Я тоже толкнула лошадь пятками, отправляя ее следом за другом. Обернулась, прощаясь с Мехмедом, который вышел проводить нас, с крепостью, где за короткое время случилось столько всего, где мы были та близки к краху всех надежд и мечтаний, где мы почти проиграли битву с Ягурдой, и где победили… Пусть и с большими потерями…
Тело Гирема я решила оставить в Аддии до середины зимы. Чтобы привезти его домой целым, надо дождаться самого холодного месяца в году — просиня… Сейчас еще слишком тепло.
Мехмед пообещал присмотреть и за Гиремом тоже.
Зелейна больше не выглядела расстроенной. Она улыбалась, хотя в глазах все еще оставалась легкая грустинка, и махала Жерену до тех пор, пока ворота за нашими спинами не закрылись.
Надо поговорить с ним… Я всегда знала, что он не идеален, но сейчас мне было больно за Селесу. И я не хотела бы еще раз видеть, как мой друг предает ту, которой поклялся в верности.
Откладывать разговор, пусть и не слишком приятный, в долгий ящик я не стала. Догнала Жерена, скачущего во главе отряда, и, словно между прочим, заявила:
— Ты зря связался с Зелейной… Это нечестно ни по отношению к ней, ни, тем более, по отношению к Селесе. Она любит тебя, ты любишь ее, зачем тебе нужна была эта интрижка…
Жерен взглянул на меня с улыбкой:
— Елька, ты что решила, что мы с Зелейной, того самого? — Он фыркнул. — Я, конечно, не идеальный, и в моей жизни было всякое, но изменять жене на глазах ее сына, которого люблю, как своего, на глазах воспитанника, которым горжусь и который гордиться мной, и на глазах человека, которого безмерно уважаю и ценю и который, к тому же, является подругой моей жены? Ну, я ж не дурак, Ель… Не было у нас ничего такого… Просто жаль мне бабу стало. Понимаешь, она ж, бедняжка, не так много в жизни-то хочет. Ей-то не нужны все эти короны и троны, ей бы мужика любимого и любящего, семью, деток… А я на эту роль, ну никак не подхожу. Просто выслушал, пожалел, да пару советов дал.
— А что же она так рыдала, когда мы уезжали, — не поняла я.
— Дак, Ель, плачут не только когда любовников провожают. Я может единственный человек за всю ее жизнь, который слушал и слышал, что она говорила. Возлюбленных у нее уж сколько было, да еще сколько будет. А друг, Ель, у нее пока один…
Он улыбнулся. Он снова, как всегда, был прав. Любовников и у меня было немало. А вот такой друг, как Жерен… Пожалуй, только Аррам, муж Вайдлы, стал мне чуточку так же близок.
Глава 31
До Амилории мы добрались без приключений. Дорога прошла настолько спокойной, что у концу пути я даже начала переживать, по опыту зная, что такое затишье часто случается перед бурей и является знаком грядущих больших проблем. Но даже в Южной пустоши измененный твари как будто бы обходили нас стороной, предпочитая выть и стенать в отдалении.
— Мам, — Фиодор придержал коня, заставляя его идти рядом со мной, — ты как? Устала?
Я улыбнулась. Трогательная забота брата о моем комфорте заставляла мое сердце трепетать от умиления. Малыш, которого я когда-то вынесла из королевского дворца на своих плечах, стал взрослым, и теперь, кажется, всеми силами хотел вернуть мне то, что я в него вложила. И это вызывало во мне нежность и теплоту.
— Все хорошо, — кивнула я. — Я уже привыкла к путешествиям без каких-либо удобств.
— Понятно, — кивнул он, вздохнул и отвел глаза. Как будто бы хотел о чем-то поговорить, но никак не решался. Который раз. — Мам, завтра мы приедем домой…
Я качнула головой, соглашаясь. Завтра три недели пути подойдут к концу. Я могла бы гордиться собой, мое присутствие не задерживало наше передвижение, и со мной этот путь преодолели так же быстро, как и без меня.
— Мам, — Фиодор вздохнул, — я хоте тебе сказать, что… У нас там совсем не так, как в замке. И, вообще, это скорее походный лагерь, чем поселение…
Он явно о чем-то умолчал и свел разговор к бытовым удобствам. Но я не стала настаивать. Захочет — расскажет. Тем более, если бы это было что-то плохое, Жерен не стал бы скрывать от меня. Да, и сам Фиодор, предпочел бы рассказать правду заранее, чем ударить меня обстоятельствами, как обухом по голове.
