— Глупости, — отрезал директор довольно убедительно. — Твоя рана совсем маленькая, денег хватит, чтобы заплатить хорошему врачу. Ты еще проживешь лет сто.
— Не хочу. Противно жить некрасивой старой ведьмой.
Девушка уже сейчас была очень некрасива — воздействие наркотика уменьшилось, задорное когда-то личико сделалось свинцово-бледным
— Ты всегда будешь молода и прекрасна, — милосердно солгал Гай.
— Врун. Понятно, что мне конец, но, может, это и к лучшему. Знаешь, Великий Разум, может быть, существует. Пусть он заберет меня к себе, так будет лучше. Устала я что-то, совсем сил нет…
Гай больше не слушал девушку. «Интересно, сказал ли плешивый правду? Если образец вызывает распад информации, последствия вот-вот скажутся на мне. Контейнер с виду цел, наверное, он разрушается, просто медленно».
Гай опустил веки, прислушался к своим ощущениям, но ничего необычного, кроме тахикардии, не заметил. Частое биение сердца легко объяснялось стрессом.
— Дина, какого цвета моя рубашка?
— Темно-синяя.
Она ответила не задумываясь, и ответила правильно, Северин слегка успокоился, но не надолго. Он вспомнил десятки мелочей — странное поведение плешивого, болтливую заносчивость высокопоставленного преторианца, относительно слабое сопротивление охраны и снова ужаснулся в душе. «Когда мы пришли, они уже умирали». Он уложил Дину так, чтобы рана поменьше беспокоила ее. Потом задумался о ближних последствиях всеобщего толка. Скептик в душе, Гай Северин никогда не стремился примкнуть к беспокойной породе спасителей человечества. Мессианские замашки оскорбляли его врожденное чувство вкуса. Но едва ли образец мог уничтожить Геонию, судя по бормотанию плешивого, у распада была фиксированная зона действия, причем небольшая.
«Отсюда до Порт-Иллири километров сто. Врешь, тварь, ты не дотянешься. А у меня, возможно, иммунитет. Плешивый говорил, что такое бывает».
Директор приободрился. Он спрячет контейнер в скалах, вернется в Центр и угонит машину. Заберет Дину и переправит ее в город, отыщет неболтливого врача и пригласит его пожить на вилле, занимаясь лечением раненой родственницы. Придется договориться с Марианом насчет охраны и объяснить свое отсутствие, скрыть опасность от Марго, но, благополучно пережив самое страшное, Гай знал, что легко справится с мелкими препятствиями.
Трансмутация надвигалась, но она больше не вызывала панического отторжения. «Что ж, можно жить и с этим, — решил для себя Гай Северин. — Лишь бы не смерть разума. Только бы не окончательное уничтожение…»
Он некоторое время сидел, полной грудью вдыхая горный воздух и бездумно подставляя лицо вечернему солнцу. Дина затихла. Он снова уложил девушку поудобнее и лишь тогда заметил, что ее руки холодны как лед, а выражение страдания на лице исчезло. Гай пальцами открыл левый глаз, зрачок, на который падало солнце, не двигался.
«Вот и все». Женщина, которая причинила Гаю Северину столько неприятностей, умерла тихо и незаметно, без последних, докучливых, жалоб, как будто возвращая долги.
Гай испытывал некоторое уважение — он впервые осознал бесконечную меру физического терпения Дины.
Потом встал, и отряхнулся. «Придется бросить тело здесь. Я не повезу в город мертвую девушку с пулей в животе».
Он тщательно осмотрел одежду, чтобы уничтожить следы крови, но на черной ткани он не заметил ничего,
и лишь спустя время вспомнил, что рубашка была синяя.
«Странно, у меня нарушилось восприятие цвета». Директор покачнулся, не желая признавать начало распада, поймал потерянное равновесие, поднял контейнер и оглянулся назад. Возле здания Центра копошились люди. Сверху они казались мелкими, словно муравьи.
«Придется уходить пешком. Но ничего, я в хорошей физической форме, и к утру выберусь из скал в обход дороги…»
Рубашка продолжала оставаться черной, Гай забыл ее прежний, насыщенно-синий цвет. Ему казалось, будто он шагает быстро и уверенно, на самом деле директора мотало на каждом шагу.
