И потом — ему лично не понравились эти выскочки из Инквизиции. Слишком молодые, слишком резкие. «Освободите кабинет, Такэмура-сан!». Ни тебе здрасте, ни тебе спасибо. Нет, он повидал за свою жизнь достаточно, чтобы знать о том, как государство ценит его и его службу, все двадцать лет, которые он отдавал здоровье и силы на службе этому государству. То есть плевать им на него. И на его двадцать лет, в течение которых он заглядывал в пасть этому голодному зверю.
Но сейчас речь не о нем и его двадцати годах безупречной службы. Речь о них, думающих, что блестящие значки и новенькие мундиры Инквизиторов — придадут им сил и уверенности. Эти ребята — всего лишь отрыжка вечной борьбы города со своим старшим побратимом, с самим Токио-сама, который ничем не отличается от Сейтеки-сама. Да и от всего остального мира. В этом мире возможно взять и выкинуть из собственного кабинета уважаемого человека, потратившего двадцать лет… а, да что говорить. Горо вздохнул и отпил кофе, отметив про себя, что временно перенести свой офис в ближайшее кафе — не такая уж и дурная идея. По крайней мере тут готовят сносный кофе, а если он окончательно устанет от жизни ближе к вечеру — то тут есть и виски. Или сакэ — в зависимости от степени его усталости. Кроме того, здесь его не найдет Кеко, которая скоро уже уедет в Токио и их встречи превращаются в мучительное предчувствие расставания. Кеко-тян ярким светлячком пролетела через его жизнь и после ее отъезда, он так и останется в своем потертом кожаном кресле… памятником самому себе и собственной глупости. Сколько раз он открывал рот, отчаянно потея и пытаясь выдавить из себя фразу «а может быть ты все-таки останешься, Кеко?» или там «знаешь, я буду скучать». Хоть что-нибудь.
Но он — усталый, разбитый жизнью старик, а она — юная, чистая душой девушка из столицы. Он не вправе вешать на нее дополнительный груз ответственности, пусть она продолжает лететь сквозь жизнь ярким светлячком, радуя себя и окружающих. Может быть, в этом мире все что есть светлого, все что есть яркого, все, ради чего стоит жить — и есть Кеко. Кто знает? При мысли об этом у старого инспектора сжалось сердце.
— Эй, бармен! — крикнул он через полупустой зал: — плесни-ка мне немного виски! — какого черта, подумал он, рабочий день все равно насмарку с этими уродами из Инквизиции, заявились как к себе домой. Он имеет полное право нажраться как свинья во имя Императора и его присных. И, возможно — пропустить рюмочку за здоровье Кеко-тян.
— Ты уже пьешь? — за его стол садится красивая девушка в шикарном офисном костюме и в очках. Она осуждающе поджимает губы.
— Еще и полудня нет, Горо-сан. — говорит она и достает из своей сумочки, больше похожей на большой кошелек — зеркальце. Смотрится в него и поправляет прическу.
— Еще нет и полудня, а ты уже пьешь виски. — повторяет она: — какой пример ты подаешь своей юной стажерке?
— Никакого не подаю. — говорит Горо, отворачиваясь в сторону. Как он мог позабыть что Кайя частенько наведывается в этот бар после бурно проведенной ночи и пьет кофе. Только ее сейчас не хватало.
— Почему это? — удивляется Кайя. — Как говаривал Сунь Цзы — лицо начальствующее своим примером вдохновлять на подвиг должно одним лишь своим поведением. И не пить до полудня. Пример плохой. Я вот, например, думаю, что твоя стажер и так слишком много внимания тебе уделяет. Она как узнала, что мы с тобой просто любовники — вот такие круглые глаза сделала. Потому что обидно, что мы с тобой ее не позвали. Это же недоверие к своей коллеге, правда, Горо-сан?
— Кайя… — простонал Горо, пряча лицо в ладонях.
— А что, правильно. Ты не должен был заводить себе любовниц, не поставив в известность всех предыдущих. Вдруг им тоже захочется. Нет, вот если бы твоя стажер вдруг сказала — а я не хочу заниматься непотребствами с вами, Горо-сан и этой вашей Кайей — тогда понятно. Занимаемся непотребствами самостоятельно, — уточняет Кайя и машет рукой бармену, заказывая себе кофе. Она всегда берет здесь одно и то же и бармен кивает.
