— Надо, — кивнул я. — Ихнего благородия комната — вторая справа по коридору. Как в бане управишься, приходи.
Настасья снова поклонилась. Стрельнула в Захара уже откровенно игривым взглядом и скрылась за дверью бани.
— Зачем ты ей сказал, что мне одежду стирать надо? — удивился Захар. — От сажи-то нас с тобой ещё вчера отчистили?
— Да ты чё?.. Блин. Забыл. Придётся тебе этой Настасье вместо одежды что-нибудь другое предоставить.
— Что?
— Ну, например, то, что веником прикрыл.
— Так она ж запищала! И шарахнулась — вона как!
— Ну, не могла же она прямо на улице, при посторонних, в любви тебе объясниться. Девичья честь и всё такое. Приличия есть приличия, надо соблюдать. То ли дело — интимная обстановка. Когда в комнату к тебе зайдёт.
У Захара запылали уши.
— Думаешь, выйдет у меня с ней?
— Ушами хлопать не будешь — выйдет. Мы с тобой — кто?
— Кто?
— Охотники. Герои, победители тварей! К кому таким Настасьям ещё липнуть-то, если не к нам?
Погрузив Захара этим вопросом в глубокую задумчивость, я скрылся у себя в комнате. С наслаждением плюхнулся в кровать. Времени — пять утра с копейками. А утренний сон — самое милое дело.
За завтраком Захарушка сиял, как начищенный самовар. Тот стоял посреди стола и отражал его довольную рожу. А мы с Дорофеевым неспешно беседовали.
О том, что некий Ванька, сын Ивана и Нюрки, из подведомственной деревни бежал, Дорофеев был осведомлен. Но до сих пор этим вопросом не заморачивался. Семья была не крепостной, вольной. Дорофеев в этом вопросе вообще оказался дядькой прогрессивным. Тех крепостных, в ком видел потенциал, без проблем снимал с баланса и переводил на самоокупаемость. Убытка, по его словам, от этого не было никакого, одна сплошная выгода.
Это хорошо. Это надо будет взять на заметку. Удачный опыт надо перенимать. Но, соответственно, куда мог подеваться Ванька, Дорофеев не знал. Может, жив и процветает, а может, помер с голоду. Не его крепостной — не его проблемы.
Распрощавшись с Дорофеевым, мы погрузились в карету.
— В Поречье, — приказал кучеру я.
— Ваньку будем искать? — вздохнул Захар.
— Ну да. Был бы я один, вернулся бы в усадьбу и перенёсся Знаком. А с тобой в карете плюхать придётся… Ничего, часть дороги, считай, уже проехали.
— А я тебе зачем? Тварей в Поречье нет, а город ты скоро лучше меня будешь знать.
— Сам подумай. Ванька у банника эту шапку упёр — для чего? Чтобы уши не мёрзли?
Захар пожал плечами:
— Может, чтобы самому невидимым становиться.
— Может. Только что-то мне подсказывает — вряд ли у него это получилось. По логике, приблуды тварей должны работать с тварями. Ну, или с охотниками. А этот дурачок — ни то ни другое. Помыкается он с этой шапкой, помыкается. А потом — что?
— Продавать пойдёт, — сообразил Захар.
— Браво. Пятьдесят очков Гриффиндору. Поэтому в Поречье мы с тобой отправимся барыг твоих знакомых шерстить. Всех, кто с амулетами работает. А насчёт «тварей нет» — это ты не зарекайся. Чёрт его знает, как оно там пойдёт… Кстати, о тварях. Тебе бы Знаки прокачать. Сколько у тебя сейчас родий?
Захар отвёл глаза.
— Три.
— Всего? А остальные куда дел? Что-то ж тебе перепадало?
— Амулеты заряжал. Мне с ними привычнее, чем Знаки прокачивать.
— И проще, — усмехнулся я. — Думать не надо… Ладно. Принимай информацию: больше ты своими родиями амулеты не заряжаешь. Я тут внезапно зарядное устройство раздобыл. Беспроводное, безлимитное. Домой вернёмся — покажу.
Захар от изумления потерял дар речи.
* * *
Первым делом мы направились к торговцу, которого я неделю назад соскребал с пола после удара мудака в шляпе.
Выслушав вопрос, дядька категорически помотал головой:
— Мне такого не принесли бы. Я ведь говорил, с запретным колдовством не работаю. И все, кому надо, об этом знают.
— Запретным? — переспросил я.
