Ваше Сиятельство 14 (СИ) - Моури Эрли

— Ничего. Ровным счетом ничего, — я обнял ее и поцеловал в губы. Бондарева в первый миг даже хотела вырваться, но потом обмякла. Он нее не скрылось то, как я ее хочу. — На меня не сердись, — я ее еще раз чмокнул в губы и открыл дверь.

Когда вышел из казармы, проверил эйхос. На удивление он был пуст: ни одного нового сообщения, если не считать тестового от графа Голицына. Но это регулярная информация о состоянии нашего общего бизнеса по производству эрминговых преобразователей, на которые был невероятный спрос и очередь на много месяцев вперед.

И когда я уже подходил к магазинчику и кафетерию, где меня дожидалась Элизабет с Бабским на глаза попалась серебристая точка, появившаяся на западе. Я остановился, прикрывая глаза ладонью от солнца и вглядываясь в небо. На полминуты точка пропала в белесых облаках и когда вынырнула из них, я был уверен, что это и есть долгожданный «Гектор». Хотя мне стоило поспешить к складам, я задержался, наблюдая за полетом виманы. Люблю я на них смотреть, тем более виманы крупные, боевые — это во мне от прежнего Елецкого, засело очень глубоко и крепко.

Нарушая покой, запищал эйхос. Я отстегнул его, привычным движением нажал боковую пластину и глянул на экран: прилетело сообщение от Глории. Вернув взгляд к небу, включил прослушку. Рядом никого не было, и указательным пальцем сделал звук погромче:

«Приятно твое беспокойство, Елецкий. Знаешь, я подумала о том, что кроме того, что ты мой любовник, ты мне становишься другом», — отвечала императрица на мое вчерашнее послание. Его я отправил Глории по пути от полковника Бердского.

«Кто-то такой статус воспринял бы с усмешкой, но для меня друг намного ближе и важнее, чем любовник», — продолжил ее слегка взволнованный и приятный голос, — «Думаю, для тебя не секрет, любовники у меня были при Филофее — во дворце ходило много слухов, и часть из них верны. А вот друзей у меня окружало очень мало. Только сам Филофей и граф Талицкий, которого убили еще перед смертью твоего отца. Конечно, маркиз Луис Этвуд и кое-кто в Лондоне — но тех я не считаю. Вот теперь ты. Мне хочется тебя считать другом. Цени это. И я ценю наши отношения».

Англичанка недолго замолчала, зашелестела бумага, возможно, газеты. Потом Глория продолжила: — «По страстям вокруг британского престола и безумству в Лондоне рассказывать не стану. Очень устала от разговоров об этом. Скажу лишь самое важное: со здоровьем у Луиса все хорошо — быстро идет на поправку, и в этом, конечно, твоя большая заслуга. Кто же кроме тебя, так легко с богами⁈ Если совсем кратко о проклятой политике, то позиции Луиса стали намного сильнее после наших статей в прессе и особенно после того, как герцог Крайтон понял, что Луис скоро выздоровеет. Кое-кто в Совете Семи Мечей стал уже сдавать назад, и все идет к тому, что Гарри Нельсон перейдет на нашу сторону. Еще появились подтвержденные сведения, что принц Марлоу все-таки умер не своей смертью, и очень многое указывается на причастность к его смерти наших врагов. Не буду мучить, мой друг, разговорами об этой лондонской грязи. Знаю, что у тебя самого сейчас непростые времена. На этом прощаюсь».

Я стоял под впечатлением от ее сообщения, глядя на проплывающий над головой воздушный фрегат. Мне было приятно сказанное императрицей. Только в самых первых жизнях дружбу с влиятельными особами, тем более монархами я водил ради своего положения и каких-то благ. И не дружба это было вовсе. Тот прежний Астерий исчез много тысяч лет назад. Теперь я был совсем другим. Очень права Глория: статус друга на самом деле намного важнее, чем статус любовника. Именно поэтому Глория так сильно разделяет отношения со мной и с Бабским. Хотя то, что было между императрицей и Алексеем Давыдовичем нельзя назвать отношениями.

— Александр Петрович! — раздался голос поручика, того самого, о котором я сейчас нечаянно подумал. — Вас изо всех сил ищет Яковлев — майор, что со складов. Говорит, ему велено поторопиться, а списков ваших так и нет!