— Ничего, — улыбнулась я, — думаю, там все же лучше, чем посреди поля умертвий, на котором мы ночевали вчера…
— Определенно, — хохотнул Фиодор.
Хотя вчера нам было совсем не до смеха. Когда-то давно дикая магия, бушевавшая на симпатичной круглой поляне, укрытой первым снегом, поднимала мертвых. Но с тех пор кости истлели и превратились в прах. Если бы не пара свежих трупов бешеных крыс, мы бы так и не поняли, что это за надоедливая пыль, которая летает над заснеженным пространством и забивается в глаза, в нос и рот, стоит только его открыть. Переезжать на новое место было поздно, и мы решили ночевать прямо там, тем более за плотную ткань шатра оживший прах не проникал.
После обеда нам стали попадаться следы близкого присутствия людей: следы от колес телеги на замерзшей земле, колеи, вырубки… И чем ближе мы были к лагерю, тем более таких мест нам попадалось. Наконец, когда я уже умирала от нетерпения, так сильно мне хотелось увидеть, сколько же народу поддержало мое стремление избавиться от Великого отца, в сиреневом сумраке груденя, последнего осеннего месяца, мы увидели отблеск горевших костров.
А потом как из-под земли откуда-то сбоку выскочил часовой. Он, несомненно, заметил нас гораздо раньше, и узнал:
— Ваше величество, — обратился он к Фиодору с радостной улыбкой, — с возвращением!
— И рад тебя видеть, Гвидо, — отозвался мой брат. — Как оно все? Спокойно?
— Ага, — радостно осклабился мужчина, лицо которого сливалось с сумраком. Впрочем, я и так поняла, что он мне не знаком. — Скукотища. Только госпожа Илайя и радует, — хохотнул он, — каждый день мужики ей вызов бросают… Знают, что победы, как своих ушей не видать, да уж больно ловко она сражается. Любо-дорого посмотреть…
— Ну, за просмотр денег не берут, — усмехнулся Фиодор, — главное, чтоб руками не трогали…
— Да, такую тронь, — расхохотался часовой, — тут же в могилку ляжешь. Баба, она, ваше величество, покладистой должна быть, послушной, а не ножичком махать, не хуже Волчары.
— Эй-эй, — вмешался Жерен, Он тоже радовался возвращению. — Ты смотри болтай, да не забалтывайся. Госпоже Илайе до меня, как до щенку до волка. Можешь не сомневаться!
Но в его голосе я слышала смех. Как будто бы эта шутка уже давно была всем известна. И только я не понимала, что к чему.
— Дак, я и не сомневаюсь, — часовой откровенно ржал.
— Тетька Елька, — шепот Сирги за моей спиной прояснил ситуацию, — дядька Жерен отказался биться с госпожой Илайей. Сказал, мол, пока она меня не победила, я могу утверждать, что сильнее. А вот если победи-ит… Так что лучше я в стороне постою, да посмотрю, как другие олухи свое мужское достоинство в битве с бабой теряют…
— Спасибо, Сирга, — фыркнула я. А ведь Жерен прав. Пока битвы не было, ты легко можешь утверждать, что победа будет за тобой…
Какая-то смутная мысль появилась в глубине моего сознания. И тут же пропала, напуганная вырвавшимся у меня смешком. Но я насторожилась. Интуиция тут же опомнилась, обозначив упорхнувшую догадку очень важной. Я нахмурилась, стараясь вспомнить, о чем подумала. И только поэтому не увидела того, что было перед моими глазами.
Как же я корила себя за это после! Хотя понимала, что изменить уже ничего было нельзя. Но я хотя бы была бы готова к тому, что произойдет… Но в тот момент я думала совсем о другом.
Стоило нам проехать мимо часового и въехать в темный перелесок, как откуда-то из-под земли повалили люди. Жерен говорил, что из палаток, в которых воины, решившие биться с магами Великого отца, провели все лето и раннюю осень, людей переселили в наспех вырытые землянки. Но я думала, это будут, как в мире Елены Анатольевны, наполовину закопанные в землю избы… Но нет. Землянки в Южной пустоши были обычными ямами, стены которых укрепили плетеными из ежевичной лозы циновками и обмазали глиной.
