Ваше Сиятельство 14 (СИ) - Моури Эрли

— Но я же извинился, ваше сиятельство, — напомнил Моравецкий, чувствуя себя немного сбитым с толка.

— Капитан… Я хочу извинений еще. Преклоните колено и извинитесь, целуя мою руку. Мне это точно понравится. А если… — Ольга не договорила, наблюдая, как он опускается перед ней.

— Что «если»? — он опустился на одно колено, глядя на нее снизу вверх и чувствуя, как часто бьется сердце.

— Если вы, Вислав, принесете мне клубничное мороженое, то я боюсь, что мне придется стать к вам намного более благосклонной. Вы же понимаете, что такое «намного более благосклонной»? — Ковалевская прищурилась и провела ладонью по его щеке, затем шепнула. — Ну же, извиняйтесь! Мне нравится, как вы это делаете!

— Простите, Ольга! Простите, если в чем-то виновен! Если я что-то сделал не так, то это лишь от головокружения, которое у меня от близости с вами! — поляк начал целовать ее пальчики, потом ладонь и руку выше. Вислав сейчас безумно хотелось перейти в атаку. Для начала скромную: просто обнять ее ноги, зарыться лицом в ее юбке, и дать волю рукам.

— Достаточно, Вислав. Я удовлетворена. Теперь за мороженым. Если его нет на «Гекторе», то сходите на Кленовую. Это же недалеко, там есть кафе и магазины, — говоря это, Ольга была почти уверена, что на вимане поляк не найдет такой десерт, а значит он вернется нескоро, не ранее, чем через час. За это время, она легко успеет обдумать свое положение и сделать кое-что задуманное.

— Да, моя принцесса. Ради вашей благосклонности, я найду клубничное мороженое. Постараюсь это сделать побыстрее, чтобы не мучить ожиданием ни себя, ни вас, — заверил он, встретившись взглядом с Ковалевской, и отмечая, что ее глаза становятся все более властные, а ее ментальное тело, не отзывается на его усилия так хорошо, как ему бы хотелось.

При этом Моравецкий был полон надежд, что ему все-таки удастся затянуть княгиню сегодня в постель. Возможно, придется немного на нее поднажать. Выходя из каюты, он замкнул дверь, подумав, что через эту многослойную створку почти не будет слышно звуков. Так было в той скверной истории с боцманом Рустамовым — ведь никто не слышал, когда его убивали.

И еще ему подумалось, что Ковалевская, невзирая на юный возраст, вовсе не такая наивная девочка. Ее попытки обрести власть над ним, в самом деле давали эффект: он вынужден был ей подчиняться. Где-то подыгрывать, а где-то она его всерьез прижимала, ставя так свою речь, дополняя ее эмоциями и взглядом, что он был обречен идти на уступки. Впрочем, между мужчиной и женщиной так случается часто: сначала бал правит она. Но только сначала, пока не подпустит мужчину достаточно близко, и тогда уже он полностью берет ситуацию в свои руки.

Когда капитан-лейтенант ушел, Ольга еще пару минут стояла, прислонившись спиной к двери и прикрыв глаза.

«Вот я и в мышеловке», — мысленно сказала она себе. — «Неожиданно удобной и роскошной для боевого корабля. Однако, дурак тот, кто думает, что я мышка».

Ковалевская сделала несколько вдохов и выдохов, стараясь, чтобы каждый следующий был медленнее предыдущего, одновременно ища в себе ту приятную пустоту, которая обращалась в совершенную свободу от всяких размышлений. Она знала, что стоит побыть в таком состоянии несколько минут, как в голове становилось ясно, и приходящие потом мысли были необычно чистыми.

«Очень похоже, что он менталист», — сказала Ольга Борисовна себе, направляясь к дивану. — «И это во многом осложняет мое положение. Но я должна пройти это испытание ради Саши».

Устроившись на диване, Ковалевская несколько минут сидела без движений. Было сильное искушение отправить сообщение Елецкому. Просто излить то, что собралось у нее на душе. Разумеется, сейчас она бы ни слова не сказала бы ни о снах, ни о том, что она на борту «Гектора» и что происходит с ней.

