— Мне нужно попасть в «строящийся город», — сказал я, утомившись её молчанием.
— Как странно, — пробубнила она еле слышно, — кровокож не знающий пути домой. Ты потерялся?
— Я…
— Ты потерялся в своём разуме?
Я резко умолк, и это было моей ошибкой. Я подарил ей повод убедиться в своей правоте.
— Я был рождён на другом острове, — ответил я.
— Кровокож… — она схватилась тонкими пальцами за прутья клетки и просунул между ними лицо, продолжая пялиться на меня незрячими глазами. — Кровокож убивающий кровокожа. Ты была рождена во грехе. Ты была рождена в боли, страхе и мучениях!
— Мне не интересна моя история! — гаркнул я, заставив её вновь скрыться в тени клетки. — Мне нужно найти «строящийся город»!
— Я знаю как тебе помочь… — хихикнула она.
— Ты знаешь дорогу? Ты слепа! Ты не сможешь мне помочь!
— Выпусти меня, и я укажу пальцем на того, кто знает дорогу в «строящийся город»!
Всё это время другие рабы молчали. Дрожали, боялись поднять головы, и тем более бросить взгляд в мою сторону. Внутри клетки полностью отсутствовали как брачные, так и дружески узы. Здесь каждый сам за себя. Люди сидели порознь друг от друга, в страхе дожидаясь своей участи. И если кинуть им кусок мяса, я стану свидетелем жестокой драки.
Слепая женщина сумела заинтриговать меня. Когда все прятались за глухим молчанием, она нашла смелость заявить о себе, даже не видя меня. Не видя сражения, не видя его исход. Но больше меня впечатлял тот, кто упрямо молчал. Я обошёл обе клетки, взирая на сидящих внутри рабов, и никто из них даже вида не подал, что знает, или тем более может лично провести до «строящегося города». Упрямые дураки, или потерявшие надежду люди?
Пока я кружил вокруг клеток, лицо женщины неотрывно следовало за мной. Когда я вернулся к ней, она удобно уселась на колени, взялась пальцами за прутья и подставила мне лицо.
— Тот, на кого ты укажешь, согласиться мне помогать?
— Я лишь укажу, — она улыбнулась, — у меня нет никаких сомнений, ты сможешь любого уговорить.
Продолжать этот цирк не было никакого смысла, никого из этих людей я не собирался отдавать в жертву кораблям. Да и кто поведёт рабов на верную смерть, когда оба помощника Романа мертвы. У меня нет другого выбора, кроме как освободить их, и быть может, они по достоинству оценят мой шаг милосердия.
— Хорошо, — сказал я слепой женщине, — я отпущу тебя. И что потом ты будешь делать?
— Я уйду.
— Куда?
— Прочь.
Странно всё это. Её не сползающая с лица улыбка вызывала подозрения. В грязной клетке сидел человек. Слабый и голодный. Обычный. Я с подозрением всматривался в её худое лицо и даже не мог представить опасность, которую она может представлять мне или моим людям.
Под надзором пары затянутых белёсой пеленой глаз я подошёл к двери клетки и одним ударом разбил подобие замка, сделанного из переплетения тугих верёвок. Вместе с замком в дребезги разлетелась и дверь, а вместе с ней и часть деревянных прутьев, сквозь которые на свободу никто и не подумал дернуться.
Я залез в клетку.
Слепая сидела на своём месте и словно следила за мной, пристально наблюдая за тем, как я вынимаю из клетки переломанную часть двери, а ногой наружу вытряхиваю разбросанные по полу осколки прутьев.
Расчистив путь, я подошёл к ней и протянул руку. Она ухватилась за мою ладонь, и я помог ей встать на ноги. Её шатало, в теле чувствовалась сильная слабость. От грязной одежды разило невыносимо, я удивился как вообще сидящие внутри люди могли дышать без противогаза. Рабы гадили под себя всю дорогу, и всю дорогу их не поили и не кормили, видимо для того, чтобы у них не было сил к сопротивлению.
Я помог женщине вылезти наружу, а когда вылез следом, она уже уходила в сторону джунглей, подставив лицо солнцу. Ансгар хотел броситься следом, но мне пришлось остановить парня, в этом не было никакой необходимости.
— Ты обещала показать на того, кто мне поможет! — бросил я ей в спину.
