Кстати, куда подевались все Кисси? Еще вчера их было полно на улицах, но сейчас они исчезли, как пятничный блокбастер после провальных выходных.
Что за чертовщина творится в Лос-Анджелесе? Здесь полно магов, алхимиков, кровососов, скупщиков душ, Золотой Стражи и ангелов, финансируемых из федерального центра. И никто из них не в состоянии дотянуться до Мейсона? Не могу понять логики. Пованивает протекцией или даже заговором, но я не верю в заговоры. Обычно парни выбалтывают что угодно, лишь бы перепихнуться. Какой-нибудь агент ЦРУ обязательно захотел бы выпендриться перед красивой студенткой, намекнув о причастности к тайнам. А это значит, что об этих тайнах уже знали бы все. Но если нет заговора, то в чем дело? Может, существует список особо ценных мудаков, о котором мне не рассказывали? «Пожмите руку силам тьмы и получите подарочный сертификат в «Нейман Маркус» [106], бесплатную лицензию на убийство и приглашение в апокалиптическую игру власти!»
Мейсон стал неуязвимым благодаря связи с Кисси? Неужели его настолько боятся? Как он сумел так ловко подлизаться к небесному паразиту? Что он украл? Кого убил? Какого лавкрафтовского слизня ему пришлось взорвать, чтобы заслужить дружбу и признание незаконнорожденных детей Бога?
Я не верю в заговоры, но верю в дерьмо и в то, что сейчас нахожусь в нем по уши.
Я подбрасываю Веритас. Она падает и показывает спутанные заросли растения, похожего на колючую проволоку. Это терновый лес Шеола – дикая территория на западе Нижнего Мира. Колючки «каатинга» освежуют и обглодают все, что забредет к ним, – быстрее, чем пиранья с бензопилой. Надпись на адском языке по гурту монеты гласит (в приблизительном переводе): «Еще не поздно вернуться и получить свой аттестат зрелости». Уж не знаю, дает ли Веритас ценный совет или просто смеется над моей обреченной задницей.
Я давно израсходовал все запасы милосердия и чувства долга, которые были отведены на мою жизнь, но мне не хочется превращаться в еще одного лос-анджелесского мудака, пытающегося стать Номером Один. Я достаю мобильник и звоню Аллегре. Она не отвечает. Я набираю свой старый номер, но и на квартире у Видока никто не берет трубку. Вспомнив, как Аллегра писала своим друзьям, я шлю ей сообщение:
«Запри дврь. Масон шлт смртников».
Интересно, Уэллс и его федералы уже забрали Аэлиту? Не помешало бы мельком проверить. Китайцы верят, что похоронное бюро рядом с магазином – это дурное предзнаменование и вообще плохо для бизнеса. Страшно подумать, насколько паршивой приметой может оказаться ангел, умирающий возле задней двери?
Я беру «Ягуар» у ресторана сырой пищи рядом с солярием. Вам не кажется, что солярий в Лос-Анджелесе – это как холодильник на Аляске зимой?
Меня никто не преследует, поэтому я имею возможность медленно проехать мимо «Max Overdrive» и бросить взгляд в переулок. Аэлиты уже нет. И нет крови. Нет даже ни малейшей отметины от ее меча. Никаких признаков, что там сегодня что-то происходило. Спасибо тебе, маршал. Выпью за твое здоровье на Новый год.
Я БЫЛ БЫ счастлив, если до того момента, как я убью Мейсона и вернусь в Нижний Мир, мне не пришлось бы ни с кем разговаривать. Но такого не получится, как ни мечтай. Я подъезжаю на «Ягуаре» к квартире Аллегры и стучу в дверь. Она не открывает, и я долблюсь до тех пор, пока не выходит ее соседка и не объясняет, что она не появлялась уже пару дней и что было бы неплохо, если бы я свалил отсюда на х…й. Тогда я еду к Видоку и оставляю «Ягуар» за несколько кварталов. На углу есть небольшой винный магазинчик. Я шагаю в тень рядом с ним. Двое седовласых мужчин степенно пьют пиво, сидя на пластиковых ящиках, и не обращают никакого внимания на странного белого парня, вытворяющего вещи, свойственные странным белым парням.
