Каменные надгробия и могилки, такие безобидные днём, сейчас казались чем-то страшным до безумия. Жутко стало Мартине, бегом она с этого кладбища подалась. Выбегает на крайний ряд могилок – глядь, а мимо идёт кузнец – здоровый такой мужичонка. Смелый был, не боялся мимо погоста ночью пройти. Мартина бегом к нему, а он её как увидал, да как рванул с перепугу. Лишь дико орёт на бегу.
Больше он мимо кладбища, наверное, не пойдёт, − хихикнув, сказал кашит. – Небось, ещё и в штаны наложил.
− В таких случаях говорят – чуть не наложил, − с улыбкой сказала Элама.
Я молчал, следил за мясом, а оно уже почти прожарилось, сочилось аппетитными пузырями.
− А у нас одна байка ходила, про ведьму-кашитку по имени Брусида, которая просидела три ночи на кладбище.
− А чего сидела-то? – спросил я. – Мертвецов восставших ждала, что ли?
− Почти угадал. – Сделав паузу, Матэс продолжил. – Жила у нас в деревне у замка ведьма Брусида. А у нас дочка мельника с ума сошла на время. Потом в голове у неё прояснилось. Но история такая: она утверждала, что её у кладбищенских кустов вечером мужик какой-то снасильничал, а потом, хохотнув, сказал, что он покойник с погоста. А у ведьмы мужиков давно не водилось, страдала она от недостатка внимая сильного полу. Страшненькая была. Так вот, сделав любовный приворот, пошла ведьма на кладбище.
− Да… странно у вас, кашитов. У людей бы так ни за что никто не сделал, − перебил его я.
Матэс многозначительно посмотрел, но продолжил.
− Просидела Брусида ночь – никто не появился. Вечером второго довелось Нику кожемяке проходить недалеко от кладбища. И тут появляется из кладбищенских кустов Брусида и так нагло спрашивает: ну что, тут завалишь, или возляжем за кустами?
− Аха, ха! – Элама широко улыбнулась. – Представляю этого кожемяку, если он ведьму эту не узнал!
Замолчали… я всё проворачивал временами вертел. Мясо, наверное, уже было готово, но я не спешил – пусть ещё прожарится, вдруг оно не очень съедобно.
− Мегед, а ты что расскажешь? − тихо спросила Элама.
− Да что? По нашим кладбищам никто не бегал. И вообще, у нас в склепах хоронят. Я ведь северный житель. Просто занесла сюда судьбина. Могу про склеп рассказать историю. Но она очень грустная.
− Не! Грустного не нужно, расскажи что-нибудь хорошее.
Первое, что мне пришло в голову – это случай на Медвежьем острове.
− Могурассказать про медведя, который рычал в кустах.
− Давай про медведя. Может, мясо уже можно есть?
− Нет, пусть лучше прожарится. Дело было так… Было тогда мне лет пятнадцать, мы с Тамриком рыбачили на медвежьем острове. Своё название остров получил оттого, что там было много малины. В сезон, когда она созревает, туда часто заглядывали медведи, лакомились. В это время, конечно, никто не рыбачил там: медведь – зверь опасный. Кто говорил, что один с вилами на медведя ходил – врёт. Потому что взрослый медведь пробивает с разгона стену в сарае, если она не из брёвен, а из досок. А ударом лапы плющит взрослому мужику череп.
А в остальное время года там рыбачили смелые подростки, такие как мы с Тамриком. В принципе, рыбалка заключалась в охране двух морд…
Лица Эламы и кашита вытянулись от удивления.
− Ничего не понял, − сказал Матэс недоуменно. – Рыбачить, охраняя морды? Может, объяснишь?
− Так называют ловушки, куда заплывает рыба, а выплыть не может.
− Аааа… ясно. У нас такое называют плетеня.
− Принцип ловушки – такой плетённый из прутиков короб, ставят в основном на перекатах. По бокам два отдельных щита-крыла из веток, чтобы больше рыбы заходило в морду. Всё это крепится колами, вбиваемыми в дно. Раз в день морду поднял, улов вытрусил – и всё, полный мешок рыбы. Но из соседнего храма повадились у нас эти самые морды воровать. Вот и охраняли мы ночами, а днём в храме отсыпались. Приходим как-то вечером на дежурство, а морд нету. Спёрли днём, сволочи. Разозлились мы с Тамриком, решили пойти к соседям, да стащить морды у них. А если наши найдём – вообще рожи понабивать. Идём мы, значит: ночь светлая – луна аж сияет. Я что-то рассказываю, и тут Тамрик так тихо говорит: Мегед, медведь! Я поднимаю голову и обомлеваю со страху – в десяти шагах стоит на четырёх лапах и смотрит на нас годовалый медведь. Мы стоим, он смотрит…
− И что? – в нетерпении спросил кашит. Осторожность и охотничий инстинкт у них в крови.
