А их офис, отделение в Сейтеки — как назло оказалось в самом центре событий. Именно ресурсы и материальную базу местного СКПУ использовала Инквизиция при визите сюда и попытке задержания «Демонов». Причем дважды. И всем плевать, что местный офис попросту не имел возможности отказать высокопоставленным «гостям» из столицы. У них в уставе прописано «содействие и взаимопомощь» всем правоохранительным органам! Обратилась бы «Антимагия» — и им бы помогли. Вот только «Антимагия» не обратится. Никогда ни к кому не обращалась. «Антимагия» просто появляется где угодно и творит что захочет. Единственным противовесом этой службе уничтожения неугодных магов — была Инквизиция. И вот теперь — ее фактически нет. Совпадение? Случайность? Горо не верил в случайности. Их не бывает.
Значит большая игра, затеянная большими мальчиками и девочками — удалась. Где-то в Токио потирает руки тот, кто стоит за «Антимагией» — и Горо был уверен, что это седой, худощавый старик, чем-то неуловимо похожий на Джиро-сама, с такими же добрыми лучиками морщинок вокруг глаз и сталью во взгляде. Где-то далеко этот старик закуривает свою трубку, стирает с лица уже ненужную улыбку и смотрит вверх. На звезды. Почему-то Горо уверен, что он — их видит. И эта несправедливость особенно больно ранит сердце. Он — всего лишь горстка пыли на игровой доске, всего лишь один старик в умирающем городе на побережье, но и у него есть право увидеть звезды. Хотя бы раз.
Он снова смотрит вверх и видит, как там — наверху — загорается алая звезда. Арктур? Сириус? Слишком яркая и слишком большая… звезда разгорается все ярче… освещая и лицо той, кто затягивается в ночи сигаретой, стоя над ним.
Кайя садится на край бетонного ложа ливневого стока и затягивается снова, выдыхая клуб дыма вверх. Очертания дыма можно увидеть, потому что огни ночного города отражаются от дыма. Или это ее дыхание?
— Сегодня будет довольно холодно, Горо-сан — говорит Кайя: — простудишься.
Он ничего не отвечает, Кайя-сан всего лишь одна из жертв этого города, тоже погнавшаяся за своей мечтой в блестящей обертке из надежды. Никто не знает, что на самом деле стоит за этим «взгляните на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них.» Никто не знает, но он может предположить — Кайя-сан вынуждена терпеть тяжелое дыхание и потные мужские ладони, терпеть что-то, от чего невозможно отмыться, даже если стоять под обжигающим кожу душем пять часов подряд. Марать свою душу, послушно подставляя ее под плевки и окурки тех, чьи мечты уже поломаны и теперь они с подленьким чувством сладости — ломают мечты других. Ее душа — гибкая, ее натура — позитивная и оптимистичная, только это и дает ей силы вставать с утра и открывать шторы навстречу солнечному свету вместо того, чтобы набрать горсть таблеток или уронить тостер в ванную или поднять над предплечьем бритву... Кайя-сан сильнее душой чем все они вместе взятые, но однажды… однажды этот город сломает и ее. Как он уже сломал его. И сейчас, лежа на холодном бетоне — он отдал бы все за новую порцию надежды. На то, что все уладится. На то, что Кеко-тян вернется и что они будут жить вместе, в уютном домике в деревне, на то, что они вместе заведут себе кошку, толстую и ленивую, которая будет греться летними деньками под солнцем и согревать ноги долгими зимними ночами, на то, что он наконец сможет увидеть звезды в небе.
Рядом раздается шорох. Он скашивает глаза. В полутьме он видит, как Кайя-сан ложится в бетонный желоб ливневого стока рядом с ним.
— А здесь уютно — говорит она: — и звезды видно. Вон, там, видишь? Это Сириус.
— Ты не можешь видеть звезды в городе — отвечает он, не утерпев: — это спутник. Или самолет.
— Спутник или самолет движутся — через некоторое время говорит Кайя-сан: — а тут — на месте стоит. Говорю тебе, это звезда. Просто яркая.
— Не вижу. Где? — спрашивает Горо и Кайя-сан тычет огоньком сигареты куда-то вверх. Он напрягает глаза, но по-прежнему не видит. Наверное, из-за зрения, думает он, Кайя — молодая, у нее хорошее зрение. Несправедливо.
— А ты знаешь, в чем разница между нами, Горо-сан? — спрашивает Кайя и затягивается сигаретой, разгоревшийся огонек освещает ее лицо красным.
