На бронированные плечи вождя легла ритуальная накидка, сшитая из шкур волков таких размеров, о которых даже старики не рассказывали, а он сам никогда не слышал, да и не видел.
До самой земли висело пять черных мохнатых хвостов, а седую голову воина укрывала оставленная на средней шкуре часть, бывшая когда-то мордой волка. Остальные воины ничем не украшали себя, даже те, которые ехали рядом с ним и явно имели привилегии.
От молга, на которого Антея закинули как мешок, пахло сеном подстилки, застрявшим в густой длинной шерсти и самой шерстью. От запахов всплыли в памяти скудные воспоминания из сельского детства, почти полностью проведенного в большом деревянном доме, который зимой был жарко натоплен. В нем жило несколько семей. Рядом стояли точно такие же общие дома. Все строения огораживал высокий забор из толстых бревен.
Сейчас он понимал, как тесно они тогда жили, и какое всё было маленькое и тщедушное.
Каменные стены замка, ограждавшие территорию, где поместились бы десятки таких сёл, сейчас полуразрушенные, показались семилетнему мальчишке вообще неодолимыми и чем-то таким, что уже простояло вечность и простоит еще столько же. Шагнув за порог, он сразу забыл то, что осталось снаружи. Изредка он еще вспоминал о матери, когда выдавались свободные минутки, но потом и ее образ стерся. Отца он не знал вовсе, как и его брат Сигурд. Там, в детстве он любил спать на мешках набитых сеном, припасенным для рабочих молгов. В замке этих животных не держали – всю работу делали те, кто еще не заслужил звания рыцаря, а потому сена не заготавливали вовсе.
Знакомый запах, дополнявшийся теплом животного и его мягким мерным шагом, перешедшим вскоре в такую же мягкую рысь, холодный воздух леса и запредельная усталость заставили Антея погрузиться в дремоту, граничащую с бессознательным погружением куда-то во тьму, полную неясных образов, звуков, существ.
Неожиданно для него самого, очень ясно, прогоняя черноту, перед его внутренним взором возник образ матери. Он помнил этот момент из детства. Это была его пятая зима, и он сильно заболел, провалившись под лед, когда пытался поймать хоть какое-то животное, обитающее в реке, чтобы утолить вечный голод, от которого страдали дети деревни, не имея возможности охотиться и зарабатывать на жизнь. Выбрался и пришел домой он сам, но на следующий день он не смог встать, а к середине дня его начали мучить жар и лихорадка. У его матери не было денег, чтобы найти лекаря и привести его к сыну. Он молча лежал, укутанный рваным тряпьем, мужественно подавляя стоны, чтобы не тревожить ее. Незаметно он заснул. Проснулся от того, что мать трясла его за плечо. Он открыл глаза и увидел, что она протягивает ему большую чашку молока, от которого шел пар. Знакомый запах лакомства, подогретого с лечебными травами, разбудили ребенка окончательно. Молоко было горячим и очень густым, пахло лесом и почему-то – ягодами. Молоко молгов всегда пахнет ими, он знал это, потому что люди, с которыми они жили в одном доме, держали такое животное для своих детей. Иногда угощали и его. Правда, было это очень редко. Чтобы держать молга зимой даже большие семьи должны были очень много работать. Молги, дающие молоко, требовали еще больше пищи, чем обычные. У его матери денег едва хватало, чтобы они вдвоем просто не умерли с голоду.
Глядя, как сын глотает горячее лакомство, его мать сидела рядом, стыдливо придерживая разорванные полы платья, и плакала.
На следующий день пришел лекарь. Мать заплатила ему за лечение сына серебром, которого Антей прежде никогда в жизни не видел. Блеснувшие кругляшки притягивали взгляд, но он ничего не спросил. А это молоко он пил теперь каждый день до весны.
Весной их соседа, державшего молга, убило деревом, когда он и другие мужчины из села пошли валить лес для постройки нового общего дома. Его семье стало не на что содержать животное, и они продали его.
Когда он вырос, он смог понять, на что решилась его мать ради него, но, тогда, он молча винил ее в том, что она больше не хочет тратить деньги на него.
