— И она твоя подруга? — в его смехе слышалась пошлость.
— Я тоже её друг, — парировала Осси.
— Но в отличии от того юнца, ты обращена в кровокожа, — усмехнулся он.
— Я умирала, а она спасла меня.
Монгол откинулся от прутьев, прячась в прохладной тени. Разбитый нос продолжал сопеть, грязная штанина шаркнула по полу, впитав в себя остатки чужой мочи. Мне не ведома причина, по которой он был готов терпеть всю эту грязь, вонь и унижения, сидя в этой тюрьме с другими рабами. Но его принципиальность меня поражала. Сильный мужик, сомнений никаких.
Глава 18
— Что вы забыли в «возрождающемся городе»? — неожиданно спросил Монгол.
— Я ищу судью Анеле, — честно ответил я.
Мои слова явно воодушевили поникший дух. Мужчина закашлялся. Разбитые ладони ухватились за прутья, под кожей вздулись вены. Его колени хрустнули, когда он уперся ими в пол и попытался встать на ноги.
— Зачем она вам? — прошипел он, вжимаясь в прутья всем телом.
— Чтобы убить.
Рабов в клетке охватило безумие, заставившее грязных людей броситься в разные стороны, пока монгол заливался смехом. Он долго смеялся, и всё то время, пока из его рта на землю летели окровавленные слюни, видящий глаз монгола бегал по моему лицу, скользил по доспеху, цеплялся за уголки губ, будто пытался уличить меня, найти проявлении именно той эмоции, что с точностью укажет ему на подставу. Но ничего подобного, моё лицо — безликая маска. Я не шутил. И он это видел, прекрасно, хоть и одним глазом.
— Путь может занять семь, быть может восемь ночей, — прошипел монгол, уставившись сквозь прутья в сторону джунглей. — Попадём в дождь — еще пару ночей сверху.
— Я не спешу.
Каша на лице мужчины съёжилась, выдавливая натужные сомнения.
— Ты, может, и да, но среди вас я вижу людей. Смертных, в кожаных доспехах и мечами в руках. Для них дорога может оказаться в один конец, а для кого и просто путь окажется непреодолимым.
— Эти ребята освободили наши земли, переплыли море, и готовы к новым битвам, — сказал я. — За них можешь не беспокоиться.
Уцелевшие воины Ансгара держались плотной кучкой, стараясь не расползаться по всей деревне, в отличии от моих воинов, дежуривших у каждого дома, каждого дерева и каждой тени в нашей видимости.
— Кровокож, — сказал монгол, и попытался скривить разбитые губы в подобие улыбки, — я потерял всякую надежду увидеть смертного с оружием в руках. Но ты сумел меня удивить. Честно.
Дверь клетки разлетелась в клочья от одного удара моей булавы. Щепки брызнули во все стороны. Рабы взвыли с новой силой. Монгол решил не задерживаться, беснующаяся душа рвалась на свободу. Я опасался, что выпускаю на свободу дикого зверя с целым набором возбуждённых инстинктов, одни из которых заставит человека броситься на меня с когтями и оскаленными зубами. Я даже отошёл, давай монголу нырнуть в объятия свободы и мягко приземлиться босыми ступнями на утоптанную землю, но назвать его приземление «твёрдым» у меня язык не повернулся. Ноги подкосились, мужчина охнул и завалился набок. Казалось, что перед нами обычный пьянчуга, не устоявший на ногах, чуть стоило ему принять лишки. Да и вонь стояла ничуть не лучше. Ни о какой звериной грации здесь не может быть и речи, даже если где-то глубоко в его голове звериный инстинкт и рвётся наружу, то неуклюже упирающиеся ладони в землю смогут отловить лишь земляного червяка.
Я подошёл к монголу с желанием помочь. Мужчина вскинул руку и растопырил пальцы, требуя меня остановиться.
— Я сам, — прохрипел он. — Клетка забрала много сил, но для мести у меня всегда с собой есть запас.
Немного помучавшись, он сумел встать на ноги, даже отряхнулся, хоть в этом и не было никакого смысла. И всё это время он неотрывно глядел в сторону джунглей, будто забыл там что-то, или кого-то.
— Тебе нужен отдых, еда и новая одежда, — сказал я, подойдя к нему.
Разбухшие от побоев веки захлопнулись, а когда открылись, темный, как морская бездна глаз уже смотрел на меня.
