— И как ты видишь эту торговлю? — наконец, нарушая затянувшуюся тишину, спросил Сусаг.
— Деньги любят тишину, как говорят мудрые. Поэтому нам нужен покой и порядок на всем протяжении торгового пути. Чтобы торговля не только шла, но и возрастала. А с ней и наш общий интерес. Есть возражения?
— Продолжай, — не дожидаясь остальных, произнес Сусаг. Маркус на него скосился с легким недоумением, но ничего говорить не стал. Остальные просто слушали.
— Пока мы можем говорить о торговом пути от Оливии до Берграда. Все остальное — потом. Этот путь сейчас можно разделить на две части: степную и лесную. В степной — бардак. На порогах занимаются откровенным грабежом. Рас должен утвердить закон со строгими тарифами и обычаями, снимая головы нарушителям. Если идет купец, то на порогах с него брать пять частей из ста любого товара. Или возмещением иным, но в такую ценность. Выбрать место у самого страшного порога и мыто там поставить. В какую бы сторону ни шел — брать по закону и только. Если идет кто не с торговлей, то брать установленную плату за переправку через пороги, ежели она потребна.
— А как понять — с торговлей идут или нет? — спросил Маркус.
— Если лодка больше десяти шагов в длину и товаров в ней более, чем людей, то считать за торговца. Если нет — то и не считать. Мелкими лодками тоже можно торговать, но их щипать — пустое. Людям нужно дать возможность вздохнуть, чтобы большой торг множился, который без сытой жизни обывателей попросту невозможен.
— Это не так просто сделать, — покачал головой Сусаг. — Предложение здравое, но совет бэгов на это может и не пойти.
— Жадность?
— Она самая. Брат мой ведь из-за нее голову сложил. А я его отговаривал, но…
— Ладно. Идем дальше. — не стал на этом заострять внимание Беромир. — Лесная часть пути. Здесь я предлагаю сделать так. Все кланы, что пойдут под мою руку, признав меня князем, более не станут платить роксоланам дань. Иначе покоя на этих землях не достичь. А он нужен покой и некая сытость.
— А нам с того какая польза?
— Торг иноземный вести только здесь, под стенами Берграда. И с каждой сделки десятую долю откладывать в пользу раса. Для чего от вас постоянно бы тут кто сидел и приглядывал.
— Десятую часть ты говоришь… — задумался Сусаг.
— Продали десять кусков индийского железа за, допустим, тридцать лорик хамат. Так со сделки один кусок и три хаматы — сбор вам.
— Не слишком ли много? — поинтересовался этот ромей в тоге.
— Я думаю в самый раз. Берется десятая часть. Половина идет расу, половину тому, кто приглядывает за сбором для особого внимания к безопасности и покою на торговом пути. Не так ли? — переспросил Беромир, в упор глядя на Сусага.
Тот немного подобрался и как-то даже растерялся.
— И да, — добавил Беромир. — Передай расу, что мое предложение действует разом. Или он его принимает все, или ничего у нас не получится. И мы будем добывать соль на севере и искать торговый путь в земли Галлии и Британии. Ну и работать я буду только с тобой.
— В каком смысле?
— В таком, что и на порогах, и при крепости должны находиться твои люди. Все ж таки ты мне родич. Да и повоевать мы успели, так что имеем уже уважение друг к другу. К иным бэгам у меня доверия нет.
— Хм… — нервно улыбнулся Сусаг, а глаза его алчно сверкнули. — Ты понимаешь, что просишь?
— А что именно не так?
— Прекращение выплаты дани, провозглашение тебя князем и этот торг у стен твоей крепости… это все потребует расу признать тебя пятым бэгом роксолан. А всех людей, что пойдут под твою руку — нашими людьми.
— С запретом набегов и продажи в рабства их, так?
— И это тоже… но куда важнее, что в случае нужды тебе придется выступать в поход. По призыву раса. Ты готов на это?
Беромир замер, задумавшись.
