся к Отго. — Отдать в жертву младшего брата! Снова на какую-нибудь юбку загляделся? О новых похождениях думал?
Никогда Отто не испытывал такого стыда.
– Как ты мог отпустить его самого против проклятой Беатрис? Разве не знал, какая это опытная ведьма? Гофрид — толковый бевзь! Ты должен сопровождать его всюду по меньшей мере в течение года!
Он был старшим братом и он провинился. Не досмотрел, не проверил...
– Как ты мог поверить ему? Малыш никогда не умел врать, за малейшую неправду уши полыхают так, что слепой увидит! – Рихард не знал пощады. - Это твоя вина, Оттфрид, это письмо - на твоей совести!
Готтфрид, юный наивный Готтфрид... Убежал с ведьмой, привороженный злыми чарами, бог знает куда — такого позора не случалось в славном роде Шварцев. И все из-за Отто!
Рихард в сердцах сломал ружье, которое сделало едва сотни две выстрелов, и вместе с ним словно сломал что-то в себе. Слег с больным сердцем, чах на глазах: последней просьбой было освободить младшего внука из плена.
- Я не уберег твоих родителей... Ты не уберег брата... Но спаси его душу, Оттфрид, - прохрипел Рихард перед смертью. - Прошу...
Отто поклялся. Дед услышал присягу, благословил его и скончался в мире. После похорон Отто отправился на поиски.
Он выследил брата в пригороде Толедо, на последнем этаже задрипанного клоповника. Прошептал молитву, перекрестился, ворвался в тайник. Отто сомневался, станет ли ему сил исполнить клятву, но когда увидел в постели их сплетенные, разгоряченные в грехе тела, сомнения исчезли. Его лицо искривило праведным отвращением, грудь расперла священным гневом, и трепещущие руки обрели твердость.
