— Мой учитель был похож, — улыбнулся Северин уныло. — Его звали Захар... Он был мне отцом.
— Тот, что меня подстрелил и отдал лешему?
- Тот же.
– Он погиб? — Максим натянул шляпу по самые глаза.
— Его убили кручи с крестами.
Из полосок древних воспоминаний Вдовиченко вспоминал, что мужчина, которого он преследовал вместе с юношей-Чернововком, действительно носил хрупкую шляпу. Брыль — хорошее слово.
- Давит, - пожаловался Максим.
- Привыкнешь, - Северин поправил ему шляпу так, чтобы не заламывал уши. — Как и ко многим другим неприятным вещам. К примеру, к желающим посмотреть на твою мармызу.
Альбинос всюду возмущал любопытство. Кто-то смотрел настороженно, кто-то с восторгом — никто не оставался равнодушным. Звали родственников и друзей, чтобы бежали взглянуть, некоторые кричали гадкие слова. Такое внимание не нравилось Максиму, и он натягивал глыбу поглубже. В родной стае он был ровным, несмотря на цвет меха... Больше всего донимало, когда дети при его появлении визжали и убегали от «упыря» и «урода». Эти слова болели.
Он завидовал тому, как легко Северин говорил к людям, будто каждый встречный был его давним знакомцем. На попытки Максима завести беседу люди таращились и разговаривали забавно, словно с иностранцем, от чего все слова бежали и терялись.
— Не волнуйся, — подбадривал Чернововк. — Человека боятся чего-нибудь отличного за их устойчивость. Если бы у меня были чересы с клямрами, ты бы в этом быстро убедился.
Характерник рассказал, что разыскивает двое старых друзей, скрывавшихся в южных степях. Не без труда раздобыв для Вдовиченко коня (другими запасами запаслись в поселении), они двинулись к Черному морю. По дороге Северин наставлял, рассказывал обо всем на свете, отвечал на вопросы и подчас шутил, что нашел себе первого джура.
Им постоянно встречались отряды войска Сечева, чье приближение можно было услышать задолго до появления.
— А под горой, оврагом-долиной казаки идут! Ге-э-эй, долиной, ге-э-эй, широкой, казаки идут!
Поднимая пыль, шли на восток: пехота, кавалерия, артиллерия, опять пехота... Хоругвы, бунчуки, флаги, значки — много новых слов.
Несколько раз в поисках дезертиров их останавливали сердюки, но каждый раз Северин умудрялся заболтать им зубы и выкрутиться.
— А ты уверен, что твои друзья все еще живы?
- Не уверен.
Он постоянно выискивал свежие газеты и жадно читал новости. Иногда улыбался:
- Киев держится! Наверное, через лаврские подземелья таскают еду... Да и ночью ловить рыбу можно. Если ордынцы контролируют Днепр и постоянно обстреливают берег.
Иногда свирепствовал так, что рвал газету на клочья:
— Так называемый правитель улуса Слобожанщины принял присягу на верность Темуджину! Что за фигни они печатают?
День за днем путешественники продвигались на юг, день за днем Максим учился новому. Волчьи дни растворялись, взвевались, и не было на то совета.
Очередной вехой путешествия стал паром к Кинбурнской косе. Северин утверждал, что его друзья должны прятаться в тамошних паланках. Один за другим паромники отказывались от переправы из-за опасности подвергнуться османскому патрульному кораблю, и лишь один лихой горбун взял их на борт, презрительно махнув рукой в сторону товарищей:
- Сцикуны!
До того, как потерпеть во всех смыслах горькое поражение от морской болезни, Максим успел подслушать его разговор с Чернововком.
— А не помните в окрестностях село, где лет двадцать назад дом сгорел? – спросил Северин.
Горбун расхохотался.
— Дядя, это же Причерноморье, сплошная степь! Здесь летом на камнях яичницу жарят. Каждый год столько пожаров случается, что целые села выгорают, а ты о какой-то хате двадцать лет назад спрашиваешь! Ты откуда будешь?
— Из Приднепровья мы.
- Отнесло же! Дела военные?
- Вторая ищем.
– О, дядя, непросто это. Времена сейчас неуверенные, все на ногах, — горбун харкнул в волне. — Проклятые захватчики! Чтобы они повыдыхали, монголы, и Орда их! Что спокойно не живется в своей сторонке? Нет, подлецы, прут и прут, все им нужно. А еще турки, хвойда их мать! Бусурманы теперь из Крыма на наши границы забегают, людей воруют и поселки грабят!
