Страж Ордена (СИ) - Семин Никита

— Так точно, Михаил Иванович.

— Ульяна, — я повернулся к девушке, которая замерла с чугунком в руках. — На тебе — хозяйство. Еда для Семёна. Порядок во дворе. И главное — никого постороннего на территорию не пускать. Никаких любопытных девок, никаких плачущих старух. Двор — это крепость. Вы вдвоем — ее гарнизон.

Они молча кивнули. Я видел в их глазах не просто страх, а понимание серьезности момента. Моя тревога передалась и им.

Ночь прошла в тяжелой, липкой полудреме. Я прокручивал в голове десятки вариантов разговора с Вяземским, каждый из которых казался неубедительным. Рассвет я встретил уже в седле. В переметных сумах — торба овса для Бурана, краюха хлеба и фляга с водой для меня.

Я гнал коня безжалостно, и к полудню уже был на полпути к городу. Навстречу, лениво поскрипывая, тащилась знакомая крестьянская телега. Игнат. Он только-только возвращался в деревню после нашей совместной поездки, черепашьим шагом преодолевая то расстояние, которое я на Буране покрыл за несколько часов.

Увидев меня, несущегося навстречу, словно гонец с вестью о войне, он ошарашенно замер, а затем испуганно натянул вожжи.

— Михаил… господин лекарь⁈ — пробормотал он с округлившимися глазами. — Вы… как же так? Вы ж только вчера должны были в деревню приехать… а теперь — обратно? Что стряслось-то?

Он смотрел на меня, и в его простодушном взгляде читалось полное недоумение. Мир в его глазах явно давал трещину: господа не мечутся по дорогам туда-сюда без видимой причины, словно угорелые.

Я придержал Бурана. Объяснять ему что-то было бессмысленно и опасно.

— Планы изменились, Игнат, — коротко бросил я. — У меня для тебя есть один совет. Ускорься, забери своих родных и поезжайте в город. Побудьте там пару дней.

— Так зачем же? — не понял он.

— В деревне скоро будет неспокойно. Очень неспокойно. Но я не настаиваю, у тебя своя голова на плечах есть. А мне пора.

Я хлестнул поводьями, не тратя больше ни секунды. Теперь я спешил еще и потому, что знал — времени, чтобы предупредить Анфису, у меня, скорее всего, уже не будет. Я должен был действовать в одиночку.

Пять часов спустя я ворвался в Кунгур, подняв за собой шлейф пыли и куриного пуха. Буран горячился под седлом и все еще рвался вперед, но я сдержал его у заставы. Минуя дом Анфисы, чьи окна смотрели на меня с немым укором, я погнал коня прямо к городскому дому Вяземского.

Дюжий швейцар у ворот попытался было меня остановить, но, заглянув мне в лицо и не заметив ничего располагающего к пререканиям, молча отворил калитку.

— Доложить Степану Андреевичу! Срочно! — рявкнул я дворецкому, едва не сбив его с ног в холле.

Вяземскому, очевидно, доложили о моем состоянии, потому что принял он меня сразу. Он сидел в своем кабинете, спокойный, как скала, но в его глазах я увидел вопрос. Он понял — я приехал не торговать зажигалками. Но минимальный политес, конечно, надо было соблюсти.

— Добрый вечер, Степан Андреевич! Как подагра? — уняв дыхание от бешеной скачки, спросил я.

— Благодарю, много лучше. Почти не чувствую уже болей. А ты чего такой встрепанный вдруг явился?

— У меня беда, Степан Андреевич! Вернее, у нас у всех большая беда… И только вы можете помочь.

— Говори, — коротко бросил он, указав на стул.

— Лес, в котором я нахожу материалы для создания целебных пластин и «вечных» зажигалок — в нем проблемы. Он не только источник диковинок и неведомой силы, но и — кровоточащая рана на теле мира. И она растет.

— Ты снова о своих… колдовских штучках? — в его голове прозвучала нотка раздражения. — Ближе к делу, Михаил.

— Ближе некуда, — я подался вперед. — Представьте, что под вашим лучшим заводом обнаружили подземное болото, выделяющее ядовитый газ. Сперва от него просто болит голова. Но давление под землей нарастает. Вчера газ пробил четыре небольших скважины, и из них уже сочится отрава, убивая или извращая все живое. И это, Степан Андреевич — вторая стадия.

