Господи, как же я, дура такая, обрадовалась тогда…
Купюра оказалась ловушкой, заброшенной из другого мира. Так работорговцы набирали бедолаг, польстившихся на потерянные деньги. Кого только не было в лагере рабов, куда меня привезли после поимки. Люди всех возрастов и цветов кожи, из самых разных стран мира. Всем нужны деньги, и все бросались на купюру, что заманчиво валялась на земле.
Мне не хотелось об этом думать. Не хотелось вспоминать. Я потеряла родину и дом и не могла вернуться. Вот и все.
— Сколько вы за нее просите? — осведомился седой, придирчиво осматривая мою одежду. Эти пестрые тряпки мне выдал один из работорговцев: платью с бесчисленным множеством складок и карманов следовало делать меня яркой и выделять из остальных. Почему-то у здешнего люда сложилось впечатление, что меня купят быстрее прочих девушек, загнанных в клетку.
— Пятнадцать золотых карун, господин, — с готовностью ответил работорговец. — Поверьте профессионалу, такая девушка стоит каждой монеты.
Насколько я успела понять, пятнадцать карун были очень значительной суммой. На какой-то миг мне стало страшно — этот покупатель казался очень приличным человеком, и мне подумалось, что мы найдем общий язык. Что, если он сейчас уйдет? И вдруг потом меня купит какая-нибудь сволочь вроде тех, что вчера набирала девушек в публичный дом? Но седой снова окинул меня пристальным взглядом и вынул из внутреннего кармана сюртука кожаный кошелек. Работорговец довольно смотрел, как покупатель отсчитывает деньги ему на ладонь, а затем молниеносно спрятал полученное и зазвенел ключами.
С меня тотчас же сняли ошейник — теперь за свою покупку отвечал покупатель. Но я даже радоваться боялась: вчера видела, как человек, забравший из нашей клетки пухленькую блондинку-француженку, велел снова надеть на нее ошейник. Так и повел, как собаку. Француженка плакала до тех пор, пока новый хозяин не закатил ей оплеуху. Потом они исчезли из виду, и я не знала, что с ней было дальше.
Этот мир был похож на картинку из книги сказок: дворяне в расшитых золотом камзолах, экипажи на улицах, напоминавших пряничные домики, сторожевые драконы, которые величаво парили в небе — и возможность пойти на рынок и купить живого человека. А потом, допустим, убить его. Никто и слова тебе не скажет, ты можешь делать со своей собственностью все, что захочешь. Мир выглядел сказочным — а был уродливым.
Мне стоило огромного труда скрывать свое презрение.
Седой не стал возвращать на меня ошейник. Получив выписанный от руки чек от работорговца, он взял меня за руку и повел между клеток к выходу с рынка. Я уныло плелась за ним, прикидывая, что меня заставят делать за миску супа. Хорошо, если я буду просто служанкой, а если нет?
…помнится, осматривая меня, один из работорговцев вдруг захохотал, запустив лапищу мне между ног: «Ребяты, да у нас неломанная девка! Ценный товар!» Дома я страшно стеснялась того, что в свои двадцать так и была девственницей — а в новом мире моя невинность спасла меня от надругательства. Девственницы на рынке стоили намного дороже…
— Меня зовут Энцо Эвретт, — с достоинством дворянина представился седой. — Для вас — господин Энцо. Вы Дора, я верно запомнил?
Я не ошиблась, мой покупатель оказался хорошим человеком. Сам факт того, что он обратился к рабыне на «вы», свидетельствовал в его пользу.
— Да, господин Энцо, — дружелюбно ответила я. Чем быстрее мы найдем общий язык, тем лучше. — Я Дора.
Идиотское имечко, которое дали мне родители, оказалось счастливым. На местном языке «Дора» означало «отмеченная удачей». Вот только пока особой удачи и не было. Я потеряла дом, стала бесправной рабыней… видно, удача прошла где-то стороной.
— Вам приходилось работать с больными?
Мы подошли к стоянке — экипаж господина Энцо оказался самым большим и дорогим, и я заметила, что остальные кучера расположили свои экипажи подальше. То ли не хотели случайно задеть, то ли боялись. Во мне шевельнулось неприятное, гнетущее ощущение. Кучер спрыгнул с козел, открыл дверь перед господином Энцо, и мы разместились внутри, на мягких теплых скамейках.
