Жуткая рука ослабила хватку. Пальцы, на которых я сумел разглядеть почерневшую кожу в тех местах, где маслянистые мухи улетели, оставив питательную плоть только что вылупившемуся выводку, выпустили запястье девочки, и ладонь легла обратно на подлокотник. Роже вдруг резко бросила на меня взгляд, в котором не было ни страха, ни удивления. Она присмотрелась, спустя мгновение произнесла:
— Инга? — выдавила она, устало хрипнув. — Это ты?
Я не смог сдержать улыбки, кончики губ потянулись к ушам, и я сразу же ответил:
— Да Роже, это я.
— Но как?
— Долгая история. Я обязательно тебе всё…
— Ты служишь ей? Ты выполняешь приказы судьи Анеле? Ты нашёл меня по её воле?
Как много вопросов. И каждый новый, всплывающий в её разуме вопрос кривил девичье лицо страхом. Чем больше она думала — тем больше погружалась в холодные объятия неизвестности.
— Я никому не служу, — успокоил я Роже. — Я переплыла через океан вслед за тобой, только чтобы спасти тебя и остальных детей.
— Она не позволит тебе! — рявкнула Роже, и это было так неожиданно.
Мухи ползали по её платью рывками. Взмывали в воздух, и сразу же садились обратно, манимые теплом тела. Роже словно не замечала их, разрешая ползать везде, где им удобно. Даже когда одна приземлилась ей на губы и рывком перенеслась на подбородок, руки девочки продолжали висеть вдоль тела, теребя пальцами полы грязной робы. А лицо… Еще какое-то мгновение она глазела на меня с неприкрытым гневом, а потом вдруг успокоилась, кожа на лице разгладилась.
— Я пришла не одна, — сказал я, в надежде успокоить Роже, — Я с друзьями. У меня за плечами целая армия. Мои воины на улице, их так много, что они смело занимают несколько улиц. И даже этого дома не хватит, чтобы их разместить на ночь.
Сидящий в кресле незнакомец глухо кашлянул, комната наполнилась жуткими звуками удушения и влажного хрипа, и было не трудно догадаться, что он пытается смеяться.
— А ты уверен в своих силах? — прожужжало в ушах.
Мне захотелось увидеть его лицо.
Давя подошвой сотни ползающих по полу насекомых, я вышел на середину комнаты и встал рядом с Роже. Она послушно отступила, пропуская меня вперёд, чтобы я сделал тот самый шаг, после которого моя жажда любопытства будет полностью утолена. Я посмотрел на сидящего. Кресло было слишком просторным для такого тощего тела, и даже ползающие по почерневшей коже мошкара не могла скрыть смертельную истощённость под плотным покровом хитиновых тел. В кресле сидел Гнус. Вернее, его худшая версия, уставившаяся на меня пустыми глазницами, внутри которых поблёскивали серебристые крылышки. Челюсть с торчащими пожелтевшими зубами вдруг раскрылась, хотя произносимые слова не шли из сгнившей гортани, или из легким с желудком. Его слова по-прежнему жужжали в моих ушах.
— Я узнал тебя.
Услышанное смутило меня. Как можно было забыть человека, который сжёг тебя живьём в церкви? Который вырвал из твоей груди еще бьющееся сердце и на твоих же глазах проткнул его…
— А я тебя не забывал, — сказал я. — С последней нашей встрече прошёл месяц, не более.
— Действительно? Мою память всё больше и больше окутывает непроглядный туман, и не подумай, что тому виной это неподходящее тело. Но твой лик… Твой лик навеки запечалился в памяти всех моих мух, даже у тех, кому только предстоит познать тепло солнца на своих влажных крыльях.
Гнус тряхнул рукой, стряхивая на пол сотни взрослых мух, тем самым освобождая место на гниющей плоти свежему выводку, который на моих глазах начал вылупляться из тысячи крохотных извивающихся личинок.
— Тебе удалось уничтожить большую часть моего сознания, — с досадой произнёс Гнус, — Ты убил часть меня. Видимо, худшую её часть, потому что мне полегчало. Я будто скинул тяжелые кандалы, вызывающие при каждом шаге невыносимую боль. Словно кто-то клещами наконец вынул раскалённый гвоздь из моей груди, мешающий вздохнуть полной грудью. Всё это время я безуспешно пытался унять боль, сбежать, укрыться там, где меня никто не найдёт. Но ничего не получалось. Неведомая жажда была сильнее моей силы воли. Многое стёрто из моей головы, но сладостное ощущение чужой крови никогда не покинет меня. Горячей, медленно стекающей и застревающей в мелких волосках на моей коже. Страшная жажда управляла мною, я был хуже марионетки. Та хотя бы может забраться обратно в ящик по воле своего хозяина, когда я за её спиной искал для себя всё новые и новые приключения.
Голова Гнуса повернулась, переводя пустые глазницы в сторону Роже.
— Мне тошно от самого себя, — прожужжал он, — но они сами виноваты…
— Кто «они»? — спросил я.
— Девочки, испортившие свою кожу. А она чиста… — от подлокотника оторвалась рука и указала пальцем в сторону Роже. — Она чиста.
Рука Гнуса упала на подлокотник, и он снова попытался засмеяться, выдавливая из себя жуткий хрип, в котором слышалось жужжание. Тело содрогнулось, и билось несколько секунду, пока не утихло. Руки с почерневшей кожей вцепились в подлокотники, в попытке гниющее тело подать в перёд.
— Кто я? — спросил Гнус, задавая вопрос себе. — Кроме как разлагающийся труп, жизнь в котором поддерживает ребёнок.
— Ты помнишь свою прошлую жизнь?
Прикосновение бесчисленного количества лапок было невозможно не заметить. Кровавую корку, являющуюся моей второй кожей, покрыло тонкое полотно из тыкающих в меня свои хоботки мух. Насекомые быстро изучили меня. Изучили хорошо, бросив на меня «взгляд» совсем с другой стороны.
Короткое молчание нарушил Гнус:
— Я помню свою семью. А потом лишь боль, заглушить которую могла только кровью, — жужжание заметно утихло, но тишина длилась совсем недолго. — Я узнал тебя.
— Мы, вроде, решили этот вопрос…
— Я помню тебя по прошлой жизни, — и он вновь засмеялся жутким хрипом.
Гнус подался вперёд, и чуть не вывалился из кресла, заливаясь смехом. Мне стало не по себе, глядя на корчившееся в кресле тело, готовое в любой момент развалиться на наших глазах. Грудная клетка тряслась с такой силой, что захрустели кости. Лицевые мышцы не выдержали, полопались, и на паре тонких лоскутов заболталась нижняя челюсть с редкими комками почерневшей плоти. И если бы не Роже, бросившаяся к креслу, он бы развалился на наших глазах.
Девочка протянула обе руки к Гнусу и начала ладонями водить круги. Эффект последовал незамедлительно. Гнус успокоился, провалился в кресло, будто усаживаясь поудобнее. Магия вершилась на моих глазах. Лопнувшие мышцы срослись, вернув челюсть на своё место. Грудь вздулась, а за тонкой плотью было видно как срастаются рёбра.
Когда Роже отступила от Гнуса, на его теле не было ни каких серьёзных увечий. Развалюху собрали, временно. Настанет миг — и ему вновь понадобиться услуги маленькой девочки, руки которой искусно соберут этот гнилой труп, вновь поселив внутри него искру жизни.
— Мои маленькие друзья слишком быстро пожирают меня. А это тело… не успевает подносить им столько еды, чтобы и мне хватало на нормальную жизнь, и им. И только…
Я не слушал его. Всё это время у меня в голове крутился одни вопрос:
— Мы знали друг друга в прошлой жизни?
Челюсть с пожелтевшими зубами мягко отомкнулась от покрытой мухами головы.
— Да, — прожужжало в ушах. — И, если бы она не сказала мне, я бы никогда не узнал бы о тебя.
— Она? Кто «она»?
Он снова засмеялся. Больной ублюдок! Я с трудом подавил желание выхватить с пояса булаву и одним ударом размозжить ему башку. Жаль нет возможности сжечь его прямо в кресле. А лучше всё здесь сжечь! Облить бензином все стены и бросить спичку…
— Татуировки, — неожиданно произнёс Гнус, — знаешь зачем ими портят свою кожу молодые девчонки?
Сказанное обрушилось на мой разум безумной бурей. Образовавшийся вихрь залез между моих полушарий и начал вырывать из памяти редкие обрывки, на которых мелькали изображения убитых девушек с содранной кожей. Немногие знали, что кожу девушек покрывали татуировки. И лишь когда правоохранительные органы сумели проникнуть в квартиру дяди Дениса, проживающего в моём доме, вскрылась жуткая правда. За большим пыльным ковром, висевшем в большой комнате на стене, были найдены растянутые и высушенные внутри картинных рам аккуратно срезанные куски кожи, на которых можно было разглядеть различные изображения, оставленные рукой тату мастера.
