Звездная Кровь. Изгой VII (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович

Когда ущелье расширилось, мы вошли в самое сердце поселения культа. Это был пёстрый, убогий, смердящий табор — глинобитные хижины, навесы из шкур, шалаши из веток и выцветшие, драные шатры, словно сборище нищих, обживших гигантскую свалку. Сотни, если не тысячи фанатиков ждали нас в узких, кривых проходах между этими строениями, их крики сливались в безумный, первобытный рёв, посвящённый их мёртвому богу-Великану. Их лица, испещрённые ритуальными шрамами и боевой раскраской, горели слепой, безумной верой. Я знал, что они не отступят, не побегут. Это была не битва за жизнь, это было коллективное жертвоприношение, последняя служба своему кровожадному демону из Грани, которого они полагали своим богом.

Тело действовало как безупречный боевой механизм. Оно рубило, кромсало, целилось, стреляло, использовало Руны, практически на рефлексах, а я смотрел на эту беснующуюся толпу, на их лица, искажённые слепой верой, и холодный рассудок, не замутнённый эмоциями, пытался сложить пазл. Как такое вообще могло получиться? Я встречал песчаников. Да, они были дикими, суровыми, живущими по законам пустыни, но не безумцами. Они были вполне вменяемыми, разумными существами, с которыми можно было говорить, торговать, договариваться, а несколько из них стали мне даже ситуативными союзниками. Что же превратило этих в общем-то разумных существ в ревущую, жаждущую смерти орду, поклоняющуюся хтонической твари из Грани?

Что мог предложить им Песчаный Великан? Силу? Бессмертие? Власть? Сомнительно. Судя по их убогому оружию и глинобитным хижинам, никаких особых благ демон им не даровал. Скорее, он забирал. Забирал их разум, их волю, их человечность, превращая в бездумных марионеток, в пушечное мясо для своих неведомых целей.

Тогда что? Страх? Да, Великан был ужасен. Он был стихией, воплощением мощи Пустоши. Возможно, отчаявшиеся, задавленные жестокой реальностью люди просто сломались под его гнётом. Может, они решили, что единственный способ выжить рядом с таким чудовищем — это не сражаться с ним, а служить ему. Как древние племена, приносившие жертвы вулканам и наводнениям, надеясь умилостивить слепую, разрушительную силу. Это был путь наименьшего сопротивления. Путь страха.

Или, может, дело было в обещании. Не в обещании богатства или власти, а в чём-то более тонком. В обещании смысла. Жизнь в Кровавой Пустоши была скорей выживанием. День сменял ночь, охота сменяла голод. И тут появлялся Он. Существо, на фоне которого ты, жалкий смертный, ощущаешь себя ничтожеством. И это существо, этот «бог», даёт тебе цель. Простую, ясную, как удар топора по голове. Служи мне. Убивай ради меня. Умри ради меня. И твоя бессмысленная, никчемная жизнь обретёт значимость. Ты станешь частью чего-то великого. Вечного.

Секты и культы всегда играли на этом. На зияющей пустоте в душе человека. На его желании принадлежать к чему-то большему, чем он сам. Они предлагали простые ответы на сложные вопросы, чёрно-белую картину мира, где есть «мы» и «они», «верные» и «неверные». И это было соблазнительно. Особенно для тех, у кого не осталось ничего другого. Великан не давал им силу, он давал им иллюзию силы. Не давал им жизнь, а давал иллюзию цели в смерти.

Я смотрел на их горящие глаза, и видел не ярость воинов, а экстаз мучеников. Они не сражались за свои дома или семьи. Они шли на смерть, чтобы доказать свою верность, чтобы их души, как они верили, слились с их ужасным божеством. Они были не просто врагами. Они были жертвами. Жертвами страха, отчаяния и самой опасной идеи во вселенной — идеи о том, что можно отказаться от собственной воли в обмен на призрачную надежду.

И от этой мысли мне стало ещё холоднее, чем от действия Навыка. Потому что я понял, что сражаюсь не с армией, а с болезнью. С эпидемией безумия, которая поразила этих людей, как чума. И единственное лекарство, которое у меня было — это сталь и огонь. Я не мог их спасти. Я мог только уничтожить, чтобы зараза не поползла дальше этого места. И это превращало меня из воина в палача. Или в хирурга даже, вырезающего раковую опухоль.