Она ничего мне не ответила. Но проходя мимо второй клетки вскинула руку и указала пальцем на раба, сидевшего в развалку в углу, припав спиной к прутьям. Он не подал вида, хоть и видел выставленный на него палец. Ему было плевать. В отличии от остальных, его взор был направлен в потолок клетки, будто там и нет никакого потолка, а есть голубое небо и солнце.
Мне не хотелось отпускать слепую женщину, сомнения на её счет продолжали терзать меня, и наверно, еще долго будут мучить, но мы заключили сделку.
Я подошёл ко второй клетке и встал напротив раба. Он не обращал на меня никакого внимания, прятал лицо в прохладной тени и громко сопел. Мне показалось, что он спит, но постукивающие по колену пальцы правой руки говорили об обратном. Причину сопения я узнал чуть позже, когда сумел привлечь его внимание.
— Мне подсказали, что ты знаешь дорогу до «строящегося города». Это правда?
Тлетворные одеяния мужчины влажно хлюпнули, когда он уселся поудобнее, дав спине отдохнуть от деревянных прутьев. Он ничего не ответил. В глубоком молчании, под взгляды сокамерников, продолжал сидеть, как ни в чем не бывало.
— У вас тут сборище инвалидов? — с иронией спросил я. — Одни слепые, другие глухие. От вас толку нет никакого! Зачем вас сюда везли, если вы даже не в состоянии подтереть за собой? Отвечай мне, раб! Иначе я зайду к тебе в клетку!
Прутья клетки заскрипели. Мужчина наклонился ко мне, подставляя своё лицо солнцу. Я сразу понял причину сопения и его гордого молчания. Его лицо напоминало фарш из шрамов, синяков и кровоточащих порезов. Левый глаз целиком заплыл, став похожим на перезрелую сливу, а правый быстро заморгал, стоило солнцу чуть к нему прикоснуться. Бунтарь, не иначе. Но даже в таком виде, с трудом похожем на человека, в его чертах можно было уловить монгольские корни. Ускоглазый, остроносый с широким лбом и красивыми длинными волосами цвета жидкого мазута, которые были собраны в хвост на затылке и обхвачены каким-то крепким травяным стеблем.
Разбитые губы чуть приоткрылись, сплюнув первые слова с кровью:
— Я не имею дел с кровокожами.
— Я нисколько не удивлён. Эти слова я слышал много раз, и ты знаешь, это никак не помешало мне добраться до сюда. Поначалу все люди противятся, сопротивляются, не соглашаются, ломаются, строят из себя каких-то героев, но итог всегда один…
— Не пугай меня смертью.
— Я предлагаю тебе жизнь. И месть.
Сопение участилось. Губы шевельнулись, но слова не прозвучали. Потрепанный мужчина снова заерзал на месте, усаживаясь поудобнее, но в этот раз он сменил подставку, навалившись на прутья правым плечом. Разбитое лицо потянулось к солнцу, пролезая между прутьев как растопленный пластилин. Хлынувшие струйки крови из глубоких порезов устремились ему в рот, стоило разбитым губам приоткрыться.
— Месть? — измождённо спросил он.
— А ты тут оказался по собственной инициативе?
— Кровокож, таким как ты я не помогаю, и тем более не служу.
— А таким как он?
Глаз монгола забегал между разбитых век в попытке разглядеть объект, на который я указывал пальцем. Разглядев в стоящей позади меня фигуре человека, мужчина издал звук, похожий на смешок.
— Твой раб?
— Я её друг, — парировал Ансгар, подходя ко мне. — И он не такой кровокож, к которым ты привык.
— Я ни к кому не привыкал. Я сам по себе. Я — хозяин своей судьбы, и еще не нашлось человека, способного своей волей сломить меня и опустить на колени.
Он смачно сплюнул кровью в наши ноги.
— Ничего из вышеперечисленного я не собираюсь с тобой делать, — сказал я. — Я вижу твою силу. Каждое произнесенное тобою слово сотрясается под тяжестью воли, а крепкий дух не сумели сломить ни мерзкой вонью, ни крепкими прутьями, сдерживающих тебя в клетке как дикого зверя. Я не хочу видеть тебя своим рабом, но поверь мне на слово, я могу сделать это одним прикосновением, и твоя воля навеки поселиться на кончиках моих пальцев.
Избитый монгол недовольно фыркнул, наблюдая за тем, как к нам подходит Осси.
