– Соболезную.
Миарон замолчал и долго и пристально глядел на меня.
– Сколько времени ты не питалась?
– Не помню.
– А сколько энергии потратила?
– Много.
– Спала-то ты хоть нормально в последний раз когда?
– Нормально? Да почти никогда.
– Давай меняться местами. Иначе рискуешь заснуть прямо в кресле.
Оборотни передвигаются быстро.
Я не успела ответить, как Миарон, исчезнув у меня перед глазами, возник за спиной, легко подхватил на руки и уложил на кровать.
Растянувшись рядом, прижал меня к себе, обволакивая теплом, уверенностью, силой.
Шепнул:
– Спи.
– Если завтра тебя найдут в моей постели, то казнят, – уже сквозь подбирающийся сон прошептала я. – И меня, возможно, тоже.
– Всё будет хорошо. Я найду способ выкрутиться. Отдыхай, любовь моя.
Возможно, это магия? Или извращённая привычка – верить ему?
Так много лет назад, подобрав на улице, потерянную, замерзающую и голодную, Миарон заставил меня поверить – дальше всё будет хорошо.
Как и прежде, он внушал уверенность в том, что, если он рядом – я в безопасности.
В его объятиях было легко и спокойно.
– Я рада, что ты жив. Все эти годы сознание твоей смерти так угнетало, – прошептала я в полудрёме.
– Рад это слышать.
***
Проснулась я от непонятного чувства блаженства.
Тело охватила истома. Хотелось потянуться и застонать.
Ночь ещё не кончилась. Под балдахином было темно и жарко.
Меня держали в объятиях властно и в то же время – нежно.
Не открывая глаз, я сама потянулась, обнимая Миарона за плечи, позволяя себе раствориться в жадном, жарком поцелуе.
За много лет целомудренного супружества, в котором Сиобрян редко вспоминал о супружеском долге, я успела забыть, какое наслаждение могут дарить мужские руки, губы, тело.
А теперь глубже и глубже погружалась в волны страсти.
Жилистые руки Миарона зажимали мои ладони, словно в замке, над головой.
Наши ноги переплетались, тела льнули друг к другу.
Всё было как во сне.
В объятиях Миарона я была словно уже и не я. Будто перестала быть расчётливой королевой, благоразумной матерью, уважаемой госпожой и превратилась в горячий язык пламени, танцующий на остром фитильке.
Я так истосковалась по мужской ласке, по обыкновенному человеческому теплу, по желанию, словно навсегда покинувшему моё тело, что даже и не думала сопротивляться пробудившейся страсти.
Взять то, что хочется сегодня и пусть завтра само о себе позаботиться.
В накатывающих волнах чувственного наслаждения мы плыли рядом. С каждой новой лаской оно становилось острее.
Напор, с которым Миарон увлекал меня в огненный водоворот, делался всё решительнее.
Прижимая к себе так, будто намерен был никогда не отпускать, он целовал меня снова и снова, то легко прикусывая губы, то искушая языком, дразня отступлением, словно приглашая на танец.
В голове шумело. Сердце болезненно колотилось в предвкушении того, что должно было случиться и к чему стремилось всё моё существо.
Я чувствовала, как под моими ладонями перекатываются тугие мышцы на груди и плечах Миарона.
Какой горячей, как печь, и гладкой, как шёлк, была на ощупь его упругая кожа.
Словно цветок под солнечными лучами я раскрывалась ему навстречу, содрогаясь под единым натиском силы и страсти.
Как и в тот, незабываемо первый и единственный раз, его движения были мощными, толчки сильными, вырывающими у меня стоны.
Он не желал отступать, пока не довёл меня до экстаза.
Зарычав, как зверь, Миарон с такой силой в последний раз вошёл в меня, что в какой-то момент мне казалось, что я попросту сломаюсь в его руках, как тонкая ветка.
Но вместо боли тело пронзило острое наслаждение, и я обмякла, тяжело дыша.
Проникнув лбом к моему лбу, он прошептал:
– Ты самая сладкая огненная ведьма на свете.
Я хотела отстраниться, но Миарон, поймав мои запястья, не позволил.
Чуть подвинувшись, заставил улечься рядом.