Вяземский молчал, но пальцы его, барабанящие по столу, замерли.

— А теперь представьте, что будет, когда давление достигнет критической отметки, — продолжал я, глядя ему прямо в глаза. — Все четыре скважины соединятся в одну огромную дыру. И из-под земли ударит фонтан чистого яда. Это то, что я называю «Прорывом». Он отравит окрестности, сотрет с лица земли вашу деревню, ваше поместье, ваши заводы, этот славный город… и всех жителей. Все пойдет прахом!

— Ты… преувеличиваешь, — произнес он, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

— Лишь самую малость, — откинулся я на спинку стула. — Все это будет, просто растянется по времени. У вас под боком находится крайне нестабильный источник энергии. Мы имеем четыре точки утечки, и риск каскадного взрыва растет с каждым днем. Критическая масса почти достигнута. И если это рванет, винить уже будет некого. Особенно если вы сам окажетесь одним из тех, кто превратится в прах. Я понятно объясняю?

Он слушал молча, не перебивая, его широкое, бывалое лицо каменело с каждой моей фразой. В его глазах не было страха. В них был холодный, трезвый расчет. Он взвешивал риски.

— И чтобы избежать этого, — закончил я, — мне нужна медь. Много меди. Столько, сколько могут дать заводы вашего уезда.

Он долго молчал, барабаня по столу своими широкими, узловатыми пальцами. Я видел, как в его голове крутятся шестерни, просчитывая затраты, логистику, возможную прибыль и колоссальные убытки в случае провала.

— Слушай, Михаил Иванович, — наконец произнес он. — Я тебе конечно верю, но… очень уж странные истории ты рассказываешь. Я должен увидеть это сам. Убедится, что-то, о чем ты говоришь… это не просто слухи.

Бинго! То, чего я и хотел добиться. Понятно, что без проверки он мне ничего не даст, но я уверен, когда он побывает в лесу, то все его сомнения развеются.

И в этот самый момент в дверь кабинета вежливо, но настойчиво постучали.

— Степан Андреевич, прошу простить, — проговорил дворецкий с порога. — К вам прибыли. Комиссия из Перми. От епархии, с наблюдателем от господина губернатора.

Прежде чем Вяземский успел ответить, в кабинет, не дожидаясь приглашения, вошли они. Двое — в длинных черных рясах, с постными, высушенными верой лицами. И третий — молодой офицер, в идеально сидящем мундире.

Оп-па. Да это Верхотуров!

Илья Васильевич остановился на пороге. Его взгляд скользнул по мне, и в уголке губ мелькнула едва заметная ехидная усмешка.

— Господа, нам видно не придется ехать за сто верст. Господин Молниев — вот он!

И поручик, явно наслаждаясь моментом, встал чуть в стороне, уступая сцену главным актерам — в просторных рясах.

Старший из священников, высокий, тощий, с глубоко запавшими глазами, вперил в меня буравящий взгляд.

— Михаил, по прозвищу Молниев? — произнес он ледяным, бесцветным голосом, будто забивал гвозди в крышку гроба. — По распоряжению Владыки, вы призваны дать ответы на некоторые весьма серьезные вопросы. Прошу следовать за нами.

Та-ак. Вот и высшие церковные чины пришли по мою душу. Ну что ж, как тут говорят, семь бед — один ответ.… В конечном итоге — так и так оно к этому шло!

Глава 20

Встреча в кабинете Вяземского, начинавшаяся как мой добровольный визит, с появлением этой пермской «комиссии» быстро приобрела черты судилища.

Кроме двух уже виденных мною священников, был и третий, поменьше рангом. И теперь три разнокалиберных попа — один тощий, высокий старикан с седой бородой, другой — чернобородый здоровяк с грубым ноздреватым носом и красными как свекла щеками, и третий — довольно молодой священник в фиолетовой расе — уселись на расставленные вдоль стены стулья и разложили какие-то бумаги. Молодой спросил у Вяземского чернил и приготовился записывать — он выполнял роль секретаря.

— Вы утверждаете, — начал глава комиссии, старик с лицом высохшего пергамента и глазами, которые, казалось, лично видели, как горел Содом, — что мы все должны немедленно отправиться в эту вашу… обитель, дабы все увидеть своими глазами?