Педро медленно кивнул, будто переваривал слова дяди. Он потер подбородок и буркнул:
— Гроб Дрейка. И ты думаешь, он знал, где искать?
— Знал или нет, — хмыкнул Хуан, садясь обратно в кресло, — но он был близко. Слишком близко. Я не могу рисковать, Педро. Если он бы добрался до гроба, то все — конец. Золото, власть, все, что я хочу взять, ушло бы к этому пирату. А теперь, если ты прав, он мертв, и дорога открыта. Но мне надо знать, как это достать. Ведь могла команда знать о том, как этот проныра собрался со дна моря брать свинцовый гроб. Туда даже ныряльщики за жемчугом не могли достать. Сомневаюсь, что он рассказал бы это даже под пытками. Поэтому, теперь надо будет у его команды узнать.
Педро хмыкнул, едва заметно, и скрестил руки, глядя на дядю.
— Ты знаешь, где этот гроб? Или только слухи?
Хуан махнул рукой, будто отгонял муху, и отпил еще глоток вина и он буркнул:
— Не важно. Важно то, что Крюк был мне помехой. Ты его убрал и это первый шаг. Теперь я могу думать дальше.
Кабинет наполнился тишиной. Свет свечей плясал на стенах.
— Гроб Дрейка — не просто золото. Это власть, мальчик мой. Власть над Карибами.
Педро задумчиво смотрел на дядю.
— Власть, дядя? — переспросил он, потирая подбородок. — Ты хочешь не просто золото, а что-то большее?
Хуан резко повернулся и ухмыльнулся, глядя на племянника. Свет свечей отразился в его глазах и он упер руки в столешницу.
— Большее, Педро, — сказал он шепотом. — Гроб Дрейка — это ключ. Золото, карты, тайны — все, что он спрятал, даст мне силу, которую ни один губернатор не видел.
Педро прищурился, глядя на дядю.
— Что дальше?
Хуан махнул рукой. Он недавно узнал, что губернатор Тортуги, старый лис Жан-Филипп де Лонвийе, объявил его личным врагом. Свидетельство о каперстве отозвал, награду за голову назначил. Скоро каждый капитан, каждый головорез на Карибах охотился бы за ним. Поэтому, Хуан был доволен тем, что в итоге получилось.
Хуан повернулся, глядя на племянника. Губернатор хотел гроб Дрейка, хотел власть, а Крюк, живой или мертвый, был лишь пешкой в его игре.
Конец интерлюдии.
Глава 2
Голова гудела, как от пушечного залпа, а в груди ныло так, будто туда крюк раскаленный сунули и провернули пару раз для верности. Я открыл глаза, щурясь от света, который лился через круглое окно каюты, и сразу понял — я жив. Лежу на койке, подо мной простыня, чистая, пахнет приятно, а не кровью и гнилью, как можно было ждать после такого. Шевельнулся, чувствуя, как тело отзывается слабостью, но не мертвой, а живой, теплой, будто силы где-то глубоко внутри еще шевелятся. Грудь стянута повязкой, плотной, аккуратной, я провел по ней пальцами, удивляясь, что нет ни жара, ни вони — рана, видать, чистая. Кто-то меня вытащил с того света, хотя после дуэли с этим гадом Педро я был уверен, что мне крышка.
Приподнялся на локтях, оглядываясь, и замер, как юнга, впервые шторм увидевший. Моя каюта на «Принцессе Карибов», но не та, что я помнил. Стены обшиты свежим деревом, пахнут смолой, а не плесенью, как раньше. У окна — стол, резной, темный, с лаком, будто его вчера вырезали. На столе чернильница с пером, пара книг в кожаных обложках — я что, теперь ученый муж, а не пират? Стул рядом, с подушкой, мягкий, будто для барона какого, а на стене — картина, черт возьми, корабль под парусами, нарисованный так, что хочется проверить, не качается ли он на волнах. Я моргнул, думая, уж не свихнулся ли я от потери крови, но нет — все взаправду. Шторы на окне, темно-зеленые, плотные, под койкой сундучок, маленький, с медными уголками, будто для золота или драгоценностей. Это что, пока я валялся, кто-то решил мою каюту в барский покой превратить?
Корабль покачивался еле заметно, волны плескали о борт, а издалека доносились голоса — матросы орали что-то друг другу, но тихо, будто не на палубе, а где-то на пирсе. В порту мы, значит, и, судя по всему, в Портобелло. Я потер лицо, чувствуя колючую щетину и попробовал вспомнить, что было после дуэли. Пыль в горле, крик Моргана, кровь, что хлестала, как ром из пробитой бочки, — и все, темнота. А теперь я тут, живой, в каюте, которая выглядит, как мечта какого-нибудь купчишки. Вежа, что ли, постаралась? Я хмыкнул, но тут же поморщился — смех отозвался резкой болью в груди, как укол ножа.
