Самый пожилой мужчина, самый бородатый, подошёл к стене и снял большое красное полотнище с длинной цепочки ярких портретов. Бородатый мужчина, тоже с густой шевелюрой и густой бородой — в школе учили, но всё время забываю, кто это. Бородатый мужчина без бороды и с густыми бровями. Мужчина лысый, с острой худой бородкой — кажется, это был Ленин. По центру, в рамочке — Мужчина с бородой седой, кудрявой — это святой Деннис Ритчи, изобретатель одного из древних языков программирования. Следом — мужчина лысый, без бороды, с узким прищуром глаз, орлиным носом и таутированными серпом и молотом на щеке — это, конечно же, был великий товарищ Банин, он же Анастасьев. И последний портрет — строгая властная женщина в годах с густыми кудрями, тяжёлыми серьгами и мрачным, гнетущим взором. Это была одна из основательниц культа ритчистов, товарищ Гулимбекова.
— Планет нерушимых союз наш свободный навеки сплотила великая мать… — запела Люсинда, и строй её мужчин немедленно подхватил.
Подпел и я.
* * *
Потребность в еде: Средняя (8 часов)
Как я добирался до этого Ашкелона — не помню. Помню, что меня немного знобило — то ли побочное действие от принтонов, то ли от ледяного климата этого странного райончика. Помню, как возникло странное чувство, когда подъезжал к космопорту — как будто начинается утро. Хотя утро здесь начинается всегда за сотню километров до космопорта.
Когда выходил из вагона, понял, как жарко. Обнаружить космопорт не составило труда — его ржавый козырёк нависал над ближайшим утёсом, спускавшимся в очередной каньон. Повсюду росла колючка, бегали стайки пентаходов — другого подвида, сухопарых и длинноногих, напоминавших смесь паука с тушканчиком.
С батей и Арсеном я разминулся буквально у входа в арендованный ангар. Они шли налегке, в лёгких городских костюмах — видимо, их место назначения было на «тёплой» стороне планеты.
— Проводил, всё нормально? — спросил отец и молча сунул мне карту пропуска в ангар. — Трудочасы насчитались?
— Хм, да.
— Какой-то ты не весёлый. Чего она?
— Да нет, скорее, наоборот. Я тут это… Потратил ускорители, подрался.
— Похвально, потом расскажешь. Подключись с консоли, я печатку взял, — батя показал перстень. — Чтобы знал, как дела ведутся. И подготовь, проверь всё, как подключено.
Перстень соединялся с пультом по каналу квантовой связи и выдавал плохонькое, зато абсолютно-защищённое изображение и звук. Примерно по такому же каналу работали наши браслеты — вернее, могли работать, а большую часть времени они использовали местные системы связи.
Напившись горячего чая и обколовшись биоблокаторами, через час после отъезда папаши и Арсена я сходил и проверил, всё ли в порядке с гипототемами, затем вернулся за парковочный пульт. Запустил на одной из консолей, в аккурат под портретом товарища Банина, древнюю монохромную стратежку — ох и ругался бы батя, если бы видел! А на соседнем экране вывел трансляцию, которую Куцевич-старший вёл из своей печатки.
Они уже приземлились и направлялись к подпольной чайхане в самой глубине ближайшего к порту района трущоб. Как и всегда в подобных местах, разговор ожидался интересный. Вскоре картинка перестала мельтешить и стабилизировалась
— Чаёчку не желаете? — старик Рахим медленно наклонил чайник над кружкой, стоявшей напротив отца.
Мне вдруг подумалось, что чай может быть отравлен.
Глава 17
С мясом
— Чаёчку не желаете? — старик Рахим медленно наклонял чайник над кружкой, улыбался хитро, с китайским прищуром. Не дать — не взять дедушка Конфуций из довоенных сериалов.
Я на всякий случай написал на браслете сообщение:
«Батя, не пей чай, вдруг он отравленный?»
Интересно, где у Рахима камера, подумалось мне? В золочёном клыке, которым он так характерно скалится, или в пуговице, по-старинке? Или в какой-нибудь родинке?