Ему такой расклад как-то в голову не приходил. Бегать по степи и воевать за интересы правителя роксоланов хотелось ему меньше всего. Не по тому, что сложно. Нет. Судовая рать весьма маневренна и подвижна. Превосходя в этом плане любую степную конницу. Только время на это все тратить не хотелось…
— Если рас будет призывать Беромира только тогда, когда кто-то угрожает нашему торговому пути, — произнес мужчина в тоге, — Рим согласен. Более того, он поддержит этот поход своими войсками из Оливии и своими кораблями, если это потребуется.
— Эм… — хлопнул глазами Беромир удивившись.
Маркус же, закончив переводить, сам на квестора уставился с немым вопросом. Тот же, выдержав паузу, уточнил:
— Есть возражения?
Глава 4
168, серпень (август), 31
— Кто ты? — раздался смутно знакомый голос со спины.
Беромир повернулся.
Перед ним стоял Путята — биологический отец этого его тела. Он присутствовал там, на переговорах в донжоне. Но молчал и просто наблюдал, не встревая. Сейчас же, поймав подходящий момент, решил подойти и поговорить.
— Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, — философски ответил парень, хохотнув и порадовавшись тому, как ловко сумел перевести реплику Фауста. — А если без шуток, то странный вопрос, конечно. Я твой сын.
— Нет, — покачал он головой.
— Что значит «нет»?
— Когда я тебя видел последний раз, ты был другим.
— Все мы меняемся. — пожал плечами Беромир.
— Но не так…
— Как «так»?
— Ты изменился даже внешне. Я с трудом тебя узнал. Словно ты не мой Неждан, а кто-то из дальних наших родичей с некоторым сходством.
— Это все из-за того, что я окреп телом.
— Это тоже удивительно. Но… нет. Лицо. У тебя изменилось лицо.
— Отец… ты просто многое пережил, и память тебя подводит. Я все эти годы был на виду у Красного листа и прочих помнящих меня с самого раннего детства.
— Ведуны… проклятые ведуны… — покачал головой Путята с какой-то ноткой отчаяния в голосе. — Что они натворили!
— Да что они могли сделать⁈ О чем ты толкуешь?
— В наши дни уже и о том и не сказывают, но еще мой дед…
И дальше Путята поведал Беромиру классическую легенду из архетипа «короля под горой». Вариацию на эту тему. Дескать, древний витязь спит в своем кургане. И только в тяжелые времена его может пробудить призыв круга ведунов Священной рощи. Ну и прочие бла-бла в том же духе.
— Хм… Знаешь, не сходится.
— Что не сходится?
— Этот твой витязь спит в своем кургане. Если его разбудить, то он проснется и выйдет из него. А я тут при чем? Не сходится ничего. Думаю, что мухи с кашей мешать не стоит.
— Все сходится, — с нажимом произнес Путята. — В предании не сказано, как именно он проснется. Ты умер. Там. В реке. Кем ты пробудился? Обновленным собой или нет? Я вижу, что нет. Ты — не мой Неждан. Ты кто-то другой. К тому же ты ведаешь о делах минувших, о землях далеких, сказывая о них так, словно видел их своими глазами. Говоришь на никому не ведомом языке.
Беромир промолчал. Оправдываться не хотелось, да и выглядело это все глупо. Хотя педалирование поднятой темы ему совсем не нравилось.
— Чего не отвечаешь?
— Какой мне смысл возражать? Думай, как пожелаешь.
— Назови свое истинное имя.
— Отец, тебе нужно быть очень осторожным с пивом, медом и вином. Ты бы еще попытался провести ритуал экзорцизма.
— Чего? Какого еще цизма?
— Так ученые мужи называли изгнание духа, вселившегося в чужое тело.
Путята подобрался и как-то напрягся.
— Что? Уже вы все заготовили для этого? — наигранно удивился Беромир.
— Нет! Я не стану этого делать! Мы об этом даже не говорили!
— О чем «этом»?
— Изгонять тебя из тела моего сына. Он умер. Там. В реке. Я видел. А ты… нет, я не стану тебя изгонять. Ты слишком много добра несешь нашим людям.
— Отец…
— Какой я тебе отец? — невольно отступил он. — Ты, мыслю, на многие поколения меня старше. Сколько тебе лет?
