Я вонзил свою ладонь ему в брюхо. Мои пальцы в кровавой корке залезли в рассечённую плоть, которая уже начала затягиваться на глазах, и медленно начали углубляться в брюхо. Я дёргал ладонью и хватался пальцами за пустоту брюшной полости, в надежде нащупать его кишки. Мухи облепили мой доспех как никогда раньше. Боль, неведомой ранее силы, пронзила меня до самых костей, и даже проникла в глубь костей, парализовав меня. Я застыл, но мои пальцы продолжали выискивать тот самый мясистый канат, в которым обитает виновник сего торжества.
Жужжание в мое голове прерывалось воплями Осси и стонами умирающих кровокожих. Я закрыл глаза, зажмурился, уводя боль в сторону, пытаясь её хоть немного стряхнуть со своего тела. Вопль воительницы умолк вместе с криками напавших. Я уже хотел выдохнуть, но…
Шарканье кровавых доспехов о гладкий камень раздалось за моей спиной. Очередной отряд кровокожих летел на подмогу.
Рёв Осси пронёсся мимо меня, ударив жарким ветром. Воительница обрушилась на головы труперсов, наполнив улицу мучительными криками и стонами боли. Осси дарила мне время. Жертвовала собой ради меня. Ради нашей победы.
Я нашёл в себе силы углубить ладонь в пучину гноя еще на несколько сантиметров. Пальцы несколько раз сжались в кулак. Ничего. Но на третий раз я почувствовал что-то упругое. Вот они, кишки. Я схватил их, сдавил пальцами с такой силой, что разлагающееся тело Гнуса тут же дёрнулось, забилось на месте, словно его привязали к стулу и медленно поджигали пятки.
Мухи отпрянули от моего доспеха. Жужжание стихло, но не полностью. Тонкие, но невероятно сильные пальцы на моей шее ослабли. Не теряя ни секунды, я ударил раскрытой ладонью Гнуса в груди и повали его на спину. Мы поменялись местами. Теперь я сидел на нём, а этот уродец распластался на гладком камне. Без головы, с моей рукой у себя в пузе. Я резко выдернул ладонь из брюха, вытягивая на лунный свет почерневший канат, обвитый пульсирующими венами. Вонь поднялась невыносимая, мне даже почудилась дымка, ударившая из вспоротого живота.
Жужжание в голове почти умолкло. Оно прекратило быть навязчивым. Больше не вселяло трепет и страх. Своим жужжанием мухи нашёптывали мне о моей глупости. Они словно смеялись надо мной. Издевались.
А как еще им вести себя, когда их жалкая и никчёмная жизнь в моих руках.
Я разорвал влажные кишки надвое. Затем — натрое. Выдавил содержимое на гладкий камень. Но в лунном свете кроме гнойной слизи ничего больше не видел. ЧТО ЗА ХУЙНЯ! Ты где, червячок? Куда подевался?
Казалось, что мухи стали насмехаться надо мною. Громко, надрывая свои чёрные брюшки. Мерзкое жужжание словно издевалось надо мной. Мне пришлось выдернуть остатки кишок из обезглавленного тела, перебрать их в руках и выдавить всё содержимое наружу. И ничего. Пусто, лишь гной, заменяющий во всём теле кровь.
Неужели Гнус другой? Неужели он не паразит… Хотя, в любом случае, он тот еще паразит, сумевший целый город обратить в свои нужды. Сука…
Я отрываю глаза от обезглавленного трупа и устремляю в спину Осси. В лунном свете её доспех играет прекрасным серебристым цветом с глубокими тенями, закравшимися в трещинах толстых пластин. Скрежет, вой и рёв боли сотрясают ночной воздух в месте битвы. Осси победит, но что дальше? До меня уже доносится топот нескольких десятков ступней в кровавой корке, несущихся к нам на встречу. Мы обречены…
Мухи медленно рассаживались на моём доспехе, словно похоронная процессия надевала на моё тело погребальный саван. Медленно, в окружении печальной музыки, которую сейчас заменяло нудное жужжание. Осси убьёт еще десяток. Я смогу уложить еще столько же. Но рано или поздно, мухи сожрут нас. Сражаться вечно мы не сможем. Наши сердца потухнут.
Сердца…
Мои мысли были так оторваны от реальности, что я совсем забыл про главный орган в человеческом теле. Я даже услышал стук. Ровный, раздающийся в груди обезглавленного тела.