По паспорту наш работодатель был якутом подданства Суздальской Империи, но мы-то уже прекрасно знали, что, во-первых, он чистокровный китаец-ханец родом из далёкой Срединной Федерации — с другого конца Рукава. Откуда-то из орбитальных пригородов сорокамиллиардного Джун Ксина. Успел повоевать в наземной пехоте с Шамбалой и прочими сепаратистами, потом — то ли за провинность, то ли, наоборот, за успехи был переправлен к нам, за Китайско-Московское Порубежье. Три года пути — и осел тут.
А, во-вторых, настоящий его хозяин — микронация «Ночные Клоуны», которых ещё называли «Джокерами» или «космобайкерами». Насчитывалось их чуть меньше миллиона человек, штаб-квартирой их был крохотный астероид неподалёку от Таймырского ханства, а во владении находилась пара тысяч судов первой и второй размерности, а также один большой списанный крейсер, который они превратили в космическую крепость. Чаще всего они промышляли частным извозом, как и их конкуренты — «Астромиг».
В общем, «триада», засланец в Иерусалимскую Республику, батя уже успел через товарища замнаправления пробить всю информацию.
Впрочем, нас, свободных и классово надёжных челябинцев, членов профсоюза контрабандистов, это мало волновало. Партия сказала — «можно», контрабандист ответил — «окей». К тому же, отношения всех карликовых республик Московского Сектора нельзя было назвать дружескими. Подгадить иерусалимцам или таймырцам, помогая разжиться мелким мафиозникам и микронациям — милое дело, агенты Земли Обетованной не преминут сделать то же самое в отношение челябинцев. Впрочем, наша партийная разведка бдит куда лучше, чем местный МОСААД.
— Да не, я уже кофе заказал, — папаша крутанул ус, пригубил чёрный напиток из одноразовой термокружки. — Так в чём дело?
Рахим продолжал выразительно смотреть на папашу с Арсеном, медленно, не спеша разливал чай по трём кружкам.
— Дружище, мы, признаться, не любим всей вот этой вот предварительной болтовни! — многозначительно покрутил пальцем перед лицом нашего нанимателя Арсен. — Ты мне уже в третий раз контракт даёшь, я тебе верю. Зачем все эти восточные штуки, разговоры ни о чём, да, ты ещё о погоде нас спроси! Говори, что надо везти? Трансплутониевые? Дефлюцинат контрафактный? Приборы? Антиматерию? Оружие?…
Последнее слово он сказал вполголоса. Папаша строго на него посмотрел и сказал более спокойным тоном.
— Друг, мы не возим только наркотики, органы, серую гниль и рабов. Всё остальное…
— И порнографию! — перебил Арсен.
— Почему… Ладно, речь не об этом. Что тебе нужно провезти?
Наш собеседник молча, не снимая хитрого прищура с лица, прослушал их диалог, отхлебнул дымящийся напиток и повторил:
— Чаёчку не желаете?
— Пожалуй, нэ откажусь, — кивнул Арсен, видимо, решив сгладить вину за свой резкий пассаж. — Вах, какой ароматный чай! Это же настоящий, китайский?
— Называется Габа. Габа Чида-Душ-Ень. Его собирают с предгорий Исполинской Горы на Хуанхэ. Как вы знаете, это планета-океан, и это у них единственный естественный участок суши. Бывший вулкан, заповедник. Чай растёт всего на десяти гектарах, а удивительный состав почвы и воздуха…
— Я уже понял, к чему ты клонишь, — кивнул отец. — Сколько стоит килограмм этого чая?
— … А удивительный состав воздуха и, о чём я говорил…
— Почвы! — подсказал Арсен. — Сколько?
— Да, почвы, создают совершенно уникальный аромат и состав чайного листа. Потом контейнеры с листьями отправляют ферментироваться в специальную орбитальную лабораторию, охраняемую лучшими волчками Срединной Федерации. Разумеется, чай располагает множеством степеней защиты — голография, нанокоды на каждом тысячном листе, которые можно прочесть через микроскоп. В каждую стограммовую упаковку встроен принтонный агрегат, автоматически печатающий чайный сервис с фирменным логотипом. Всего такого чая собирают и отправляют на продажу не больше сорока тонн в среднегод. Вы спросили про цену? Одна тонна на аукционах в Срединной Федерации продаётся, в пересчёте на имперские червонцы, то есть, кредиты, за десять-пятнадцать тысяч. В среднем.