— Мне нужно оружие, — сказал он, и в его голосе я не почувствовал агрессии. — Я пойду с вами, но мне нужно оружие.
Моя голова невольно повернулась в сторону кучи пепла, верхушку которой медленно стёсывал ветер, разнося черные хлопья по всей деревне. Рядом с кучей лежал меч. Двуручный меч, принадлежавший сопровождающему. Хорошее оружие, послужит нашему общему делу во имя победы.
Но то, что этот меч начнёт службу так скоро, я и подумать не мог. Стоил мне передать оружие в покрытые шрамами и порезами мужские ладони, как монгол бросился в сторону джунглей. Он заревел как обезумевший лев. Если клетка и забрала его силы, то далеко не все. Но всё же, истерзанное тело раба нуждалось в отдыхе. Босые ноги неуверенно ступали, словно младенец делал первые шаги, а костяной наконечник меча заскрёб по земле, оставляя за собой кривую дорожку.
Осси вскинула лук, нацелив стрелу в спину раба.
— Не надо, — сказал я. — Далеко ему не уйти.
И действительно, мне показалось, что он хочет убежать от нас, и его можно понять, как минимум его мотивация оправдана. Но я ошибся.
Монгол с каждым метром двигался увереннее, и когда он уже приблизился к первой линии деревьев, отгораживающих деревню от джунглей, его вялый шаг перешёл на уверенный бег. Я бросился за ним, а когда почти догнал, заметил вдалеке человеческий силуэт, неуверенно перебегающий от одного древа к другому, словно наугад, с заранее вскинутыми перед лицом руками, будто боясь врезаться в неожиданно появившееся перед носом препятствие.
Этим силуэтом оказалась та слепая рабыня, которой я даровал свободу. Я пытался нагнать монгола, а он, как оказалось, пытался нагнать её.
Женщина почувствовала наше приближение. Послышалось мычание, выдавливаемое из глотки жертвы неминуемой расплатой. Началась истерика, она ускорилась и без оглядки бросилась прочь.
Бывшая рабыня не видела нас. Слышала. Слышала шелест травы под нашими ногами, слышала наше дыхание. Она не могла видеть, как монгол нагнал её и ударил ногой в спину. Она не видела, как валиться на траву. Как мужской силуэт загораживает солнце, отбрасывая на неё тень с занесённым мечом. Она ничего не видела, но прекрасно слышала рёв смерти, застывший над её головой. Наверно, так даже лучше, когда ты не можешь заглянуть в глаза своему убийцу. В холодные, налитые гневом и безумием, вид которых заставляет кровь стынуть в жилах.
Я даже не успел открыть рта, как монгол опустил меч на грудь рабыни. Женщина громко взвыла. Взвыла так громко, что я сам не услышал своих первых слов.
— Монгол, стой! — кричал я мужчине в спину, но о не слышал меня.
Он выдернул меч, занёс и опустил снова.
Босые ноги женщины беспомощно елозили в траве, когда руки пытались уцепиться хоть за что-то. И что меня больше всего удивляло, так это то, что она еще жива.
Чудовищная рана открылась моим глазам, когда я подскочил к монголу. Роба женщины была разорвана на груди двумя тычками меча, обнажив плоть и вскрытую грудную клетку, внутри которой, под изломанными рёбрами всё еще билось сердце. Удивительно, но во время этой бойни не было пролито ни капли крови.
Монгол уже собирался ударить в третий раз, но я успел перехватить его руки, и увести меч в сторону. Лезвие воткнулось в землю, рядом с головой женщины.
— Монгол, что происходит? — гаркнул я.
Он пошатнулся, отпрянул, вперившись в меня зрячим глазом.
— Кровокож, ты многое не знаешь! И не тебе совать нос в мои дела!
— Ты забываешься! Я освободил как тебя, так и её! Ваши судьбы в моих руках. И ваши дела — мои дела.
Он недовольно сплюнул на землю. Я посмотрел на женщину; она всё еще дышала, несмотря на смертельную рану. Странно всё это. Другой бы истёк кровью и давно бы помер, но она даже не стонала от боли.
Я перевёл взгляд на монгола и спросил:
— Кто она? Почему еще жива?
— Она? Эта гадина? — монгол усмехнулся. — Предательница! Я мог бы давно убежать в дикие леса, схорониться там и начать новую жизнь, но она помешала! Указала пальцем мне в спину, когда я уже был в нескольких метрах от свободы.
