Тело шлепается в битум с жирным густым всплеском. И остается там лежать. Касабян нагло плавает по поверхности, как огромное буррито, отказывающееся тонуть. Словно соблазняя своим аппетитным видом динозавров, лежащих на дне. Наконец он осознает, насколько неразумно себя ведет, и начинает сдаваться. Сначала медленно. Очень медленно. Сперва исчезает голова Касабяна, затем пузо. Через какое-то время на поверхности остаются одни голени и ступни, и я ухожу. Даже если поверхность битумного озера будет выглядеть потревоженной, думаю, полицию утром больше заинтересует украденный «BMW».
Обратный путь к «Max Overdrive» долог и изнурителен. Когда я добираюсь до комнаты, сил моих хватает только на то, чтобы перевернуть матрас чистой стороной вверх. Я даже не снимаю пальто. Я ложусь прямо в нем, подоткнув под голову вместо подушки чистые полотенца, взятые из ванной.
Всю ночь напролет в голове крутится песня, которую однажды кто-то включил в «Бамбуковом доме кукол»:
…Толкни по течению, и я пропаду вдали.
Должно быть, спятил я, коньками имя чертя,
Еще один поворот, и провалюсь я под лед.
Элис…
Бывают ли такие умные люди, которые заранее понимают, что обречены – еще до того, как мир обрушится на них, как пианино в старых мультфильмах? Наверное, да, но я точно не один из них. До падения в кроличью нору я воображал, что могу безнаказанно шутить, лгать и нести любую околесицу о чем угодно. Я был тем, кого называют «профессиональной сволочью», и достиг в этом деле немыслимых высот.
Элис всегда не любила Мейсона. Не доверяла она и остальным членам Круга. Впрочем, как и я. По крайней мере, старая острозубая рептилия в моем мозгу всегда испытывала к ним неприязнь, но от этого и играть с ними, и казаться лучше них становилось даже веселее. Особенно когда удавалось посрамить Мейсона. Но Элис не видела в этом ничего забавного. Она говорила о Круге так, будто это метамфетамин, а я – подсевший на него наркоман.
– Мама с папой не учили тебя, что, если будешь водиться с плохими ребятами, тебя задержат после уроков?
– Мама говорила, что я самый красивый мальчик на свете. А папа научил стрелять и улыбаться, пока получаешь подзатыльники. А больше я ничего не помню.
В тот момент на ней были надеты только белая майка и черные трусики. Она варила кофе, но бросила, подошла ко мне и села на колени.
– Поэтому я тебя и люблю. Ты – идеальный мальчик с картин Нормана Роквелла. Не ходи сегодня к своим волшебным мудакам. Останься со мной дома. Мы будем есть яблочный пирог и трахаться на флаге.
– Мне придется пойти. Мейсон собирается показать что-то важное. Кто, если не я, обосрет ему всю малину?
Она встала и вернулась обратно к плите.
– Прекрасно. Тогда иди. Иди и покажи кучке неудачников, какой ты молодец. Грандиозное, бл…ь, достижение!
– Это важно. Ты просто не понимаешь. Если бы у тебя был такой же дар, как у меня, ты бы думала иначе. Конечно, большинство Саб Роза – это богатые придурки или готы без сигарет с гвоздикой. Но мне нужно иногда общаться с магами. С теми, кто не задает лишних вопросов.
– Рисоваться перед ними для тебя важнее, чем быть со мной. Они опасны и собираются втянуть тебя во что-то опасное и глупое, например вызвать дьявола или вроде того. И когда их убьют или арестуют, ты пойдешь вслед за ними.
Я схватил куртку и пошел к двери:
– Мне надо идти. Я опаздываю.
– Слушай! То, что тебе продают в магазинах пиво, еще не означает, что ты вырос. Бл…ь, повзрослей уже! Перестань вести себя как ребенок.
Перед тем как уйти, я сказал:
– Знаешь, иногда ты говоришь в точности, как те задроты. Ты доказываешь мне, что тебе плевать на магию. Говоришь, что не ревнуешь меня к ней, но на самом деле это не так. Ты хочешь быть как я или чтобы я перестал быть самим собой. Меня это уже пи…ец как бесит!
Позже этим же вечером Мейсон проделал со мной свой маленький трюк, и я больше никогда не видел Элис.