Я только успел замахнуться правой рукой для точно удара по груди, как мухи плотным облаком окутали моё тело. Мой доспех уплотнился, багровая лужа отдавала свои силы в достатке, стоило мне попросить. Тысячи острых жал впились в кровавую корку, распространяя боль по моему телу. Но её скорость была столь невелика, что я сумел замахнуться и ударить багровым клинком в грудь Гнуса.
Лопнула плоть, хрустнули кости. Грудную клетку вывернуло наружу, когда я выдернул клинок и ударил ещё раз. Переломанные рёбра терзали гниющую кожу, разбрызгивали во все стороны капли дурно пахнущего гноя. Вонючую слизь я ощущал на своём лице, на губах. Сплюнув, я ударил ещё. На худощавой груди уже зияла дыра. Я ухватился за край раны, нащупал пару уцелевших рёбер и дёрнул со всей силой на себя, вырывая с корнем грудную клетку.
Лёгкие Гнуса продолжали надуваться и сдуваться, несмотря на отсутствие головы. Бессмысленная перекачка воздуха внутри гниющего трупа. К моему удивлению, плоть быстро затягивала рану, несмотря на отсутствие костей. Оставь его так, и он исцелиться, только под кожей будет видно, как надуваются лёгкие и непрерывно клокочет в груди сердце, бьющееся в плоть. А вот кстати и сердце. Спряталось за пучком сосудов, вен и рваных мышц. Насос для перегона гноя.
Мне стоило протянуть руку к этому пульсирующему сгустку мышц, как жужжание в моей голову уплотнилось, обратилось в иглу и ударило прямиком в мозг. Было больно, словно загнали длинное сверло в ухо и включили дрель. Мою ладонь увело в бок, но все попытки сбить меня или выбить из колеи — ничто.
Стиснув зубы и превозмогая боль, я направил дрожащую ладонь точно к цели. Мухи облепили всю руку, кроме пальцев. Облепили весь мой доспех, кроме лица. Мухи были везде, даже внутри меня, под кожей, но мой разум был чист и непреклонен.
Боль резко отступила, когда мои пальцы сомкнулись на пульсирующем сердце и выдернули его из разорванной груди. Плоть на теле Гнуса на глазах превращалась в подобие тонкого пергамента, сухого и жухлого. Страшные раны больше не заживали. Валяющаяся поодаль отрубленная голова окончательно лишилась кожи, обнажив серый череп.
Я опустил глаза на свою ладонь и уставился на ещё пульсирующее сердце. Такая власть, такая сила — и всё это у меня в руке. Стоит мне сжать пальцы — и всё в труху. Всё в пепел. Так тому и быть!
Но стоило мне чуть сдавить комок мышцы, как я услышал неразборчивые слова, обрывки фраз, доносимые до моего разума противным жужжанием мух.
— Паразит, ты уверовал в победу⁈ Я это чувствую. Чувствую твою вздувшуюся, как утопленник на солнце, гордыню. Глупец! У бессмертного ты не заберёшь победу, даже из груди. Наслаждайся су…
Он недоговорил. Жужжание смолкло, когда я раздавил сердце своими пальцами. Огромное облако мух взревело, но лишь на мгновение. В следующий миг оно распалось на сотни стаек, которые тут же забились в воздухе, словно охваченные припадком. Крохотные тельца в лунном свете поблёскивали серебром, от чего мне казалось, что передо мной кружат стальные облака.
Больше они не причинят мне вреда, как и он.
Тело Гнуса быстро разложилось, превратившись в масляное пятно с грудой костей на гладком камне. Кучка дерьма — всё, что осталось от невероятно сильного воина, чью силу можно было направить в мирное русло. Но, в очередной раз, мои убеждения о идущих рука об руку силе и власти получили лишнее подтверждение. Всегда… всегда сила будет перетягивать на себя власть. Сильный покорит слабого, и никак иначе.
Пока Осси добивала двух оставшихся кровокожих, я подбежал к стене и снял факел. Мне хотелось покончить с мухами раз и навсегда. Мне хотелось сжечь каждую, спалить их, обратить в пепел. Но стоило мне подбежать к серебристым тучка и протянут им на встречу пылающее пламя, как облака развеялись. Мухи брызнули в разные стороны и улетели к морю. Я бы уверовал в свою победу, но глядя на то, как мухи складно, словно управляемые каким-то разумом, собрались в плотный косяк и в серебристом свете луны блеснули у самого горизонта, не могу с уверенностью заявить, что мы сегодня победили. Понятия не имею, как это существо может вновь насолить мне, но сегодня он потрепал меня не хуже дворовой собаки, кинувшейся на бедного котёнка.