— В том, что ты можешь видеть звезды, а я нет? — предполагает Горо, чувствуя себя немного обманутым. Даже в этом городе есть те, кто видят эти чертовы звезды, думает он, наверное, для этого надо иметь не только острое зрение, но и чистую душу. Вот как у Кайи-сан — она умела оставаться невинной и чистой, как бы это странно не звучало.
— Нет. Разница между нами в том, что на мне плащ из последней коллекции «Сантино» за двести тысяч иен. И костюм на мне — только с виду офисный. На самом деле это образ от «Валентино» и обошелся он мне в сто пятьдесят тысяч иен. Я уже молчу про туфли и прочее. А все, что ты на себя напялил — стоит где-то двадцать тысяч, и это я еще говорю не об остаточной стоимости твоих тряпок, а об культурной и исторической ценности твоего костюма как артефакта, в котором «великий и мрачный Горо-сан предавался депресии». А знаешь что между нами общего? — спрашивает она без перехода.
— Нет — пожимает плечами Горо. Насколько вообще можно пожать плечами, лежа на спине в ливневом стоке. Это не так легко как кажется.
— А общего, между нами, то, что мы с тобой оба лежим в грязной и холодной канаве на обочине. — говорит Кайя-сан: — зарабатывая себе простуду, пневмонию, застужая себе почки и получая ревматизм и артрит. Правда мне немного непонятно почему мы тут лежим, но раз уж ты лежишь, то и я прилягу. — она замолкает и возится, устраиваясь поудобнее.
— Простудишься — говорит Горо через некоторое время.
— Ты тоже. — отвечает Кайя. Опять наступает молчание. Горо думает, что ему-то уже все равно, а она — еще молодая и у нее все впереди, но это ее не убедит. Она — упорная. Уж кто-кто, а он знает. И если сам он предпочел бы попросту замерзнуть в этой канаве, чтобы с утра его тело обнаружили городские работники коммунальных служб, то Кайя-сан точно не отойдет в сторону, пока он здесь лежит. В самом деле, в этом городе кто-то еще помнит о нем и даже готов лечь рядом в холодный и грязный бетонный желоб, несмотря на то что только одежда на ней полмиллиона стоит. Стоит ли он таких жертв?
— Ладно. — говорит он и садится, подтянув ноги к подбородку: — сейчас мы встанем и пойдем в теплое место. Хорошо?
— Хорошо — покладисто соглашается Кайя: — а я тебе такое расскажу! У тебя сразу вся хандра пройдет! Я же твой информатор!
— Хм… — говорит Горо. Он не в силах сказать ей, что он уже не работает в СКПУ, что он даже не зачислил ее в штат информаторов, зная, что это может послужить ей нехорошую службу, если об этом узнают. И что ему сейчас никакая информация уже не нужна. Что вся нужная ему информация у него уже есть. Он — отстранен и под следствием, а Кеко-чан — в Токио. Но сказать об этом он сейчас не может. Нет сил. У него есть силы ровно на то, чтобы встать и дойти до круглосуточного бара, сесть там с Кайей и заказать себе горячего сакэ местного производства, которое до недавних пор курировал Джиро-сама. Он встает сам, помогает встать Кайе, отряхивает ее плащ от приставшего мусора, и они переходят дорогу, ориентируясь на ярко освещенный вход в бар.
Уже сидя за столиком и чувствуя, как он на самом деле замерз, глядя на то, как Кайя прижимает свои узенькие ладошки к пузатым бокам горячего чайника, пытаясь согреться, — он вдруг понял, что он не одинок в этом городе. Что тут есть еще одна душа, которая все еще не сломлена и не сожрана им. И эта мысль вдруг согрела его изнутри, или это стопка горячего сакэ?
— У нас в «Хилтоне» что творилось! — говорит Кайя-сан, придвигая к себе свою чашку с чаем: — там же пентхаус сняли! На месяц! И поселились там «Демоны Сумераги»!
— Пфхф! — подавился сакэ Горо.
— Да! — продолжала она, предложив ему бумажную салфетку, вытереть пролитое сакэ: — именно! То есть никто, конечно, не сказал, что они те самые, но у нас девчонка одна опознала Нисимуру-сан, а где Нисимура-сан, там и все остальные. И точно, Питер-сан тоже пришел, с какой-то фифой, расфуфыренная вся и важная. Такой мужчина видный а нашел же себе выдру такую…