Осознав свою ошибку, он хотел вернуться в селение после посвящения в рыцари, чтобы извиниться и как-то помочь матери, но не успел.
Сигурд сообщил ему, что их мать умерла чуть позже того, как ему исполнилось пять лет от какой-то заразы, принесенной бежавшими из другого села людьми. Он, и еще несколько детей постарше, выжили, остальные жильцы погибли от лихорадки. Их дом сожгли, чтобы никто больше не заразился, а детей, спустя какое-то время, разобрали жители других домов, где пристроили к самой грязной и тяжелой работе. Сигурду, в силу возраста, не нашлось ни работы, ни угла. Никто не захотел кормить лишний рот зимой, но один из соседей, все же сжалился над ним и отвел мальчика к дверям замка Воронов. По случаю ночи, воины, охранявшие ворота, отказались их открывать, надеясь, что нищий ребенок уберётся восвояси, и ему пришлось ждать до утра, пока откроются ворота и за ним выйдет наставник. Или не выйдет никто. Начиналась зима, и взрослые вполне могли попросту не успеть спасти его. Ночью разыгралась метель, и едва прикрытое лохмотьями тело почти скрылось под снегом.
Стражи пытались прогнать его. Никому не хотелось выходить утром, чтобы убрать замерзший труп. Но мальчик не погиб и не ушел. Он простоял до самого утра у ворот замка и вошел внутрь сам. Правда, при этом, на его плече, где кожа почернела в прорехах, лежала рука Мастера Меча, одного из наставников рыцарей.
Сигурд, замерзший до помрачнения рассудка, всю дорогу звал его отцом, хотя оба брата своих отцов не знали. Реакция замерзшего ребенка была понятной и естественной в этих обстоятельствах. Многие из учеников хотели бы иметь такого отца.
Крепкий статный воин, несмотря на полученную в каком-то бою травму, заставлявшую его хромать, шел размашисто и твердо. Волевое лицо, на котором почти не было морщин, но сохранившее несколько мелких шрамов было всегда гладко выбрито, и даже когда он улыбался, было ощущение, что он бросает вызов всему миру. Взгляд чуть раскосых, и из-за этого слегка хищных глаз, был задумчивым, но не настолько, чтобы под ним не трепетали даже те, кто уже стал полноправным рыцарем. Он был не так уж молод. Боевого опыта ему было не занимать, но, как учителю – ему не всегда хватало терпения, из-за чего его ученики частенько получали множество наказаний за малейшие оплошности, но его любили, в немалой степени за обилие всевозможных историй из его прошлой жизни, которые он, не скупясь, рассказывал вечерами у костра.
Он единственный пожелал выйти из теплых помещений цитадели к нищему замерзшему мальчишке, за что Антей между делом его поблагодарил, но тот лишь отмахнулся, пряча свою доброту за маской безразличия.
— Я просто вышел развеяться после завтрака.
Он сказал это, не учтя того, что Антей прекрасно знал, что завтрак начинается гораздо позже рассвета, после общей медитации, на которой в тот день Мастер Меча отсутствовал, но настаивать не стал.
Антею жаль было этого человека, как и многих других погибших в тот день наставников, несмотря на их ложь, зачем-то возведенную в ранг истины.
На этой мысли темнота и тепло, наконец, снова окутали его сознание.
Глава III.
Он проснулся, ощущая блаженное тепло и неведомую раньше мягкость постели. Как ни старался – он не мог открыть глаза. Что-то на лице мешало ему, и он дернулся, чтобы поднять руки и содрать это. Однако, оказалось, что он крепко привязан к своему ложу. Запястья, лодыжки, шею и тело охватывали прочные мягкие ремни, и как ни старался – порвать их он не мог. Он какое-то время дергался в этих путах. Каждое движение вызывало слабые металлические звуки – кожаные путы крепились к основанию его лежбища цепями.
- Тише, ты повредишь швы.
Голос, прозвучавший откуда-то сверху, был мягким. Он определенно принадлежал немолодому мужчине. Вместе с голосом пришел и окреп запах лекарств, который, казалось, всегда и везде был одинаковым, там, где люди хоть каким-то образом занимались врачеванием тел.