Дверь квартиры Видока открыта. Само по себе это нормально. Дверь всегда открывается и закрывается, когда в нее кто-то входит или выходит. Но теперь она распахнута и излучает легкий рассеянный свет, что свидетельствует о том, что заклинание исчезло, будто кто-то смыл его водой и мылом.
– Когда здесь появилась квартира?
В коридоре стоит любопытный сосед и смотрит на открытую дверь. Ему хочется заглянуть, но он боится подходить ближе, словно это место радиоактивно.
– Оставайтесь на месте, – говорю я и лезу под куртку за наацем. Как назло, именно сегодня я не взял с собой пистолет.
– А вам точно стоит туда заходить? Может, лучше позвонить управдому?
Я бросаю на него быстрый взгляд, означающий «продолжай-говорить-и-лишишься-языка», и сосед отступает.
С квартирой явно что-то не так. Она как гитара с одной расстроенной струной. Я чувствую это еще до того, как вхожу внутрь. Когда я переступаю порог, по нервам бьют еще два чувства – запаха и вкуса. В горле начинает першить от уксуса. Так вонял Йозеф, когда из него проступили Кисси. Впрочем, эта подсказка даже лишняя. Я и так вижу, что все плохо.
Стены, пол и потолок сплошь покрыты изогнутыми остроконечными иероглифами и буквами, переплетенными бесконечными спиралями. По всей комнате размазаны лица духов или, может, образы Бога-отца, которые больше похоже на инопланетян с глазами-блюдцами, чем на Божественные лики. Цвета варьируются от ржавого до змеино-металлического зеленого, но в свое время я нюхал достаточно засохшей крови, чтобы без труда определить, что именно является основным пигментным ингредиентом.
Я останавливаюсь и прислушиваюсь, ожидая чего угодно. Любопытный сосед так напуган, что я слышу его дыхание и сердцебиение. Только не падай в обморок, парень. У нас и так достаточно проблем.
Ничего. Я не чувствую ничего. В квартире нет ни единой живой души. Я не умею «читать» Кисси, но полагаю, мои собственные обостренные чувства и новое зрение, которое подарила мне Аэлита, позволили бы мне увидеть Кисси, притаившегося в углу с абажуром на голове. Как бы ни хотелось отдохнуть на время от магии, но, не обнаружив здесь Кисси, я испытываю разочарование. Хуже только видеть труп.
Это тело мужчины. Обнаженное. Прибитое лицом к стене в шести футах от пола. Кто-то заботливо снял с него всю кожу. Она опала на пол бледными мясистыми цветочными лепестками, обнажив нетронутые мышцы и кости. На полу всего две-три капли крови. По крайней мере, теперь я знаю, откуда здесь взялась кровь для фресок. И что тот, кто свежевал и обескровливал тело – действительно понимал, что делал.
Тело прибито так, чтобы я не мог разглядеть лица. Отсюда я могу судить, что мужчина был средних лет. Видоку было пятьдесят на протяжении двух с половиной сотен лет. Это можно считать средним возрастом? Жаль, что у старой сволочи не было татуировок, по которым его можно было бы опознать. А шрамы на таком изуродованном теле искать бесполезно.
Я понимаю, что должен снять тело. Все, что мне нужно – это просто встать на стул и выдернуть гвозди. Но я не хочу к нему приближаться. И не могу отвести взгляда. Такая же реакция была, когда я увидел отца в похоронном бюро. Я не мог ни подойти к нему, ни отодвинуться. Мозг знал, что я должен сделать, но тело отказывалось слушаться. Я справился с этим, только когда силой воли заставил себя подойти к отцу и прикоснуться к его лицу. Пустое разглядывание только парализует мозг. Надо было рукой прочувствовать, что он мертв.
На кухне рядом с холодильником есть стремянка. Я приношу ее и ставлю в гостиной рядом с телом. Прежде чем приступить к грязной работе, я замечаю краем глаза любопытного соседа, сующего свой любопытный нос куда не следует.
– Господи! О господи! Я вызываю полицию.
Я двигаюсь быстро. Достаточно быстро, чтобы напугать его еще больше, чем вид мертвого тела. Прежде чем он успевает набрать номер, я выхватываю у него мобильник, беру за локоть и подвожу к окну. Затем беру за шею, наклоняю над подоконником и заставляю смотреть, как я швыряю телефон в мусорный бак, стоящий на улице несколькими этажами ниже.