…Ночь Гай встретил в одиночестве. Он сумел забраться далеко и теперь лежал на спине, равнодушно разглядывая сияющий беспорядок созвездий. Контейнер Гай бросил рядом, он больше не боялся, информационное разрушение зашло слишком далеко, постепенно вызывая паралич тела и остановку сознания, но мысли гасли так легко и незаметно, что директор совсем не замечал их ухода. Он лишился воли, потом — отчетливой цели, некоторое время цеплялся за воспоминания о сыне, но через минуту обнаружил, что больше не знает имени Мика. И тогда Северин ненадолго погрузился в похожий на мир ребенка, уже почти лишенный личности, он без мысли переживал свой гнев, страх, и восторг, а надвинувшийся хаос преобразил эти эмоции новыми красками…
Он утомился, краски пожухли. Оставались смутные образы детства. Забылось имя матери, но он видел ее руки, слышал голос, и собственной маленькой ладонью трогал поток пепельных волос…
Но и это не был конец. Тело директора дергалось, пытаясь реагировать на холод, но он не чувствовал холода, Гай корчился от боли, но при этом ничуть не страдал, потому что потерял представление о страдании. Светало, шел мелкий дождь, он стекал по до неузнаваемости переменившемуся лицу человека.
«Разум!» — он нашел это слово и позвал, но почти мертвым сознанием не умел разобрать ответа, зато ненадолго вспомнил, где находится. Поднял руку, и рука послушалась. Превозмогая паралич, подтянул ящик поближе к себе, перевернулся ничком и прижался грудью к твердой крышке.
Как хорошо, что распад, удовлетворившись его плотью и нервами, не коснется воздуха и лениво парящих вверху птиц… Директор так и остался лежать, в неловкой позе, прижимая контейнер к груди. Птица, которая давно наблюдала за человеком, села, сложила бурые крылья и косыми скачками переместилась поближе. Это оказался обычный падальщик — уродливое существо, но Гай больше не думал о птицах.
…Он все время шагал по гладкому шоссе, неведомым образом подвешенному в пустоте. Подъем был крут, а директор объединенной компании сильно устал. «Еще немного осталось».
Гай так и брел в бесконечность — одинокая фигура на одинокой дороге, и вокруг не было ни дождя, ни дерущихся стервятников, ни осклизлого, испачканного нечистотами камня.
Дорога оставалась чистой. Постепенно Гай приободрился. «К вечеру как раз доберусь», — решил про себя он.
Часть третья. Лицом к лицу
Глава 8. Крысоловка
Зима в Порт-Калинусе была в самом разгаре, хотя снега почти не выпало, только пожухла на газонах трава. Мик и его сестра сидели в широкой крытой галерее большого магазина за одним столиком. Нина пила коктейль, Северин пытался читать каленусийские тексты.
— Полный бред. Буквы как будто пляшут.
— Я чувствую приближение Риордана. Того толстого смешного парня, который делала генетический анализ в Порт-Иллири.
— Ерунда, тебе показалось.
— Вовсе не ерунда — сам смотри!
Медик, добрый, смущенный протолкался поближе. Он плюхнулся на стул с таким видом, будто не провел два месяца в осажденном городе на юге, а ненадолго выходил покурить.
Мик притянул к себе добряка и крепко обнял его.
— Говори все, что знаешь, можешь меня не беречь. А Нина и так догадается, вы с нею одной породы.
Риордан молча сглотнул, не зная, с чего начать.
— Мама жива? — первым нашелся Мик.
— Да. Как только началась трансмутация, я забрал ее из клиники и увез за город, в санаторий. Возьми адрес. Если повезет, изменения скажутся на ней постепенно.
— Что еще?
— Регент Линдер исчез, говорят, умер первым. Многие болели и умерли, то ли от трансмутации, то ли от чего-то еще.
— Как умер мой отец? Его убили?
— Нет. Если хочешь, я расскажу всю правду, мне кажется, что ты имеешь право знать… Только здесь, в Порт-Иллири, все твои знания считает любой прохожий.