Дальний берег мигал огоньками. Над волнами шумели мартины.
Захватчики, подлецы, хвойда, повторял под нос Вдовиченко, когда недавний ужин из жареной рыбы решил преждевременно покинуть его внутренности.
Словно стало легче. Северин и паромник до сих пор болтали. Лошади, которым зашуршали глаза, отдыхали. Максим устроился на косик, расстеленный на палубе, закинул руки за голову, впился глазами в звезды. Он любил ночь – лунные лучи не обжигали белую кожу, не раздражали красные глаза.
Куда он плыл? Зачем? Бозно. Человек без цели, человек без мечты. Такое существование не ужасало: волки не искали смысла в жизни. Они даже не знали такого слова... Как же он скучает по стае! Однажды он обязательно вернется к ней. И обязательно отомстит Владыке лесу за унизительное изгнание.
Утро принесло сушу. Максим спрыгнул на берег первым. Лошади, освобожденные от посторонков, били копытами по покрытой мелкими раковинами дорожке. Село, чье название Максим не запомнил, воняло рыбой — свежей, лежалой, гнилой, соленой, копченой... Ему аж дух забило от этих ароматов. Желудок скрутило снова. Черновков вонь не мешал: он распрощался с паромником, дружелюбно поздравил местных рыбаков, которые с подозрением осматривали зайд с большой земли, и дал знак трогаться.
На косе весна буяла по полной. Рыбная вонь, на радость Максима, исчезла, соленый запах моря отступил — пришла терпкая степь. Высокие травы раскинулись густым зерном до края, клонились вслед за неустанным ветром, и эта бескрайняя равнина, совсем не похожая на родной лес, сразу пришлась Вдовиченко к сердцу — именно таким выглядело слово «воля».
Северин развернул засаленный атлас и ткнул на нужную малышку:
– Видишь? Мы здесь, на западном краю Кинбурнского полуострова.
Максим кивнул – читать карты было легко.
— Варган говорил о землях в треугольнике между Олешковскими песками, Тендровским и Джарилгацким заливами. Там мы его и найдем.
— Этот треугольник кажется чертовски огромным.
– Глаза боятся, – Северин свернул атлас. – Мы найдем их быстрее, чем ты себе представляешь.
Здесь было тихо. Чем дальше они продвигались, тем больше чувствовалось дыхание войны: безлюдные деревни, молчаливые хутора, стаи одичавших псов, покинутых хозяевами. Тощие собаки бродили по дорогам, провожали всадников голодными глазами, но приближаться не решались: тяжелый волчий дух сероманцев забивал рычание в слюнявых пастьах.
— Враг ли далеко отсюда?
– Ближе, чем кажется, – Северин указал рукой на остров в серебристой воде. - Это Джарилгач. За ним уже Крым, а там хозяйничают османы.
– Джарилгач. Крым, Максим осторожно распробовал слова, прищурил глаза и разглядел маяк на острове. – Море чистое, без военных кораблей.
– Пусть так и остается. Не хватало нам дополнительного фронта на юге.
"Нам". Максима удивляло, что Северин переживает о предавшей его стране. О войне характерник говорил ежедневно, объяснял газетные новости, тонкости боевых действий и нюансы их течения — например, как влияет природа, время года, погода и настроения местного населения на решение штурма города. Он часто вспоминал островную войну, приводил примеры из нее, но о своем участии почти ничего не рассказывал.
Истекла вторая неделя бесплодных поисков в степях. Максим утешался бескрайними просторами и необъятным небом, ежедневно подбирал новые слова, подходящие к этой земле, выводил их мыском сапога на песке. Увидеть, вдохнуть, впитать – этот край караулил изгнание! Но Властелин леса, постоянно напоминавший себе оборотень, все равно ответит за свой поступок. Призрак мести оставался единственным звеном, соединявшим Вдовиченко с прошлой жизнью.
Он сомневался в возможности разыскать беглецов, которые не хотят быть найденными, в этих необозримых степях. Чернововк сомнений не имел (по крайней мере, мастерски это скрывал), чертил проверенные участки на карте, неутомимо расспрашивал жителей каждого села, и, наконец, его настойчивость была вознаграждена.