Когда Ольга подумала о Саше и представила его, так ясно, что показалось, он стоит перед ней, по телу пошло тепло. То опасное тепло, которое она чувствовала в некоторые моменты все чаще и связывала это с коварным влиянием поляка. Ей даже захотелось, приподнять юбку и положить руку себе на лобок, однако Ольга покачала головой и отстегнула от ремня эйхос. Сейчас было важным не тратить время попусту, а наговорить сообщение отцу и Саше. Сообщения, которые, скорее всего никогда не отправятся. Этим она и занялась.

Когда закончила, встала с дивана и хотела обследовать каюту, то вдруг увидела, как шевельнулась ручка двери. А затем кто-то вставил ключи, и лязгнул замок.

Глава 15

Клубничное мороженое

Предложение Наташи было интересным. Определить местоположение человека, тем более близкого тебе — дело не сложное. Такое смог бы даже я, не менталист, не поднимая из архивов свои магические шаблоны. Но я без экзоментального сканирования знал, где моя невеста: в Перми, где-то в лаборатории НПИ или в производственных цехах. Хотя, нет… время уже вечернее. Тогда Ольга пьет чай с профессором Белкиным в апартаментах «Золотой Галереи». А то, что Бондарева сможет определить ментальный фон Ольги Борисовны, тем более понять, что ее тревожит — это вряд ли. Такое сложно-выполнимо даже для менталиста самого высокого уровня.

— Эй, корнет, ты чего? — штабс-капитан вывела меня из недолгих раздумий вопросом.

— Нет, Наташ, извини, но этого мы делать не будем. Мне приятно, что ты тоже озабочена и желаешь помочь, но пока оставим все как есть, — по недоумению на ее лице я понял, что Бондарева ждет пояснений и сказал: — Понимаешь, тут снова замешано немного морали. То, что ты предлагаешь, это равносильно подглядыванию. Подглядывать не грешно за противником — это называется слежение или разведка, а за близким человеком… В общем, не надо.

— Елецкий, что с тобой происходит? Не припомню, чтобы ты слишком тяготился подобными вопросами, а тут за вечер у тебя созрело даже два таких. Если хочешь знать, я за тобой таким образом подглядывала и совесть меня не мучает, — она кокетливо повернула голову набок, махнув хвостом рыжих волос.

— Знаю, дорогая. Ты с самого начала нашего лондонского рандеву уделяла мне очень много ментального внимания. Сканировала украдкой и даже открыто, — уж эти шалости Бондаревой я помнил.

— Астерий и негодяй, — с милой усмешкой прошептала она.

— Сучка, — ответил я, прижав ее к себе. — Трахнуть бы тебя за это и все остальное.

— Тебе нельзя. Принципы не позволяют. А хочется, да? Как же тебе хочется! Помучайся, корнет. Скажу по секрету, — она приподнялась на носочках и зашептала, дыша мне в ухо: — Я очень горячая в постели. С ума схожу, когда мне хорошо. И со мной очень много что можно. Вот спроси у Рыкова. Поэтому он за меня так уцепился. А ты теперь ходи, облизывайся, мучайся своими принципами.

— Еще раз убеждаюсь, что ты редкая, коварная сучка. Змея с зелеными глазами, — я сжал ее, грубо и сильно. — Но я до тебя доберусь. Это случится скоро. А на сегодня распрощаемся. Пока, до завтра. Надо заглянуть к вашему Бердскому, занести список Стародольцеву, и меня ждет Элизабет.

— Давай, проваливай, — поморщившись словно от кислого, она слегка оттолкнула меня. — У меня тоже куча дел. Кстати, тобой подброшенных. Я знаю, когда будешь дрыгать свою Элиз, то представлять ты будешь меня, только я для тебя снова недоступна. Хочу чтобы ты мучился, корнет!

Я пошел сразу к полковнику Бердскому. Проживал он в одном из коттеджей для высшего командного состава, что располагались между штабом, гаражами и тренировочными полями. У Платона Захаровича надолго не задержался, хотя полковник настаивал на ужине с ним и даже предлагал по маленькой домашней вишневки. Я пообещал, что обязательно посидим с ним за одним столом, отужинаем, но только после Шри-Ланки. Минут за сорок обсудили предстоящую экспедицию. Бердский мне много наговорил: давал всякие советы, сожалел, что делается все так поспешно и нет возможности полноценно подготовить группу, по всем канонам спланировать такую важную операцию. Я соглашался почти молча, разводил руками, мол, увы, так, таковы обстоятельства, такова наша житуха. В конце я ему сообщил, что окончательно состав группы будет отбирать штабс-капитан Бондарева, на что он мне с явным недовольством ответил: