Неправильный разведчик Забабашкин (СИ) - Арх Максим

— Тридцать патронов? Да я их, если даже не спеша буду выбирать цели, за минуту отстреляю, — озвучил я себе под нос прописную истину и, больше не теряя времени, приступил к раздаче свинца.

Так как пресловутый боезапас у меня был крайне ограничен, то занялся я, разумеется, самыми активными представителями противоборствующей стороны, которые представляли собой офицеров и унтер-офицеров Кригсмарине. Полная дезорганизация организованного процесса стала главной целью этой спонтанной операции.

С идеей того, что корабль окончательно затонет, мне, вероятно, теперь приходилось распрощаться. Но перед тем, как уйти от своей первоначальной невыполненной задачи, я собирался громко хлопнуть дверью.

И первым от этого хлопка, после начала отстрела, попал под раздачу унтер-офицер, что давал команды, крича в трюм. Туда он и свалился, как только выпущенная мной пуля встретилась с его головой в фуражке.

И дело пошло…

Я стрелял и перезаряжал. Перезаряжал и вновь стрелял. Так как команда занималась делом, пытаясь спасти своё корыто, вполне можно было предположить, что там сейчас творится настоящая вакханалия: ругань, крики, грохот. А так как расстояние от моего берега до недобитого крейсера было чуть более километра, то звука моих выстрелов они, как бы того ни хотели, услышать не могли, тем более, что, кроме всего прочего, их к тому же ещё и маскировал шум воды реки.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что моё скромное воздействие на членов экипажа и, главное, их командиров заметили далеко не сразу.

К этому я и стремился — то в одной части крейсера офицера подстрелю, то в другой пару унтеров на тот свет отправлю, то матроса, что на судне поддержки какие-то шланги собирался передавать, с преисподней познакомлю.

По такой тактике и работал пару десятков секунд пользуясь неразберихой, суетой и общим шумом. Но вскоре члены экипажа и спасатели стали вначале что-то подозревать, а потом и понимать. Произошло это, вероятно, потому, что матросы перестали слышать указания своих командиров, а потому обратили на них своё внимание. Точнее, не на них, а на те места, где они несколько мгновений назад находились. И, думаю, многие члены экипажа были крайне удивлены, когда эти самые командиры были обнаружены не в стоячем, а в лежачем положении. Когда же это произошло, вероятно, до многих начало доходить, что это они не от усталости прилегли поспать, а уснули в прямом смысле — вечным сном.

Судя по открывающимся ртам, по кораблю вновь из уст в уста стали передаваться только два важных и ставших уже лозунгом данного крейсера слова: «Аларм! Диверсанты!»

И разумеется, после этого вся нечисть сразу же начала прятаться кто куда. А чтобы прятаться им было лучше, командовать этим процессом стали некоторые пока ещё живые командиры, махая при этом руками.

Мне это было совершенно ненужно, а потому я сразу же одного такого «регулировщика» ликвидировал. После чего стал искать глазами ещё достойную цель, которая в любой момент могла вылезти из внутренностей корабля, потому что и в трюм и в надстройку данная волна паники уже, скорее всего, докатилась.

Метким выстрелом, уничтожив ещё какого-то лейтенанта, отметил, что и матросы и командиры, наконец, поняли, что дело пахнет керосином, и уже не показывали свою прыть, перестав высовываться. Однако один офицер в фуражке всё же не успел осознать всей обстановки и решил посмотреть, что творится вокруг. Я сразу же стрельнул по вновь выявленной цели. И когда обалдевшая от боли рожа, получившая пулю точно в лоб, скрылась в дверном проёме, в голове у меня вспыхнула чёрно-белая фотография адмирала Редера, которую я видел в исторических книгах. Тот же надменный взгляд, те же наглые глаза и, вроде бы, даже та же фуражка.

— Ну, Редером больше, Редером меньше, — хмыкнул я, прекрасно понимая, что добавляю очередную работу отделу кадров Кригсмарине. — Ну и хрен с ними, пусть работают. А я им ещё вакансии открою.

Одно дело сказать, а другое — сделать. Посмотрел на остатки боезапаса и вздохнул — патронов остался мизер. Впрочем, и достойных целей видно уже не было, как и вообще целей — все попрятались, кто куда мог. Но я всё же рассчитывал подстрелить хотя бы кого-нибудь перед тем, как закончу операцию. Однако с пятью патронами толком не повоюешь. А значит, надо было уходить, но лишь для того, чтобы завтра или послезавтра вернуться сюда вновь уже более вооружённым, подготовленным и завершить так лихо начатую и так бездарно загубленную операцию.

Окинув взглядом буквально вымершую палубу корабля, начал подниматься. Но тут боковым зрением непроизвольно отметил изменение обстановки. Сфокусировал взгляд на левом фланге и почти сразу же обнаружил летящий в небе самолёт.

Это была одна из многочисленных модификаций «Хейнкель — 111». На крыльях у него были подвешены бомбы, а под фюзеляжем торпеда.

Вероятно, этот торпедоносец был поднят по тревоге и искал либо катер диверсантов, либо корабль, а быть может, даже подводную лодку.

Вообще, самолёты такого типа часто, как правило, использовались либо как бомбардировщики, либо как пассажирские. Но к этому времени у сто одиннадцатых было так много модификаций, что самолёты этой серии применялись почти везде. К 1941 году, эта модель уже считалась морально устаревшей, но из-за своих неплохих лётных характеристик всё ещё массово применялась Люфтваффе.

Одним словом, этот самолёт мог обнаружить и уничтожить вражеское судно. Вот только была у него одна проблема — никакого вражеского катера, корабля и уж тем более подводной лодки в данных широтах сейчас совершенно не было.

— Ну да ладно, раз немецких офицеров подстрелить не удалось, значит, ты будешь моим десертом, — прошептал я, взяв в прицел вполне неплохую воздушную цель.

Однако, как только я собрался уже нажать на спусковой крючок, неожиданно пришедшая на ум мысль заставила меня убрать указательный палец подальше.

Мысль была столь безумная и дерзкая, что я сразу же посчитал, что она может осуществиться.

«Ну а почему — нет? Ранее-то у меня получилось уничтожить самолёт с Гиммлером, который после подбития упал на мост, взорвал баржи и разнёс целый квартал Берлина», — говорила мне оптимистичная часть внутреннего я.

«Но это же была чистая случайность. Просто так совпало. В этот раз может всё пойти не так, — спорила с ней более скептически настроенная половина, и поясняла своё мнение: — Ведь почти невозможно сделать всё так, чтобы самолёт не просто упал в воду, а точно на корабль».

И, в общем-то, этот скепсис был вполне логичен. Такое действительно было сложно провернуть. Но я после нескольких секунд раздумий всё же решил попробовать.

Разумеется, я прекрасно понимал, что всегда был шанс того, что самолёт, не найдя диверсионное судно, развернётся и, даже не махнув на прощание крыльями, улетит к себе на аэродром. Таким образом, я мог потерять и не уничтожить эту воздушную цель.

Но ведь был и другой шанс — я мог устроить большой бабах, если у меня получится сделать всё так, как я задумал.

Поэтому риск я посчитал оправданным.

— Вот только бы всё хорошенько рассчитать, — бурчал я, наблюдая за траекторией полёта самолёта.

Ждать пришлось долгие пять минут. Железная птица никак не хотела лететь в нужном мне направлении. Однако вскоре летчики, вероятно, решили осмотреть корабль с другого ракурса и направили свой самолёт в сторону берега. Именно этого я и ждал.

Ещё раз сопоставил скорость и будущий предполагаемый угол падения, хорошенько прицелился и, мысленно перекрестившись, начал атаку.

«Бах!» — первым выстрелом я перебил маслопровод на левом двигателе.

«Бах!» — вторым был уничтожен на правом.

«Бах!» «Бах!» — вновь произнесла винтовка, тем самым рапортуя о том, что жизни обоих пилотов забраны.

После такого воздействия самолёт резко вошёл в пике и через считанные секунды врезался именно туда, куда я и предполагал — чуть выше киля по центру корабля.

Карманный линкор «Адмирал Шеер», получив сюрприз в виде самолёта в незащищённое бронированным поясом место, мог бы вполне и выдержать этот удар. Всё же он был рассчитан на получение серьёзных повреждений в боях. Но вот две подвешенные на крыльях бомбы и торпеда, представляющие из себя огненный коктейль, небронированное дно судна выдержать не могло.