Сел ровнее, стиснув зубы, и потянулся к краю койки, нашаривая сапоги. Они стояли рядом. Чистые, будто кто-то их вымыл, а рядом — мой крюк, отполированный, лежит на сундучке, как украшение. Я взял его в руки, повертел и ухмыльнулся — хоть что-то знакомое в этом мире. Каюта, конечно, хороша, но непривычно. Я привык к скрипу досок, к вони рома и пота, к стенам, которые трещат от каждого шторма, а тут — тишина, чистота, даже запах какой-то мягкий, как у свежесрубленного леса. Поднялся, медленно, чувствуя, как ноги дрожат, но держат, и шагнул к столу. Провел рукой по дереву — гладкое, теплое, без заноз. Открыл одну из книг — чисто. Это видать для записей.
За окном мелькнула тень — кто-то прошел по палубе и я напрягся, прислушиваясь. Шаги стихли, но голоса с пирса стали громче — кто-то спорил, кажется, про канаты или бочки. Я подошел к окну, отодвинул штору и глянул наружу. Порт Портобелло лежал передо мной, шумный, грязный. «Принцесса Карибов» стояла у дока, пришвартованная крепко, паруса сложены, а на борту — никого, только тени мелькали. Ремонт, видать, закончили, раз она так блестит, как новая. Я хмыкнул, потирая подбородок. И сколько я тут провалялся? Надо бы узнать, что вообще творится.
Вернулся к койке, сел, чувствуя, как слабость снова накатывает, и потрогал повязку. Швы под пальцами были ровные, крепкие, нитки не торчали, а кожа вокруг — прохладная, без красноты. Я, как врач, знал, что это значит — кто-то постарался, и не просто замотал тряпкой, а знал, что делает. Но кто? Морган? Да он скорее ромом меня зальет, чем иглой шить будет. Стив? Этот дубина только канаты вяжет, а не раны. Джейк Одноглазый, что ли, этот шулер с повязкой? Я усмехнулся, качая головой. Нет, не он, у него руки для карт, а не для лекаря. Тогда кто?
Дверь скрипнула, я напрягся, рука сама сжала крюк, который лежал рядом. Тяжелые и быстрые шаги приблизились. Я выпрямился, готовый встретить хоть черта с рогами. Кто бы ни пришел, я хотя бы не буду лежать, как дохлая рыба на берегу. Дверь распахнулась, в каюту шагнул хмурый Морган с руками в карманах, глаза блестят, как у волчонка. Я выдохнул, расслабляясь, но не до конца — что-то в его виде мне не нравилось, слишком уж он был напряженный.
— Ну что, Крюк, очнулся? — заявил он, но без обычной насмешки. — Три дня тебя в чувство приводили, а ты все храпел, как после бочки рома.
— Три дня? И что, я все это время тут валялся? А корабль кто в порядок привел?
— Три дня, — кивнул он. — После дуэли тебя сюда притащили, чуть живого. А «Принцессу» на верфи подлатали, как ты и велел. Все готово, кубрики новые, камбуз сияет, каюта вот твоя — сам видишь.
— Вижу, — буркнул я, оглядываясь снова. — Это что, я теперь в барском доме живу, а не на бриге?
— Верфь постаралась, — хмыкнул Морган, потирая шею. — А каюту я велел доделать, чтоб ты очнулся и не в трюме. Капитану полагается.
Три дня я был без памяти, а он тут все на ногах держал. Молодец. Но вопрос остался — кто меня зашил? Я потрогал повязку снова, глядя на него, и буркнул:
— Ладно, с кораблем ясно. А это кто сделал? — ткнул я пальцем в грудь. — Ты, что ли, иглой махал?
— Не я, — покачал он головой, и в глазах его мелькнуло что-то странное, то ли злость, то ли уважение. — Тут другая история. Скоро сам узнаешь.
— О как, — хмыкнул я, откидываясь на подушку. — Ну, давай, зови своего лекаря. Посмотрим, кто меня с того света вытащил.
Он кивнул и шагнул к двери, а я остался сидеть, глядя на картину с кораблем. Три дня без памяти, каюта как из сказки, и Морган, что чего-то недоговаривает. Ну и денек начинается, черт возьми.