Я стиснул рукоять АКГ-12 крепче. Размышления — это хорошо, но они не остановят летящее в тебя копьё. Моя задача была проста. Выжечь это место дотла. Стереть его с лица Единства. И, может быть, когда-нибудь, если я доживу, я найду ответ на вопрос, почему люди так легко меняют свою свободу на красивые, но мрачные и смертельно опасные сказки. А пока… пока нужно было просто убивать.

330

Паромобиль стал нашей мобильной крепостью, медленно, но неумолимо продвигаясь между строений, ритуальных костров и жутких тотемов из костей и черепов. Пулемёт выпускал короткие оглушительно-громкие очереди, заглушая крики и вой, а я, идущий впереди, как живой таран, использовал всё, что было в моём арсенале. АКГ-12 в моих руках плевался смертью, плазменные выстрелы из «Копья» прожигали насквозь целые ряды врагов, а Рунные заклинания — Алый Коготь, Удар Молнии и Огненный Шар — выкашивали целые группы. Один такой удар превратил шамана, размахивавшего обсидиановым посохом и что-то гортанно кричавшего, в обугленный, дымящийся остов. Его вопль, полный ярости и боли, оборвался, как только молния ударила ему прямо в грудь.

Кавалерия Драка разделилась на две группы. Сам Драк повёл первую группу в атаку по флангу, врываясь в узкие переулки, сея хаос и смерть. Цезари лягались и клевали, разрывая врагов на части с жутким хрустом. Один из всадников, широкоплечий мужик с рыжей бородой, влетел в толпу культистов, его тяжёлый плаш рассёк горло одному, а его скаковая птица тут же расклевала лицо другому. Кровь брызнула фонтаном, заливая песок и одежду всадника. Другой кавалерист, более молодой, с безумным оскалом, рубил направо и налево, пока его цезарь не споткнулся о тело, и сразу трое культистов бросились на него, вонзая свои костяные копья в его бока. Его крик утонул в общем хаосе, а толпа растерзала его, прежде чем подоспевший Драк разнёс их головы точными выстрелами из своего крупнокалиберного револьвера.

Вторая группа кавалеристов методично зачищала тылы, добивая раненых и не давая культистам окружить нас. Один из них, худощавый парень с рябым лицом, вонзил свою длинную пику в спину убегающего шамана, буквально пригвоздив его к глинобитной стене хижины. Другой, более опытный, с седыми висками, хладнокровно стрелял из револьвера, методично выцеливая тех, кто пытался подобраться к паромобилю сзади. Каждый выстрел — и тело очередного культиста дёргалось, падая в пыль.

Фанатики бросались под гусеницы паромобиля и на пики и сабли всадников с безумной, почти суицидальной храбростью, но их примитивное оружие — кости, камни, редкие куски ржавого железа — плохо работало против огнестрельного оружия. Пулемёт был настоящим королём этой кровавой бойни, выкашивая врагов десятками, оставляя после себя лишь груды разорванных тел. Но их численный перевес давал о себе знать. Несколько цезарей пали, пронзённые десятком копий, их предсмертные полные ярости крики разрезали воздух. Два всадника были стащены с сёдел — одного разорвали на куски буквально за несколько секунд, его кровь хлынула рекой, пока толпа не разметала его останки, а второго, более удачливого, просто затоптали, а его крик оборвался под тяжестью десятка ног.

Поселение постепенно превращалось в дымящиеся, окровавленные руины. Пыль, смешанная с дымом и кровью, висела в воздухе, как плотный занавес, мешая дышать. Крики умирающих, треск пулемёта, рёв цезарей и дикие, гортанные заклинания шаманов, отчаянно пытавшихся призвать силу песка, создавали адскую какофонию, от которой закладывало уши. Один из таких шаманов, худощавый, с лицом, разрисованным багровой краской, успел вызвать мощный вихрь песка, который ослепил пару кавалеристов, но Ам’Нир’Юн, мгновенно заметив это, активировала свою новую Руну-Заклинание «Песчаная Броня». Её тело покрылось коркой песка, превращая её в подобие живой статуи, грозного пустынного демона. Она рванула вперёд с нечеловеческой скоростью, её «Медвежья» сабля сверкала, как молния, и за несколько секунд она зарубила шамана и ещё троих культистов, стоявших рядом. Их кровь смешалась с песком, а её броня приняла удары копий, которые не смогли пробить эту магическую защиту.