− Наверное, мы просто не поняли сразу, что нужно пугаться. А медведь так как-то полубоком побежал в лес. Красиво… И тут Тамрик на меня смотрит и говорит: а вдруг недалеко его мамаша? И мы разворачиваемся и бежим! А самим смешно, бежим-то мы медленно. Медведи раза в три быстрее нас бегают. А мы мчимся по тропе и смеёмся. Просто ситуация такая необычная.
− Если бы там медведица была, вам бы было плачно! – сказал Матэс. – Повезло вам.
− В общем, пришли мы без морд, злые вернулись в храм. Утром будит меня Герфин, спрашивает: Мегед, там, на Медвежьем острове сейчас как? Шалаш ваш стоит? Просто у меня сегодня день рождения, хотели там с пацанами отпраздновать, винца попить. Тем более наставник приболел, поставили старшим Таравана. Я с ним уже договорился.
− Я даже уже понимаю, почему ты про медведя рассказываешь, − сказала Элама. – Они сейчас пойдут на остров, там будут сидеть на деревьях, а медведь выпьет ихнее вино.
− Не угадала, − сказал я. Затем продолжил. – Смотрю я на Герфрана. Настроение что-то у меня хорошее. Говорю: если хочешь, можешь идти, но мы оттуда вчера убежали, потому что за нами гнался медведь.
− Что мне ваш медведь! Я вообще-то их не боюсь! Батя мой на вилы их как любую дичь насаживал, один на медведя ходил! Я тоже, если что, вилы боевые с собой прихвачу.
В общем, пошли они днём на Медвежий остров. А я, прихватив тёплую куртку, пришёл через время к Тамрику. Объяснил, что хочу попугать зазнайку Герфрана и его компанию. Медвежий остров, как и положено любому острову, находился посреди реки. И вот мы с Тамриком пробрались на него по дальнему перекату, зашли от зарослей малины к своему шалашу, который стоял на поляне. А там болтовня, крики: подвыпившие друзья Герфрана громко разговаривали наперебой у костра.
− Надевай куртку, ломись по кустам, а я буду рычать, − прошептал я Тамрику.
Он накинул куртку, затем с разгона упал в сухой куст валежника. Раздался такой хруст, что мне самому чуть страшно не стало. И тут я зарычал. Никогда не думал, что будет так похоже на медведя. А Тамрик уже влетал с разгона в другой куст. В общем, когда мы вышли на поляну, чтобы посмеяться вместе с Герфраном, то увидели только вино и закуску. Да ещё самого Герфрана, улепётывающего по перекату. Вернее, он уже выбирался на берег, даже не обернувшись, исчез в кустах.
− Вот вы там посмеялись, наверное, − сказала Элама.
− Да уж, потом попили винца, поели. Всё равно ведь никто за ним не придёт. А посмеялись больше всего мы дома, когда нам все друзья Герфрана, да и он сам, рассказывали, каким был огромным и бурым медведь.
− Мегед! Снимай мясо! – требовательно промолвил Матэс. – Я сейчас свой язык проглочу!
− Готово мясцо, готово! – Сняв тяжёлый вертел, я ножом стащил куски пахучего прожаренного мяса на три крупных листа, которые Элама заблаговременно расстелила рядом со мной.
Мы ели горячее мясо жадно. Мягкое и сочное, оно сейчас казалось самым вкусным блюдом на свете. А может, так оно и было. Хотя… когда сильно голоден и хлеб – вкуснятина.
Когда наелся, верхние веки стали сами опускаться, будто кто-то их легонько прижимал пальцами. Элама зевала, перед этим тихо сказав, что это очень вкусное мясо.
− Матэс, Элама, отдыхайте, я первый подежурю, − сказал я. Никто не спорил, Элама заснула сидя, опустив голову на грудь, а Матэс улёгся у костра набок, свернувшись калачиком.
Тишина…
Странный этот лес. Ни мошкары, ни птиц. Паутины тоже нигде не видел, да и кого ловить тут паукам? Значит, и пауков здесь тоже нет. А кого тогда едят большие змеи? Хотя, слышал я пару раз странные звуки вдалеке.