Но прямо сейчас она стоит у кровати и смотрит на раскуроченную комнату. Ей не нужно ничего говорить. Я и так знаю, о чем она думает, поскольку думает она о том же, о чем я. О том, что хлам на полу – это своего рода метафора моей жизни. Она вздыхает, подбирает какие-то мелочи, роняет их, поднимает что-то другое. Она качает головой, удивляясь, как я мог до такого докатиться, и мне становится стыдно. Я чувствую себя глупо.
Я понимаю, что она не реальна. Это не Элис, а голем. Подарок от Паркера и Мейсона. В этом вздыхающем призраке не больше Элис, чем было Касабяна в том куске мяса, который я бросил в битумное озеро.
Глаза голема – молочно-серого цвета. Кожа его растрескалась и покрылась красным, зеленым и коричневым лишайником наподобие гранита. Из сломанных зубов сочится кровь. Пальцы голема Элис ободраны до костей, словно кто-то их грыз.
К сожалению, знание того, что это нереально, не означает, что оно исчезнет или не окажет на вас влияние. Элис отводит взгляд от развалин моих мини-Помпей, наклоняется ко мне и шепчет:
– Ты ведь не бросишь меня в черный битум, Джимми? Там нет воздуха. И очень темно. Ты ведь не бросишь меня туда, милый?
УТРЕННЯЯ СМЕНА вваливается, как стадо слонят, накачанных латте и мутантскими энергетическими напитками, способными свалить носорога. Здешние продавцы – это постоянно меняющаяся команда хипстеров из киношкол. Я не знаю их по именам, да и знать не хочу. Для меня они: Блондинистый Чувак, Козлобородый Чувак, Чувак с Дредами и так далее. Ну, они в самом деле чуваки, иначе не скажешь: сонные глаза, ай кью ниже плинтуса. Они постоянно изобретают сложные системы хранения фильмов, потому что алфавит приводит их в изумление.
Один из них стучит ко мне в дверь. Я открываю, не надев футболки. Запястья уже затянулись, но на руках осталась засохшая кровь. Надеюсь, я не испортил пальто. Пора искать, где здесь химчистка.
На пороге стоит Козлобородый Чувак. От него воняет так, будто он использовал воду из бонга [104] в качестве лосьона после бритья. Отсутствие на мне футболки и кровь на руках он даже не замечает.
– Там полки с порнухой упали, – говорит он. – Что нам с ними делать?
Сначала мне кажется, что он шутит. Но потом я вспоминаю, с кем имею дело.
– Может, кому-то из вас стоит пойти и прибраться?
– О'кей. Но я единственный, кто умеет работать с кассой. У Билла аллергия на пыль, а Руди в жесткой завязке, ему нельзя пока заходить в порноотдел.
– Значит, никто из вас не в состоянии дойти до задней части магазина и навести там порядок?
– По ходу, нет. К тому же на потолке трещины. Эй, тут тоже трещины.
Он тычет пальцем в комнату, и я немного прикрываю дверь.
– Пох…й. Это же порно. Люди, которым оно действительно нужно, будут копаться в нем, невзирая ни на что. Черт, может, им так даже больше понравится? Может, стоит свалить всю порнуху в большую кучу на полу и оставить так навсегда?
– Что?
Я опять забыл. Единственное, что может рассмешить обдолбыша вроде Козлобородого – это мультяшные животные или наблюдение за тем, как кого-то бьют.
– Просто открывай магазин и дай мне одеться.
– А когда вернется мистер Касабян?
Я смотрю на парня. Эта обезьяна с глазами лани что-то подозревает? Неужели придется лоботомировать придурка?
– Когда будет готов.
– О'кей.
Он уходит с таким видом, будто уже забыл весь разговор.
Я закрываю дверь и задвигаю засов. Надо каждый раз запирать комнату. Здесь слишком много оружия. Слишком много крови на полу. Слишком много остаточной магии на стенах. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь обкуренный подросток задремал в Кубе Метатрона и проснулся висящим на крючке в мясной лавке на Адском базаре.
Я решаю прибраться в ванной. Вокруг стока образовалось красно-коричневое кольцо. Надо найти отбеливатель, прежде чем вся кровь, которую я сливаю в раковину, навсегда ее загадит. Интересно, у Касабяна была страховка, например от землетрясений? Надо это выяснить. Я видел в ящике стола какие-то официальные бумажки. Было бы неплохо привести магазин в порядок, прежде чем меня не станет и Аллегра займет место Касабяна.
