Слова исчезли. Ночь наполнилась оттенками, запахами и цветами. Он даже не сознавал, насколько соскучился по этому миру! Волчье тело, стремительное и мощное, жаждет рвущего к бою. Мчаться! Охотиться! Уничтожай!
Лошадь летела по дороге, но Максим полевил и побыстрее. Укусил за ногу, уклонился от удара копытом, перебежал на другую сторону, цапнул за другую. Над головой раздался выстрел. Испуганная борзая что-то кричала, но Максим не понимал ни слова: он прыгнул и щелкнул зубами у шеи испуганного коня. Тот схватился, встал дыбом, замолотил в воздухе передними копытами. Всадник полетел вниз. Испуганный конь помчался дальше, а Максим уже разорвал мышцы и сухожилие правой икры, мотнул мордой, вцепился в левую ногу так глубоко, что клыки стукнули по кости. Муж завизжал, попытался отбиться кольбой ружья, потянулся за ножом, но визг превратился в хрип и стих: вгрызаться в шею гораздо легче, когда жертва не способна встать.
Максим сглотнул горячей крови, вознаграждения за удачную охоту. Первое убийство человека... совершенно не поразило. Оно мало чем отличалось от убийства кабана или оленя.
Серый незнакомец и черный волк с желтыми глазами выросли рядом. Перевернулись почти одновременно — невысокий жилистый мужчина и Северин.
– Хорошая работа, – похвалил незнакомец, разглядывая мертвого.
– В следующий раз не заставляй меня повторять сигнал трижды, – буркнул Северин.
Вдовиченко вернулся к человеческому виду.
— Моя вина, Щезник. Это я сбил его с толку, – вступился незнакомец. – Вот и встретились, брат.
Двое на миг замерли, разглядывая друг друга, и крепко пожали покрытые кровью руки.
– Кто твой новый друг?
— Тот, кто потащит мертвеца обратно к костру.
Максим вздохнул, взялся за разорванные ноги и потащил мертвого за собой, как плуга.
– Альбинос! Теперь понятно, откуда такой необычный мех. Для засад этот цвет не очень подходит, - незнакомец на ходу поклонился. – Я – Филипп Олефир. Или брат Варган.
- Максим, - сапоги медленно слезали с мертвых ног, и это мешало тянуть тело. - Максим Вдовиченко. Ник не имею.
– Оставьте вежливость на потом, – вмешался Северин. — Это все борзые или другие, Варган?
Степная ночь пела сверчками. Воздух пах чабрецом и кровью.
– Все, – подтвердил Филипп. – Луна охотилась на нас. Мне это надоело, и я решил устроить засаду. Однако кое-кто вмешался...
- Вышло исправно, - ответил Чернововк. — И на что эти болваны рассчитывали? Что я смиренно дам себя убить?
Максиму казалось, будто характерники не виделись день-другой.
– Из того, что мне пришлось услышать, они верили в свою богоизбранность.
— Итак, у райских ворот отчитываются перед Святым Петром.
Взбалтывали буднично, будто рядом с ними не тянули еще теплого трупа.
- А где Павлин? С ним все хорошо?
– Отдыхает в лагере. Я оттуда прибыл волком.
У костра все трое омылись водой из мехов и оделись. Филипп, не имевший с собой одежды, набросил плащ одного из убитых.
Мертвый беглец присоединился к остальным. Четыре тела - две разорванные шеи, простреленный затылок, пробитая клинком глазница - выложили в строчку прямо на дороге и по требованию брата Варгана лишили одежды. Максим удивленно созерцал, как новый знакомый подхватил нож, и на мертвой груди каждого размашистыми движениями вырезал угловатые буквы, похожие на руны: SO
– Красноречиво, – сказал Северин.
– Эти послания хорошо запоминаются и быстро передаются из уст в уста.
Вид трупов не пугал Максима, но от такого пренебрежения к мертвым его невольно охватил приступ тошноты.
– Мы не похороним их? - решился спросить.
Сироманцы одновременно покачали головами.
– Только достойный враг требует погребения, – ответил Филипп и бросил нож на землю. — А эти псы заслужили гнить под открытым небом.
Он посмотрел на Вдовиченко.
- Хорошая работа, Максим! Ты убил половину отряда.
- Поздравляю с боевым крещением, - добавил Северин.
Максим усмехнулся. От признания ему было приятно.