— А каким же? Шапка, о которой вы говорите, отнята у твари.
— И? — я начал раздражаться.
А Захар вдруг побледнел. Пробормотал:
— Тот, кто отберёт у твари тварное — сам обратится в тварь!
Торговец серьёзно кивнул. А я присвистнул.
— Интересные дела. Почему ты мне не сказал?
— Не подумал. — Захар опустил голову. — Это же… Ну, просто присказка такая! И вообще, может, байки это всё…
— Леший тоже был байкой. И банник. И та милая дама, которая подвесила тебя за…
— Да понял я, понял! А где же тогда этого Ваньку искать-то? А? — Захар с надеждой посмотрел на торговца. — Куда он со своей шапкой мог податься?
Торговец поджал губы.
— Мы никому не скажем, — пообещал я. Положил на стол монету. — Ну?
— Кабаниха, говорят, запретное берёт, — чуть слышно проговорил торговец. — Только я вам ничего не говорил. — Монета перекочевала в ящик стола.
— Это та, что на картах гадает? — уточнил Захар.
— А ты другую Кабаниху знаешь?
На этом конструктивный диалог себя исчерпал. Мы вышли из подвала на улицу. Захар махнул рукой, указывая направление.
— Что-то ты невесел, — заметил я, шагая за ним.
Захар повёл плечами.
— Боюсь я этой Кабанихи.
— Торговки? Боишься?
— Не торговки, а гадалки! Сестра моя старшая в шатёр к ней гадать ходила, на жениха. А я тогда малой был, одного не оставишь. Мы рано осиротели, мать с отцом и средних братьев мор унёс. Сестра меня с собой взяла. А Кабаниха меня увидала — да как вытаращится! И говорит — вижу, страшная судьба ему уготовлена. В воде тонуть будет, в огне гореть. С тварями злобными биться. Боль терпеть лютую, страх невыносимый. Сотню раз помрёт и воскреснет! Сестра напугалась. Забрала меня, да мы удрали.
— Даже про жениха не спросила?
— Не-а. И без гадания замуж вышла, за хорошего парня. Он к ней в ту же осень и посватался.
— Ясно. Ну, что я могу сказать. Детские травмы — штука неприятная, но на младенца ты уже не очень похож. В обморок при виде гадалки, надеюсь, не завалишься. И потом — что она такого страшного сказала-то?
— Ну, что в воде тонуть буду. В огне гореть…
— А ты не горел? Не тонул?
Захар посмотрел на меня удивленно. Потом пробормотал:
— Ох ты ж!
— Вот именно. Под воду тебя русалки утаскивали, огнём банник сжечь пытался. И помирал ты, и воскресал — не один раз уже. А что гадалка сказала «сотню» — так это радоваться надо. Долго проживёшь. Иначе — когда б успеть?
— А ведь верно… — Захар даже остановился. — То есть, выходит, Кабаниха просто предсказала, что быть мне охотником?
— Ну, как вариант — офис-менеджером, у них тоже вечно жопа горит. Но предпосылок к этому лично я не вижу. Так что остаётся охотник.
Захар приободрился. И зашагал гораздо быстрее.
Гадала Кабаниха, по его словам, в шатре на рыночной площади. Там же и мутила свои мутки по части незаконной скупки и продажи амулетов. Сам Захар с ней никогда не работал, сказалась детская травма, но знал, что другие работают.
— Вон там она должна быть, — проталкиваясь между рыночных рядов, махнул рукой Захар. — Там её шатёр всегда стоял, с незапамятных времён. Она старая, Кабаниха. Бабка моя рассказывала, что её замуж выдавали, а Кабаниха уже тогда старая была. И шатёр её… — тут Захар вдруг резко остановился и замолчал.
— Что?
— Нету…
— Чего?
— Шатра Кабанихи — нету! — Захар ткнул пальцем.
Я посмотрел. Знал, что градоначальник Абрамов давно обещает вымостить рыночную площадь камнем, но всё как-то руки не доходят. И пока под ногами — просто утоптанная земля. На этой земле, доведенной солнцем и людскими ногами до состояния гранита, я отчётливо увидел круг — более тёмный, чем остальная поверхность. Большой, метра три в диаметре.
— Вот тут стоял шатёр, — озадаченно пробормотал Захар. — Всегда! Всю жизнь стоял! Тётенька, — он метнулся к ближайшей торговке. — Скажи, куда шатёр Кабанихин делся?
Тётка перекрестилась. Понизив голос, проговорила:
