Смутился. Куплен, но не совсем пропащий. Немного тяготится своей ролью в подлости, куда вовлечён.
— Не буду спрашивать. И, честное слово, рад, что не буду подписывать обвинительное заключение по вашему делу. Я начал, вы перебили. В связи с высокой общественно-политической значимостью произошедшего и особой опасностью содеянного это уголовное дело забирает в производство Прокуратура СССР, вас отвезут в Москву.
КГБ вмешалось и меня отмажут? Оптимизм давно исчерпался. Скорее подвергнут публичной порке, шепнув на ухо: обстоятельства переменились, так надо, терпи, выйдешь по УДО. Начнёшь выёживаться — станет хуже.
Кивнул, приняв к сведению. Ничего не подписал, как и обычно. Вместо полагающейся прогулки: Брунов, с вещами на выход. Попрощался с Фёдоровичем и другими заключёнными.
Не этапировали поездом, как ожидал. Молчаливые парни в штатском одели мне наручники и отвезли в аэропорт. Отомкнули их только на борту самолёта. Оба сопровождавших были вежливы и молчаливы, возможно, сами не осведомлённые об обстоятельствах дела. Выдали шнурки, иначе осенние ботинки сваливались с ног.
Ждал, что меня сдадут в Бутырку или какое-то аналогичное место, ещё менее приятное, чем Волгоградское СИЗО, нет, повезли и высадили около административного здания с золотыми буквами на вывеске «Прокуратура СССР», сопроводив в кабинет с табличкой «старший следователь по особо важным делам», фамилия его в памяти не отложилась. Дальше начались чудеса.
— Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по уголовному делу, возбуждённому в отношении начальника УБХСС УВД Волгоградской области Лосева Григория Александровича, предупреждаю вас об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний.
Ага… Свидетель! Но какой статус по моему персональному уголовному делу? Впору становиться в позу собственника, оно — моё, ни с кем не делюсь сомнительной славой!
Следак, внешне — совсем не грозный, колобок роста не выше 160, тем временем взял в руки и зачитал показания опера, сдавшего шефа с потрохами, включая выброс корочек на право ношения оружия и конфискацию кассеты без указания её изъятия в протоколе.
— Вы подтверждаете показания свидетеля?
И что мне делать? Инструкция молчать не распространялась на злоупотребления ментов. И без меня прокуратура узнала про их художества, отмалчиваться глупо. Я согласился:
— До последней буквы.
— Хорошо…
Он вставил листок протокола в пишмашинку, быстро настучал несколько фраз, сунул мне на подпись, затем набрал телефонный номер и скомандовал ввести Лосева.
Это в кино работа следователя комфортна и очевидна — введите подозреваемого, уведите подозреваемого. Накопив некоторый тюремный опыт и объём знаний, я уже въехал, что не так всё просто. У прокурорских нет собственных СИЗО или ИВС. Значит, моего обидчика просто кто-то мариновал в соседнем кабинете и сейчас приведёт.
Лосев был не в наручниках. Я внимательно посмотрел: часы на месте, шнурки и брючный ремень тоже, даже галстук, несколько распущенный и съехавший набок. Значит, его не задерживали, только вызвали в Москву. Препроводившие ОБХССника к следователю мужики не оставили кабинет.
— Присаживайтесь, Лосев.
— Мы разве не закончили? — он зыркнул на меня, но сел.
— Проводится очная ставка между свидетелем Бруновым Сергеем Борисовичем и подозреваемым Лосевым Григорием Александровичем, Москва, 8 декабря 1984 года, начало очной ставки 16−15, — следователь проигнорировал вопрос моего обидчика. — Гражданин Брунов, вы предупреждаетесь об уголовной ответственности о даче заведомо ложных показаний и отказе от дачи показаний, к вам, Лосев, это не относится.
При слове «подозреваемый» тот ощутимо вздрогнул.
— Свидетель Шерстов и свидетель Брунов дали показания, что при задержании Брунова в городе Волгограде гражданин Лосев, уведомлённый, что пистолет Макарова и боеприпасы к нему находятся у Брунова на законном основании, уничтожил удостоверение на право ношения и хранения оружия путём выбрасывания документа в ливнёвую канализацию. Впоследствии обвинил Брунова в незаконном ношении оружия. Свидетель Брунов, вы подтверждаете свои показания?
— Подтверждаю.
Следователь начал трещать пишущей машинкой, заполняя протокол.
— Тоже мне… — пробормотал мент, теперь уже наверняка с приставкой «экс». — Нашли, чем попрекнуть.
— От вас требуется только ответить «да» или «нет» — вы согласны с показаниями Брунова?
ОБХССник замялся, не зная, как поступить. Наверно, думал как выкручиваться из-за причастности к афере по облдорстрою, а тут какие-то жалкие корочки, выброшенные в ливнёвку. Мелкое хулиганство.
— Так и запишем, — следователь даже времени на раздумье ему не дал. — Подозреваемый от дачи показаний отказался. От подписи тоже? Чудесно. Собственно, это чистая формальность — провести очную ставку при наличии противоречий в показаниях. Вас, Лосев, я задерживаю в качестве подозреваемого в преступлении, предусмотренном статьёй 176 частью первой УК РСФСР, то есть за привлечение лицом, производящим дознание, заведомо невиновного к уголовной ответственности. Вы сказали «нашли, чем попрекнуть»? Абсолютно верно, это сущая мелочь на фоне всего творившегося в Волгограде. Но Уголовный кодекс велит вам выписать до трёх лет лишения свободы, преступление доказано с полной очевидностью, что даёт мне право получить у прокурора санкцию на ваш арест. Теперь вы в моих руках и никуда не выскользнете.
— Вы ещё не знаете, кто за мной стоит, — пробовал огрызнуться задержанный.
— Именно! — расцвёл колобок. — А ты мне как раз и расскажешь. Глупости из жанра «признайся во всём, и тебе ничего не будет» втирать тебе не собираюсь, ты не первый год замужем. Сидеть придётся долго, без надежды на УДО, обещаю. Но если не выложишь мне всё как на духу, твоё положение станет не просто очень скверным как сейчас, а совершенно невыносимым. Я специально до поры оставлю директора облдорстроя на свободе, но дам ему понять, что сдал его именно ты.
Социалистическая законность? Гуманизм? Нет, не слышали.
— У меня дети! Пощади!
— А ты собирался щадить Брунова, когда угрожал ему, что будет, если откроешь рот? Тоже давил на семью. Лосев, прокуратура СССР — последнее место на земле, где тебе стоит искать сочувствия. Обрати внимание, тебя сдают твои же подчинённые, крысы бегут с тонущего корабля, твои признания мне очень скоро не будут нужны, как и в эпизоде с пистолетом Брунова.
— Кстати, он — моё личное, законно приобретённое имущество, — вставил я. — Мной понесён материальный и моральный ущерб.
— Конечно, будете признаны потерпевшим. Подпишите протокол и свободны.
Свободен⁈ Возвращён в камеру, свободный в её стенах, или вправе выйти на улицу и бежать пешком — до самого дома, денег на такси или даже метро нет…
На коридоре меня ждали ГБисты, втравившие в эту историю. Аж руки чесались врезать по холёным рожам. Тюремный опыт учит сдержанности, ограничился ехидной репликой:
— Спасибо за длинный отдых на курорте.
— В изоляторе вы вели себя правильно и находились в наибольшей безопасности. Сейчас приедет ваша жена и заберёт домой.
— То есть я — больше не арестант, подследственный, исключённый из партии, уволенный с работы?
Опер замялся.
— Восстановление займёт время и начнётся на следующей неделе. После того, как состоятся необходимые аресты, а косвенно причастные будут сняты с должностей, от первого секретаря обкома.
— Савушкин?
— Сбежал. Сегодня объявим в розыск.
Буду надеяться, что свести счёты со мной — не главная цель его побега.
— Арест дорстроевцев парализует и без того убогую инфраструктуру дорожников в области. Зима кончится, асфальт сойдёт вслед за снегом… Кто организует хотя бы ямочный ремонт? У меня есть предложение: добейтесь освобождения Павла Фёдоровича Стрельцова, содержится в Волгоградском СИЗО. Тоже рыльце в пушку, но по сравнению с другими персонажами — сущий ангел. И он понимает, как укладывать дороги. Рекомендую на место директора облдорстроя.
