Вне Системы (СИ) - Тарасов Ник

Он искоса взглянул на меня, будто проверяя реакцию.

— Но по большому счёту одарённые контролируют ситуацию, потому что на них держится и защита, и производство. С их помощью выживать получается гораздо проще. Несмотря на косые взгляды обычных.

Я обдумывал полученную информацию, которая в целом подтверждала рассказ тех двоих. Но что-то не давало мне покоя.

— А мёртвые? Почему они ожили?

Виктор пожал плечами.

— Никто точно не знает. Некоторые думают, что это побочный эффект Системы. Другие считают, что это часть её замысла. Есть и те, кто верит, что Система — это просто инструмент, заговор.

— А ты? — спросил я. — Во что веришь ты?

Он долго смотрел вдаль, на горизонт, где тёмные тучи собирались в зловещую громаду.

— Я верю только в то, что нужно выжить сегодня. А завтра… — он усмехнулся, — будет новый день и новые проблемы.

Чем дальше мы шли, тем глубже Виктор погружался в какие-то свои мысли, время от времени бросая на меня оценивающие взгляды. Его лицо становилось всё более напряжённым, словно внутри него происходила какая-то борьба.

— Ты не похож на обычного, — внезапно произнёс он.

— В каком смысле?

— В прямом. — Виктор прищурился. — Я помню когда все началось. Помню первый шок людей. Для тебя же получается, что всё только началось. Обычные люди, не одарённые, они… и сейчас иначе себя ведут. Больше боятся. Больше отчаиваются. А ты слишком спокойный. Слишком… приспособленный.

Я не знал, что ответить. Был ли это комплимент или обвинение? Или проверка?

— Может, мне просто нечего терять, — пожал я плечами.

Виктор хмыкнул, явно неудовлетворённый ответом, но больше вопросов не задавал.

Дальнейшие разговоры сводились к односложным фразам. «Да», «Нет», «Возможно». Казалось, Виктор сожалел, что вообще начал этот разговор. Или, возможно, он просто берёг силы. Или слова. Или о чём-то напряжённо размышлял.

В итоге какую-то часть пути мы прошли в полном молчании. Только редкий хруст сухих веток под ногами и дыхание — моё чуть более тяжёлое, его — ровное, как у человека, привыкшего к долгим переходам.

Иногда он останавливался, прислушиваясь к чему-то, неслышимому для меня, принюхивался, как хищник, а потом менял направление, не удостаивая меня объяснениями. Я не спрашивал. Если он довёл нас живыми до этого места, значит, знает, что делает.

И вдруг он нарушил молчание, когда мы проходили мимо разрушенной фермы. Частично сгоревший дом, почерневшие от огня стены хлева, скелеты машин во дворе.

— Здесь жила семья. Правда набегами. Неделями, можно сказать. Хорошие люди, — сказал он так тихо, что я едва расслышал. — Муж, жена, двое детей. У них всегда можно было переночевать, обменять товары. Ей нравились книги. Настоящие, бумажные. Я иногда приносил, если находил где-то.

Он замолчал, глядя на пепелище.

— Что случилось? — спросил я, хотя по его лицу уже понимал, что ответ мне не понравится.

— Система, — просто ответил он. — Система случилась.

И снова погрузился в молчание, тяжёлое, как свинцовое небо над нами.

Так он простоял пару минут, а потом предложил заночевать в этом доме. Я лишь молча кивнул — после целого дня марш-броска ноги гудели, и даже возражать не было сил. Да и что возражать? Ночью по лесу не больно-то походишь, особенно когда вокруг шныряют твари с бирюзовыми ореолами.

Дом был старый, но крепкий, хоть с одной стороны и когда-то горевший. Деревянный сруб, почерневший от времени, но с целой крышей — уже удача. Дверь натужно скрипнула, впуская нас в пахнущие сыростью и запустением комнаты.

— Проверь комнаты, — скомандовал Виктор, закрывая дверь на щеколду и подпирая её для надёжности тяжёлым комодом.

Я прошёлся по дому, заглядывая в каждый угол с пистолетом наготове. Никого. Хоть в этом повезло.

— Чисто, — сообщил я, возвращаясь в гостиную.

Виктор кивнул и принялся выкладывать на стол скудные запасы. Ловким движением он открыл консервы, нарезал остатки почерствевшего хлеба, разложил галеты и флягу с водой.