— Есть списки! — я потряс сложенными вдвое листками, которые так и держал в руке, как вышел от Бондаревой. — Давай, Леш, бегом к нему с этими бумагами — там все как надо по пунктам. Организуйте подвоз. «Гектор» как раз садится. Я с Элизабет в штаб — нужно повидать Стародольцева, и к генералу загляну. Потом на плац, что у грифоновской казармы. Будет там построение, правда нахрен бы оно сдалось — это причуды Бондаревой. Жди нас возле «Гектора». Все, надо поторопиться!

По моим прикидкам, если нас особо ничто не задержит, и мы вылетим до шести вечера, то к Шри-Ланке у нас появлялся шанс приблизится затемно или хотя бы на рассвете. А это важно: визуальная заметность в нашем случае имела особое значение, если учесть, что бритиши наверняка подняли с Рамады дирижабли оптического контроля, и индусы им помогут своими.

Стародольцев меня надолго не задержал, и даже генерал Трубецкой без лишних слов лишь похлопал по плечу и пожелал удачи. У двери добавил, то, что я знал еще от Варшавского:

— Над Ташкентом к вам присоединиться эскадра Костромина. Быть может чем-то помогут. Сложная операция у вас, Александр Петрович. Буду молиться за вас лично, и за наших грифоновских. Возвращайтесь все живыми! Возвращайтесь победителями, во славу Отечества!

— Есть, ваше высокопревосходительство! — отозвался я, вытянувшись по стойке смирно, хотя мне такие армейские позы и не полагались. — Сделаем, все возможное! И невозможное тоже сделаем!

С плаца, что перед казармой «Грифона», нашу группу забрали два кузовных «Урфина», по-армейски неудобных, пыхтящих паром, но надежных. Поскольку на плацу знакомство вышло слишком коротким, продолжил я его в кузове эрмимобиля. Отправил Элизабет в кабину, сам устроился между Сержем Броневым и горкой вещмешков, отвечал на вопросы ребят и сам старался понять, кто на что способен, какими талантами обладает. Впереди у нас был восьмичасовой перелет, который, с учетом вероятных отклонений прямого курса, мог выйти намного дольше.

«Урфин» на котором ехала Бондарева, добрался до посадочного поля первым, и когда я покинул кузов эрмимобиля, штабс-капитан уже отправила бойцов на погрузку экспедиционного скарба — с десяток ящиков, тюки с палатками и мешки с армейской маркировкой лежали на траве, метрах в ста от центрального люка фрегата. Сам «Гектор», выпустив посадочные опоры, походил на огромного стального кузнечика, готового к поднебесному прыжку.

— Порасторопней, Усманов! Быстро, быстро! — командовала Бондарева. — Колесов, Горский — на вас палатки! Мичман покажет куда нести! Велесов, уточни, куда заносить провиант! Шевелитесь!

Видя, что Наталья Петровна успела согласовать вопросы погрузки с капитан-лейтенантом «Гектора» и в остальном справляется без моего участия, я вместе со Стрельцовой направился прямиком к трапу. Громыхая по широким стальным ступеням, мы поднялись на вторую палубу и там, едва увидев за ребром переборки жгуты проводов, тянувшихся к секции с новым оборудованием, мне почудилось, что я чувствую свою невесту. В какой-то миг мне даже почудился цветочный аромат духов Ковалевской.

— Ты чего, Саш? — Стрельцова коснулась моей руки, вопросительно глядя на меня.

— Да так. Подумал, что это, — я кивнул на новенький стеллаж, на котором стояли электротехнические блоки, забранные решетками, — вполне могла Ольга здесь устанавливать. Хотя, это, возможно, не блоки «Огненных Небес», а управляющие системы «Ежа», — сказал, а ощущение, что Ольга рядом, меня не отпустило.

— Прошу сюда, ваше сиятельство, — пригласил меня к трапу седоватый кондуктор, сопровождавший нас от тамбура. — Ваша каюта на третьей палубе. Все покажу, там, на месте расскажу.

Я направился за ним, кивнув приветствовавшему меня боцману и, не доходя до трапа снова остановился. У начала прохода, подсвеченного красноватыми кристаллами туэрлина, стоял никто иной как граф Носков.