Не совсем, но на следующее увеличение денег уже не хватало, зато столько полезного на это потом куплю, хотя бы шкаф с полками закажу в эту нишу, чтобы добро складывать было удобнее. А что класть уже было. Хотя бы бомбы, а там и продовольствие для путешествий, оружие, одежду, запчасти для велосипеда. Может велосипед и не так удобно, как на своём теневом двойнике скакать, но зато так не спалишься без дела.
***
А утром повёл Лёху и Дауна в школу.
Возле ворот они наткнулись на Ярославу Журавлёву.
– Привет, старшая сестричка, – вежливо улыбнулся Лёха.
– И тебе привет, – оживилась она. – Завтра принесу гостинцев. Твой брат наверняка передаст тебе.
– Ага, – серьёзно кивнул Лёха.
Косой, наблюдая со стороны, ощутил смутное раздражение. С каких это пор они стали так мило болтать?
Журавлёва вдруг поинтересовалась:
– Ярослав, тебя ведь вчера Ульяна учила кататься на велосипеде? А почему сегодня пешком? Не научился?
Косой расхохотался, будто это шутка:
– Да брось, как можно не справиться с такой ерундой!
– Ну тогда почему не приехал на велике? – нахмурилась она.
Косой замялся, потом с самым серьёзным видом сказал:
– Отдал велосипед на ремонт.
Журавлёва заморгала и явно не поняла, о чём речь.
Косой ляпнул про "техническое обслуживание велосипеда" и сразу понял, что что-то не так. Но поздно – Ярослава Журавлёва уже держалась за живот, согнувшись пополам у ворот школы. Смех у неё был звонкий, почти заразительный – прохожие оборачивались, думая, что она с ума сошла.
– Чего тут смешного? – буркнул он, нахмурившись, и прошёл внутрь, оставив её хохотать под ясным небом.
В классе оказалось ещё хуже. Сели они рядом, на последнюю парту, и Журавлёва теперь изо всех сил старалась не смотреть на него – иначе снова сорвалась бы на смех. Плечи у неё всё равно подрагивали.
– Ну и что такого смешного? – спросил он, не выдержав.
– Да признай ты уже, что не умеешь кататься! – фыркнула она. – А то выдумал оправдание похлеще школьного сочинения.
– А что? – искренне удивился Косой. – Я у Ланского спросил, почему его тачки не видно, а он сказал, что сдал в сервис. Ну я и подумал….
– Господи! – Журавлёва закатила глаза. – Он машину чинит. У неё масло, фильтры, свечи. А у твоего "коня" что, масло менять надо? Или колодки тормозные по регламенту?
Косой покраснел, поняв, где прокололся. Велосипеды, оказывается, "в сервис" не возят. Это издержки бедности: не знаешь элементарного, потому что опыта нет.
Он упрямо поднял брови:
– Ну и пусть! Даже если я не научился с первого раза, что такого? Ты-то сама небось тоже сразу не поехала.
– Ошибаешься, – совершенно серьёзно заявила она. – Села и поехала.
Косой чуть не поперхнулся. Секунду даже подумывал, не воспользоваться ли свитком копирования навыков, чтобы срисовать у неё умение. С его-то везением, у неё наверняка "уровень мастер". Но на всякий случай спросил во Дворце:
– Каков её навык езды на велосипеде?
– Отсутствует, – безжалостно прозвучал ответ.
Он обернулся и уставился на Журавлёву в полном недоумении. "Вот это да, ещё и врёт как дышит".
Идиому – "не писать черновик" – он впервые встретил в классе. Потом уточнил у учителя, откуда взялось выражение. Тот объяснил, что раньше было "нести чепуху", а теперь пишут "писать черновик". Одним словом – когда человек несёт ахинею, не думая.
С велосипедом разобрались, но Косой сделал вывод: с этой девчонкой лучше всё проверять дважды.
Вскоре прозвенел звонок. Вошёл новый учитель математики – высокий, сухой, в очках – и объявил медленным голосом:
– Временно буду вести у вас алгебру и начала анализа. Сегодня – вероятность.