— Я досматривала свою бабушку, — сказала я, когда кучер закрыл дверь. — Давала ей лекарства по часам, кормила, мыла.
Горло перехватило спазмом горя, и я кашлянула в кулак. Бабушка умирала два долгих года. Из энергичной и активной женщины она превратилась в злобное существо, которое визжало на весь дом и день, и ночь, поливая меня самой грязной руганью. Я не закончила институт — пришлось уйти, чтоб ухаживать за ней.
Господин Энцо понимающе кивнул.
— Вам предстоит похожая работа, — сказал он. — Видите ли, я слуга самого сильного волшебника в этой части Мира. И вам предстоит ухаживать именно за ним.
Я удивленно посмотрела на него. Сиделка при волшебнике? Невероятно!
— Он болен? — осторожно спросила я. По лицу господина Энцо было видно, что он искренне переживает за судьбу своего хозяина.
— Он создал новое заклинание по заказу его величества, — с искренней горечью произнес господин Энцо. — Но, сработав так, как требовал король, оно погрузило милорда Мартина в сон. Глубокий сон, подобный смерти.
Значит, волшебник в коме. И его надо мыть, кормить — пока неясно, как — и менять под ним пеленки.
— А он может поправиться? — спросила я. Господин Энцо кивнул.
— Сейчас над этим работают лучшие маги из академии чародейства и волшебства, — ответил он. — Именно они и посоветовали мне найти невинную деву для ухода за милордом. Ваша жизненная сила и чистота помогут сдвинуть все с мертвой точки… — господин Энцо снова вздохнул. — По крайней мере, так говорят волшебники. И мы ничего не теряем, если попробуем помочь милорду таким образом.
Экипаж свернул сперва на один широкий проспект, затем на другой, миновал пышный осенний парк с изящными статуями возле входа, и, прокатив по мосту через свинцово-серую холодную речку, выехал за город. Теперь мы ехали среди бескрайних угрюмых полей, с которых давным-давно убрали урожай, и, осторожно выглянув в оконце, я увидела пылающий гребень красно-рыжего леса на горизонте.
— Я поняла, — промолвила я. — Что ж, буду делать, что прикажете. Выбора у меня все равно нет.
Господин Энцо пристально посмотрел на меня и улыбнулся.
— Когда милорд Мартин придет в себя, вы получите щедрую награду, — сказал он. — А впридачу милорд вернет вас домой. В ваш мир.
Я удивленно посмотрела на господина Энцо. Меня вернут на родину?! Да теперь я с утроенной энергией буду выносить горшки из-под волшебника! Да я все сделаю, лишь бы снова оказаться дома! Мыть лежачего больного — не обслуживать всех желающих в публичном доме.
— Спасибо, — с искренним теплом улыбнулась я. — Я сделаю все, что смогу.
* * *
Мартин Цетше, самый могущественный волшебник этой части Мира, жил в старинном замке на холме. Я не знала, как это место выглядело в те времена, когда его хозяин был здоров, но сейчас над белыми стенами висела почти ощутимая завеса тоски, горя и какого-то упадка. Экипаж въехал в ворота, остановился возле фонтана в изящном внутреннем дворике, и я наконец-то вышла на твердую землю.
От езды по местным дорогам меня мутило так, что я с трудом держалась на ногах. Кто-то из проходивших по дворику слуг посмотрел на мою побледневшую физиономию с искренним сочувствием.
Господин Энцо провел меня к входу в замок, и около четверти часа мы шли к покоям волшебника. Нам приходилось то подниматься по лестницам, то идти через просторные светлые залы, где в прежние времена наверняка давали балы, то проходить через маленькие угрюмые комнаты с портретами и старинным оружием на стенах. Откуда-то издали доносился сытный запах обеда, и, вспомнив, что в последний раз я ела кашу на воде ранним утром, я поинтересовалась:
— А обед будет?
Господин Энцо посмотрел на меня так, словно я поймала его на чем-то невероятно глупом.
— Да, разумеется! — воскликнул он и даже хлопнул себя по лбу. — Я совсем забыл об этом, извините. Сейчас вы познакомитесь с милордом, а потом вас проводят в столовую. И дадут вам нормальную одежду вместо этих лохмотьев.