Одежду с крестами бросили кучей у мертвых, а оружие и остальные пожитки загрузили на лошадей и двинулись в новый лагерь.
- Хороших коней сейчас трудно раздобыть, - сказал Филипп.
— Очень тяжело. Эти трое пригодятся.
И дальше они молча ехали, пока не добрались набитой сушеными травами тележки, стоявшей прямо посреди степи.
– Ох и запах от вашего сена! — Чернововк потер нос. – Дух забивает!
У Максима даже глаза слезились.
– Так и надо, – кивнул Филипп. — Гончакам труднее уловить наши запахи.
Возле тележки дотлив обложенный камешками костер, рядом кто-то тихо похрапывал.
— Утро вечера мудрее, да?
– Да. Крепких снов, брат. Рад, что нашел тебя.
– Взаим, Щезник.
Те еще чудаки, решил Вдовиченко. Его распирало от пережитого: засада, погоня, убитые борзые, вырезанные знаки! Волчья жизнь исчезала, от чего было стыдно: будто он снова предал память семьи. Под общий храп Максим долго ерзал, стараясь подобрать слова к собственным чувствам, пока сон не утомил его...
Кто-то осторожно тыкал пальцем в ухо. Раздосадованный такой бесцеремонностью, Максим открыл глаза и вскрикнул от удивления: на него пялилась голова, покрытая отталкивающими шрамами. Над ухом торчали облезшие перья павлина.
Это должна быть Савка. Чернововк рассказывал, как плен у недобитков Свободной Стаи искалечил тело и разум жизнерадостного юноши, превратив в странного странника. Савка сидел на корточках, и на Максимов вскрик отпрыгнул, как жаба. Выставил вперед руку, в которой сжимал кривенькую куклу-мотанку.
– Белый волк! Мама поздравляет тебя!
– А?
— Доброе утро, — Северин разжигал костер. – Вижу, ты познакомился с Павликом.
Савка обернулся на свое прозвище, расплылся в глупой улыбке:
– Черный волк! Долго не виделись!
— Да виделись только, — улыбнулся тот. — Расскажи лучше, что у тебя за игрушка такая.
– Мама, – Савка приложил куклу к уху. — Мама передает привет Черному волку!
– И ей так же.
— Мама говорит, что Черный волк отравлен, — Савка заломил брови в испуге. - Ловушка. Темнота. Холод...
Северин нахмурился, а Савкова харамарканье стало совершенно непонятным. Он испуганно заглядывался в огонек костра, расшатывался, прижимал к уху мотанку и якобы забыл о мире вокруг.
Его транс перебил Филиппово возвращение. Длинноволосый сероманец, одетый в пыльные серые одеяния, вооруженный луком и стрелами, принес тройку подполенных кроликов. Савка радостно вскрикнул, подхватил добычу и принялся умело ее беловать, зажав мотанку между плечом и ухом.
– Никогда с ней не расстается, – указал Филипп на куклу. - Смастерил ее собственноручно. Олицетворяет Веру Забилу.
– Вот оно что, – кивнул Северин. – Теперь понятно.
Кто такая Вера Забила, подумал Максим, когда Филипп перевел на него взгляд.
– А ты любопытный, – он внимательно разглядел альбиноса. - Оборотень наоборот. Волк в человеческой шкуре.
- Я долго был волком, - признался Вдовиченко. – А теперь не знаю, кто я.
- Так же, брат, - Филипп сел рядом. От него пахло волком гораздо сильнее, чем от Северина. – Ты не из Ордена. Не привык убивать. Я уже несколько месяцев не убивал... Но на волчьей тропе каждый сеет смерть. Ты боишься смерти?
— Да, — смутился Максим.
— Пусть тебе никогда не придется пересечь границу, по которой приближению собственной смерти радуешься, словно встрече с любимой.
Максим почесал лоб.
– Извини, – Филипп улыбнулся. - Не бери в голову. Когда месяцами за компанию сам брат Павич, то невольно начинаешь разговаривать загадками.
Савка в ответ высунул язык и издал длинный, до отвращения правдоподобный звук высвобожденных газов. Филипп осуждающе поцокал языком в сторону Савки и снова повернулся к Максиму:
— Расскажи-ка, откуда ты.
— Пусть лучше Северин...
Максим натянул шляпу по самые глаза.
— У Щезника у меня столько вопросов, что пусть побережется. Рассказывай свою историю сам, — приказал Филипп.