Для Косого это был тёмный лес. Он и раньше-то. А сейчас тем более. Всё, что он слышал, превращалось в белый шум. Он понимал одно: нужно догонять программу самому, иначе на экзаменах труба. Ульяна как-то сказала ему, что экзамены близко, и если работать, за год можно пройти весь курс. А если напрячься по-настоящему – и за полгода. Косой ухватился за эту мысль, как утопающий за бревно: университет казался ему светом в конце тоннеля. Тем боле можно ведь во время "сна" сидеть во дворце и заниматься, да и смотреть за окружающим. Кстати караул от Проныры больше был и не нужен, если разобраться.
Он уже собирался углубиться в тетрадь, когда заметил: Журавлёва банально спит, положив голову на парту. Тихо сопит, как дома под одеялом. Косой черкнул на клочке бумаги:
"Ты вообще учиться собираешься? Зачем в школу ходишь?"
Она лениво приоткрыла глаза, прочла и нацарапала в ответ:
"Я сюда спать хожу."
Он снова сунул ей листочек:
"А дома нельзя спать?"
"Здесь удобнее," – ответила она.
Косой чуть не рассмеялся. Но записки он писал не ради балагана. Хотел убедиться, что именно она подкинула ту странную бумажку у порога их лавки. Только вот Журавлёва явно это чувствовала и нарочно меняла почерк.
Он задавал глупые вопросы:
"Где тут можно нормально поесть?"
"Какие ещё виды транспорта не нужно сдавать в сервис?"
"Что ела на ужин?"
Она отвечала, как ни в чём не бывало, сохраняя каменное лицо. Они сидели рядом, почти плечом к плечу, и одновременно играли в глупую игру – проверяли друг друга, изображая невинных идиотов.
Записки, которыми они обменивались, были пустяковыми и почти бессмысленными, но Ярослав упрямо верил – Ярослава Журавлёва рано или поздно сорвётся и перестанет играть свою роль.
Однако терпения у неё оказалось больше, чем он ожидал. Лишь после длинной цепочки бумажек, исписанных торопливыми каракулями, она наконец изменила почерк и вывела уже свой настоящий, привычный почерк.
"Это я подсунула записку под дверь магазина. Хватит юлить, переходи к делу!" – не выдержала она и открыла карты.
Косой тут же нацарапал ответ:
"Значит, ты сказала мне не оставаться здесь только потому, что боялась: вдруг я узнаю, что ты украла моё имя?"
Но Журавлёва решила оборвать переписку и, не моргнув глазом, спрятала лицо за книгой.
В этот момент в тишине класса раздался скрипучий голос старого учителя математики:
– А вы там, на задней парте, прекратите перебрасываться записками.
Соседи по классу повернули головы. Взгляды многих остановились на парочке – в воздухе повисло любопытство. Учитель прищурился и спросил:
– Ну-ка, как ваши имена?
– Я – Ярослав Косой, – отчеканил один.
– А я Ярослава Косая! – весело добавила Журавлёва.
Старик нахмурился:
– Думаете, я похож на дурака?
Косой ощутил, как кровь бросилась в лицо – и обиду, и неловкость, и злость.
Тут с первой парты донёсся чей-то шёпот:
– Учитель, у них правда одинаковые имена.
– Верно, так и есть… и они не борат с сестрой, – подтвердил другой ученик.
Учитель нахмурился ещё сильнее, не веря своим ушам. Он даже дошёл до отдела академических дел, выпросил список учеников 12–Б и, вернувшись, долго качал головой: действительно, два Косых в одном классе. Какое издевательство судьбы!
Но оставлять это просто так он не собирался.
– Косой в кепке, выйди к доске и реши пример, – наконец велел он, почему-то не использовав женскую форму фамилии.
Ярослав внутри ликовал: "Ну держись, Журавлёва!" – уже предвкушая, как та выйдет и будет краснеть.
Но радость его длилась всего миг. Перед его глазами Ярослава спокойно сняла кепку с головы и небрежно водрузила её… на него самого. Всё это произошло так буднично, словно никто вокруг и не заметил.
"Так вообще можно?!" – ошарашенно думал Косой, но разум его в тот момент отключился: впервые он увидел её лицо без привычной тени козырька.
И он потерял дар речи. Чистая кожа, чёткие черты, тёплый блеск глаз – её красота обрушилась на него неожиданно и безжалостно. Теперь стало ясно: кепка служила не прикрытием для тайной личности, а щитом от слишком пристальных взглядов.
