"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Лагутин Антон

Было очевидно — наше присутствие не осталось незамеченным. Я сжал сильнее рукоять булавы и бросил взгляд полной решимости на своих друзей. Нам нужно готовится. Готовится к худшему…

Мои мысли прервала Осси. Её глаза широко раскрылись, но смотрела она не на меня. Её взгляд был направлен на дом.

Я быстро повернул голову и увидел, как покрывало из мух, облепивших стену, словно забурлило. Началась недетская суета. Я испугался, что меня и моих друзей ждёт незавидная участь быть сожранными мухами, и вообще, зря мы сюда припёрлись. Моя рука потянулась за щитом, но насекомые и не думали покидать стену дома. Мухи расползались в разные стороны на том месте, где должен быть вход в подъезд. Картина напоминала стремительно утекающий песок через узкую горловину песочных часах. Минута — и вход в подъезд был открыт моему взору.

Вглядываясь в непроглядный проход, было очевидно — меня приглашают.

Приглашение принято.

Мне показалось, что вооружаться щитом — довольно глупый поступок. Если тот, кто приглашает меня внутрь, хотел бы моей смерти — это произошло бы за долго до того, как мы приблизились к дому.

Я повесил костяную булаву на пояс и сделал решительный шаг на встречу неизвестности. И когда оставалось несколько шагов до входа в подъезд, меня окликнул Ансгар:

— Инга! Постой!

Подбежав ко мне, он быстро отдышался и сказал:

— Я пойду с тобой.

Я не видел причин против, но, когда собирался кивнуть ему головой, в моих ушах раздался невыносимый рёв тысячи тонких крылышек, вспарывающих воздух.

— Ты войдёшь один, — прожужжали кружившие рядом со мной мухи.

Глава 23

Лицо Ансгара источало тревогу. Не произнеся ни слова, он покрутил головой, словно отговаривал меня от глупой затеи. Я кивнул ему. Так надо, поверь мне, мой друг, так надо.

Решение было тяжелым, но я оставил друзей на улице и шагнул в неизвестность. Никогда бы не подумал, что подобный дом, где плитке, бетону, стёклам, дереву, линолеуму и обоям на стенах предпочтут рои насекомых и переплетения пульсирующих вен, сможет меня так сильно заинтриговать.

Ответы на волнующие нас вопросы могут завести так далеко, что порой дороги назад попросту нет.

Внутри подъезда было темно, удушливая вонь разила отовсюду. Мне показалось, что я спускаюсь в заброшенный подвал с разлагающимися крысами и людскими трупами. С потолка свисали сталактиты из копошащихся мух, и если их я еще мог обойти, убрав голову, то под ногами творился сущий кошмар. Каждый шаг сопровождался мерзким чавканьем — подошва сабатон за раз превращала в кашу бесчисленное количество мух, ползающих по полу. Мне показалось, что это не совсем правильно. Я попробовал ногой сгрести кучки насекомых к стене, как в моих ушах раздалось жужжание:

— Не беспокойся, их дни сочтены. По полу ползают старые и недостойные, коих у меня уже слишком много. Каждый твой шаг — это шаг милосердия для дожидающихся своего часа. Не мучай свою совесть, иди дальше, я жду.

Здесь, среди шелестящих стен, можно в миг потереться, и только ходящий волнами блеск хитиновых крыльев насекомых указывал мне путь.

Из подъезда я скользнул в соседскую квартиру. Попав в коридор, я осмотрелся. Обычная двушка с узким коридором, из которого была видна большая комната с видом на улицу. И в этой большой комнате увидел странность, вынудившую меня пересечь коридор и встать в дверной проём. Беглого взгляда хватило, чтобы я онемел от увиденного.

Сложно было поверить в увиденное, но я уже давно перестал чему-либо удивляться. По центру пустой комнаты стояло покрытое мухами кресло, и стояло оно ко мне спинкой, чтобы сидящий в нём незнакомец мог наслаждаться удручающим видом за просторным окном. Незнакомец был невиден мне, но вот стоящую рядом девочку я узнал сразу. Юное личико яркой вспышкой ослепило меня на короткий миг, за который я успел смотаться в воспоминания и посетить деревню, где обрёл свою «новую» жизнь.

Передо мной стояла Роже.

— Проходи, — прожужжало в ушах.