Я подчинилась, потому что хотела подчиниться.
Он смотрел на меня серьёзно и внимательно.
Я так давно не видела его лица – пятнадцать долгих лет. Но он не изменился. Всё те же круто изогнутые брови над синими глазами, вызывающе тёмными. Похожие на открытую рану, губы, почти непристойные в своей болезненной чувственности.
Не мудрено, что, когда я была молоденькой девочкой, он меня пугал.
Я не хотела попадать в зависимость от своих эмоций. Я не была к ним готова. Их для меня, маленькой и глупой, было слишком много.
Он не переставал пугать меня и сейчас.
Потихоньку начинало светать – реальный мир возвращался.
Вспомнив о сыновьях – о том, который почти на троне и о том, который почти на плахе, – я забеспокоилась.
Стоило только представить, чем может обернуться это полное безрассудной чувственности утро, как всё тепло в момент улетучилось.
Я медленно поднялась, потянувшись за халатом.
Миарон ещё лежал, глядя на меня снизу верх, подперев голову рукой.
– С годами ты стала красивее. По-прежнему изящная, словно юная девушка. Настоящая статуэтка. Такое тело грех скрывать под уродливыми фиарскими фижмами, а молочно-белую кожу – под глухими одеждами.
– В этой стране нагота считается кощунством. И я привыкла к этому. Миарон, – обернулась я к нему, – тебе пора уходить.
– А если я скажу – нет?
– Мне не говорят «нет».
Он медленно сел.
От его, всё ещё внимательного, взгляда сделалось тяжело.
Лучше бы он злился и насмехался. Так было бы проще.
– Солнце встаёт. Начинается новый день. И пусть твоё воскрешение и эта ночь остаются подарком Благих Богов сейчас, как ни грустно, пора прощаться. Ты должен уйти.
– Я скоро вернусь.
– Это слишком рискованно.
– Тогда я рискну. Полно, Одиффэ! Твой сын не твой муж. А ты ещё молодая женщина. Он должен понять.
– Ему и так слишком много и слишком рано придётся понять! – зарычала я в ответ, отнимая руку, которую Миарон попытался поймать. – Слишком много навалилось на пятнадцатилетнего короля!
– Вам нужны верные союзники. Я приду не с пустыми руками. Я смогу быть полезен твоему второму сына так же, как был полезен первому. Подумай об этом.
Голос Миарона звучал со спокойной отстранённостью. Такого тона за ним я раньше не помнила.
Он оделся.
Перед тем, как уйти, спросил:
– Ты действительно позаботишься о Лейриане?
– Позабочусь ли я о своём сыне?! Ты можешь в этом сомневаться?
– Что ты намерена делать?
– Как только провожу тебя, пойду к Риану. Поговорю с ним.
– О чём?
Подойдя к нему, я обняла его на прощание:
– Об этом не беспокойся. Скоро увидимся. Ступай.
Обернувшись пантерой, Миарон выскользнул в окно и, слившись с тенями, отступающими вместе с уходящими сумерками, растворился в них.
Скорее всего, отводил глаза. Я где-то читала, что оборотни это умеют.
Началась церемония утреннего туалета.
– Мой сын уже проснулся? – поинтересовалась я, беря полотенце из рук девушки, чтобы вытереть лицо после умывания.
Вода пахла цитрусом и казалось чуть прохладней, чем обычно.
– Проснулся, ваша милость.
– Принесите чёрное платье с высоким воротником. Волосы заберите под диадему с вуалью. Поторопитесь.
Девушки ловко управились с работой.
– Кто сейчас хранит покой короля? – осведомилась я.
– Господин Тэссинджер, ваша милость.
– Проводите меня в Башню Королей.
Стража распахнула дверь, и мы двинулись по узкому переходу, соединяющие мою половину и Башню, в которой прежде проживал мой супруг, а теперь занимал Риан.
Четыре стражника караулили вход в Башню, ещё двенадцать растянулись вдоль коридора и двое – у входа.
Я поняла, что разодрала ногтями ладони только тогда, когда остановилась против входной двери.
Сердце трепетало, будто я собиралась войти не к сыну, а к Сиобряну и при этом знала за собой крупный проступок, в котором предстояло оправдаться.