— Но мы же с тобой никогда и не занимались ничем таким, Горо-сан, потому что ты выше всего этого. Я вообще сперва думала что у тебя и члена нет, а потом взглянула на твою эту стажера, как ее там — Кеко, да, вспомнила… — Кайя приложила пальчик к подбородку и кивнула. — По ней сразу видно, что ты ее — того… вот признайся, Горо-сан, и давно вы вместе? А с женой уже развелся, или вы во грехе пребываете и по мотелям мыкаетесь? Так я что говорю, вы можете с ней у меня дома встречаться, все равно я большей частью в «Хилтоне» торчу. Кстааати, а ты в курсе, что туда завалились какие-то шишки из Токио и чуть ли не вдесятером в один номер? Мужики все еще, да какие-то пришибленные, что ли… то есть внутри пришибленные а снаружи — с гонором. То не так, се не эдак, полотенца у них видите ли недостаточно чистые, а при этом — в десять харь в один номер. А в номере, между прочим, всего три кровати, как они спят-то — по очереди? Или все вместе? Интересные извращения у них в Токио.
— Токио? — поднимает голову Горо. Кайя кивает, довольная, что привлекла его внимание.
— Токио! — подтверждает она. Бармен приносит ей монструозную чашку с карамельным латте, эта чашка больше похожа на небольшой тазик, украшенный какими-то сладостями. На блюдечке — несколько маршмеллоу, розово-белые кусочки в виде сердечек. Какая пошлость, думает Горо, все в этом городе эксплуатирует примитивные человеческие чувства и эти сердечки из зефира — всего лишь отражение чувств девушки, сидящей напротив. Девушки, которая так страстно хочет быть любимой, что ищет утешения в чужих руках и пластиковых сердечках, в том, чтобы просто поговорить с ним после своей рабочей смены. А ведь он просто использует Кайю. Просто использует эту ее потребность выговориться, наладить хотя бы видимость человеческого общения… какая же он сволочь. И правильно делает Кеко, что уезжает в Токио, думает он, тут нет ничего, что бы могло заставить ее остаться.
— Токио, угу. Кеко-тян, кстати говорила, что по окончании стажировки туда поедет. — говорит Кайя. — Как вы решили — сразу вместе поедете, или ты попозже? Сразу вместе ехать — это романтично, молодая парочка… хотя ты уже староват для этого, но Весна Юности Кеко-тян — преодолеет все препятствия! У нее, кстати завтра день рождения мамы, надо бы поздравить. Думаю, что ее мама как раз твоя ровесница, Горо-сан, так что вы вполне можете направить в ее адрес открытку с пожеланиями долгой жизни и всего прочего. Например, пожелать чтобы ее дочурка вышла замуж удачно!
— Кайя… — говорит Горо: — пожалуйста не отвлекайся! Что там насчет приехавших из Токио?
— Инквизиторов? — ничтоже сумняшеся Кайя разрушила весь флер секретности: — ну, если подумать, то они изрядные свиньи. А их старший, такой, со шрамом на лице — он еще и извращенец. Приставал к новенькой горничной, точно. Кстати, они ж не поездом, они самолетом прилетели, во дела. Срочно значит нужно было. Говорят, что их по душу Сумераги-тайчо и ее команды прислали. Ну, вы же в курсе, что Сумераги-тайчо сперва в Имперских Эскадронах Смерти была? А потом увидела она страдания простого народа и решила помочь всем нам, жителям Сейтеки. Вот! — Кайя-чан задирает руках офисного пиджака, расстегивает пуговичку на манжете и демонстрирует Горо татуировку паучка на предплечье.
— И это только один. — говорит она, застегивая пуговицу: — у меня еще парочка есть, в разных местах. Хочешь, покажу?
— Спасибо, Кайя-чан, не надо пожалуйста ничего показывать. — говорит Горо: — лучше рассказывай про Инквизиторов дальше.
— Так я и говорю — решили значит в столице, что отбилась наша Сумераги от рук, слишком уж много на себя взяла. И выслали этих… ублюдков из Инквизиции. А ведь все знают, что Сумераги-тайчо — незаконнорожденная дочь Императора!
— Пххффх! — подавился кофе инспектор и закашлялся, чувствуя, как кофе течет из его ноздрей. Спешно взял салфетку со стола.
— Император ее любит, а эти — из его Канцелярии, пытаются настроить его против, да еще и заговоры плетут. Клянусь Аматэрасу, что сам Тэнно и знать не знает, что его дочь от притеснений этих вот страдает! Но ничего, Сумераги-тайчо тоже не пальцем деланная, она этим из Токио хвосты то накрутит! А как сам Император узнает, что эти тут творят — так и …