Под ногами зачавкали раздавленные мухи. Мои шаги были тяжелыми и неуверенными. Я не верил своим глазам, неужели у меня получилось. Получилось так быстро добраться до неё. Или она всего лишь иллюзия, созданная стайкой мух, сумевших проникнуть в мой мозг? Нет, это бред… В моей голове есть только я…

С каждым шагом я вглядывался в стоящую рядом с креслом девочку, и раз за разом убеждался, что она реальна. Реально всё! Реальны её испачканные пылью ноги в сандалиях. Реальна её влажная от пота льняная роба, которая не выдержало тяжелого бремени путешествия и стало похоже на половую тряпку после нескольких лет усердного использования. А её прическа… Волосы цвета влажного песка напоминали щетину зубной щетки, которой драили, драили и драили унитазы, но с один отличием — по спадающим до плеч свалявшимся локонам ползали мухи. Но при всём при этом её ладони оставались чистыми. И они были реальны.

Она была реально. И вид её был до боли болезненным.

Щёки опали. Глаза, цвета брызнувшего из лопнувшей головки прыща гноя, выглядывали из полумрака синяков. Совсем недавно я заглядывал в них и мог только позавидовать увиденному. Пылающий огонь жизни завораживал своим видом. Подобно светлячку, летящему на свет лампы в ночи, тебе хотелось нырнуть в страшный пожар и отдать всего себя, отдать всю свою силу, все свои желания, лишь бы она поделилась с тобой хотя бы жалкой искоркой настоящей жизни. Я жил иллюзиями. Жил одним днём. Каждый день хотелось кутаться в тяжеленое одеяло, только чтобы не видеть окружающий мир, а он — этот мир — не видел меня. И даже не прикасался!

Её взгляд мог оживить мертвеца. А сейчас… Я будто заглянул в потускневшие глаза мертвеца. На девичьих глазах тяжкое бремя стёрло блеск наивности, затушило пылающий пожар жизни. Могло показаться, что на меня смотрит повидавшая немало дерьма женщина, но точно не пятнадцатилетняя девочка.

Я шагнул ей на встречу. На моём лице появилась улыбка, и я был преисполнен желанием увидеть на лице Роже хотя бы что-то похожее. Я не питал иллюзий, но в глубине души надеялся заметить легкое подрагивание подбородка, или даже увидеть, как уголки её губ слегка растягиваются. Но хмурое лицо продолжало смотрело на меня кирпичом. Роже не узнавала меня. Или делала вид, что не узнает?

— Роже, — произнёс я, сдержав эмоции, — я рада тебя видеть.

Девочка нахмурилась сильнее. Бровки сползли к переносице, обветренные губы дернулись. Она попыталась выдавить из себя какое-то слово, но сумела лишь громко сглотнуть. Мне этого достаточно. Остальное произнесли её глаза, забившиеся в глазницах как баскетбольные мячи. Взгляд медленно пополз по моим грудным пластинам, по рукам, закованным в кровавый доспех, по ногам. Прилип к висевшей на поясе из Дрюниных кишок костяной дубине. Кривящееся лицо девочки будто стало зеркалом, в котором я увидел своё иное изображение. Ужасное. Совсем не людское.

Роже подняла взгляд и остановилась на моём лице. Может, её смутили мои залитые кровью глаза? Или свисающие до груди свалявшиеся в крови и дорожной пыли дреды? Или кровавые пластины, скрывающие мою шею? Но почему она молчит? Ну же, не молчи! Скажи хотя бы слово!

Мне не хотелось её пугать. Мне не хотелось, чтобы она восприняла меня кем-то, кто причинил ей боль и мучения. Кем-то, кто забрал её из дома и увез на соседний континент, лишив родительского тепла и любви. Но я сделал еще несколько шагов ей на встречу. Протянул ладонь…

— Роже…

И вынужден был замереть. Она испугалась. Девочка испугалась меня. Её вылупившиеся глаза были куда убедительнее любых слов, которых я так и не услышал даже через раскрывшиеся губы. Роже попыталась шагнуть назад, подальше от меня, но у неё ничего не получилось. С подлокотника кресла поднялась подёрнутая мухами рука и ухватилась за тонкое запястье девочки, вынуждая её замереть на месте.

Недоумённый взгляд девочки обратился к спинке стула. Крепко вцепившуюся в лицо Роже хмурость будто смыло крепким напором воды, а все страхи, которые она не могла спрятать от моего взгляда, вдруг развеялись. Я попытался представить себя на её месте, как бы поступил я? Всюду кружат мухи, непрекращающееся ни на секунду жужжание сводит с ума. Рядом кресло с неведомым хозяином, чьё прикосновение можно сравнить с касанием смердящего трупа на солнце. И ко всему этому в дверях комнаты стоит женщина — воин в кровавом доспехе с протянутой в твою сторону рукою, и к тому же она знает твоё имя. Произносит его с мерзким бульканьем и никогда кровокож не сумеет произнести её имя с домашней теплотой и любовью, как это делает мама.