— Негусто, — заметил я, рассматривая наш ужин.

— Но и не пусто, — философски отозвался Виктор, протягивая мне открытую банку тушёнки. — Тушёнка, после целого дня на ногах казалась самым изысканным блюдом, какое только можно представить.

Мы ели молча, запивая всё водой маленькими глотками.

— Ложись спать, — сказал Виктор, когда с едой было покончено. — Я первым подежурю, потом разбужу тебя на смену.

Спорить я не стал. Пока шёл к дальней комнате, где обнаружилась старая кровать с поскрипывающей сеткой, заметил, как Виктор возится с походной плиткой, доставая её из своего инвентаря.

Скинув запылённую обувь, я рухнул на кровать, даже не заботясь о том, чтобы снять куртку. Проверил, что Глок под рукой, и закрыл глаза. Усталость навалилась тяжёлым одеялом, погружая в темноту.

Казалось, что я только-только прикрыл веки, когда ощутил, как чья-то рука трясёт меня за плечо.

— Вставай, твоя очередь, — голос Виктора звучал устало.

Я с трудом разлепил глаза, мысленно проклиная всё на свете. Голова была тяжёлой, тело ныло, и больше всего на свете хотелось перевернуться на другой бок и снова провалиться в сон.

— Сколько я проспал? — хрипло спросил я, садясь на кровати и протирая лицо.

— Часа четыре, — Виктор зевнул. — Всё тихо, но бдительность не теряй. Особенно под утро. К рассвету они звереют.

Я встал, стряхивая дремоту, и кивнул ему. Виктор выглядел измотанным, с тёмными кругами под глазами. Он указал на походную плитку у окна:

— Там кофе. Не самый лучший, но бодрит.

— Спасибо, — ответил я, направляясь к плитке.

Наливая себе из закопчённого заварника вкусно пахнущий напиток в видавшую виды алюминиевую кружку, я поймал себя на мысли, что этот простой жест — приготовить кофе для сменщика — говорит о Викторе больше, чем все его скупые фразы. В мире, где каждый сам за себя, такие мелочи приобретают особую ценность.

Кофе был крепким, почти горьким с приятным и бодрящим ароматом.

Я вышел с кружкой на веранду. Ночь была безлунной, чернильно-тёмной, лишь редкие звёзды мерцали между рваными облаками. Лес впереди казался сплошной непроницаемой стеной, откуда в любой момент мог выскочить кто угодно.

Прихлёбывая кофе, я всматривался в темноту, больше надеясь на то, что Система подсветит ореолы зомби, чем на свою способность что-то разглядеть в этом мраке.

Меня всё ещё поражало, как быстро мир изменился после Прихода Системы. Десять лет пролежать в коме и проснуться в постапокалиптическом кошмаре, где мёртвые ходят, а реальность подчиняется игровой механике — такого поворота не предсказал бы ни один фантаст.

Оперевшись на перила веранды, я рассматривал свой интерфейс. Характеристики медленно, но тем не менее росли. Эта странная способность «Вне системы» и навык «Рунолог» — всё это оставалось для меня загадкой. Что такое эти руны? Почему система отказалась дать мне способность «Неуязвимость», а вместо этого присвоила статус «условно одарённый»?

«Одарённые», насколько я понял из разговоров с Виктором, получали от Системы особые преимущества. Они могли быстрее прокачивать характеристики, им давались навыки, у них был доступ к особым способностям. Но я… я был чем-то средним. Ни одарённый, ни обычный — ни Виктор, ни те двое про такое не рассказывали. Может у кочевников получится узнать.

Когда небо на востоке стало сереть, я услышал, как скрипнула кровать в доме. Вскоре дверь тихо отворилась, и на веранду вышел Виктор, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы.

— Всё хорошо? — спросил он, оглядывая окрестности своим цепким взглядом.

— Да, всё тихо, — ответил я, допивая вторую кружку давно остывший кофе.

Виктор молча кивнул и вернулся в дом. Вскоре он появился снова, неся две дымящиеся кружки и пакет с печеньем.

— Последнее, — сказал он, протягивая мне кружку и печенье. — Подкрепимся и двинем дальше.

Мы сидели на веранде, встречая рассвет, и пили свежезаваренный кофе с печеньем, которое крошилось в пальцах. На востоке небо медленно окрашивалось в розовые и золотистые тона, обещая ясный день.