— Мда… — покачал головой Беромир. — Давай уже хватит? В конце концов, подобные разговоры не имеют никакого смысла. Лучше расскажи, что у вас там приключилось. Как мама и сестры?
— Мама… хм… Моя жена жива-здорова, а дочь осталась лишь одна. Рокосланы нас почти не кормили, когда гнали на продажу.
— Ты сейчас на службе Рима?
— Да. Возглавляю ауксилию при векселяции легионной, что стоит в Оливии.
— И все? Ничего больше сказать мне не хочешь?
— Мне сложно говорить с тобой. Непонятно. Как с сыном не могу, ибо не сын ты мне, а с чужаком о таком не беседуют.
— И что может изменить этот взгляд? Или ты хочешь порвать со мной вовсе и просто держаться стороной?
— Скажи свое истинное имя. Оно умрет со мной. И я никогда его не использую для чародейства или заговора.
— Вот заладил… — отмахнулся Беромир.
— Это доверие, — пожал плечами Путята. — Я должен понимать, кого принимаю в свою семью.
Беромир промолчал.
Так и стояли минут пять, не меньше. Молодой ведун, отвернувшись от отца, смотрел на медленно текущие воды Днепра. А тот не торопил его и просто ждал. Пока, наконец, не добавил:
— Ты сам решай.
— Что решать?
— Нужен тебе отец и семья, али нет.
Беромир фыркнул с раздражением.
— Ты ведь видишь, как все к тебе относятся? Думаешь, отчего ты, ведун Близнецов, а до сих пор не вошел в Священную рощу? Они не знают, как с тобой поступить. Ибо ты ни жив ни мертв.
— Это ведуны тебя послали?
— Да. — нехотя и не сразу ответил Путята. — Я вообще не хотел с тобой разговаривать.
— Почему? Я разве кусаюсь?
— Ты-то? Неужто не задумывался над тем, сколько крови уже на твоих руках? Ты ее льешь так, словно тебе оно дело привычное. Покойных врагов проклинаешь, страшно. О… слухи о тебе идут такие, что кровь в жилах стынет. Про тебя даже роксоланы с уважением говорят. А они уважают только тех, кто льет чужую кровь, что водицу.
— Хорошо. Что ты, хм, ладно, они — эти ведуны, от меня хотят?
— Чтобы ты назвал свое истинное имя мне. А я принес бы тебе клятву молчания и признал своим сыном. Включая в род и клан.
— Даже так? И кем же я предстаю в их глазах?
— Древним витязем, который волею Перуна и рукою Велеса пробудился в теле моего мертвого сына.
— Разве я мертв?
— Ты не живой и не мертвый. Вне смерти и рождения. Ты дышишь, но кто ты? Чей ты? Откуда ты?
Беромир вновь промолчал.
Путята же достал нож поясной и произнес, глядя в глаза молодому ведуну:
— Сказанное тобою истинное имя никто и никогда не узнает от меня, а я не стану его использовать никак — ни в пользу тебе, ни во вред.
После чего поцеловал клинок, «заверив» тем самым клятву у Перуна. Беромир же отвернулся, вновь уставившись на воду.
Все это выглядело так глупо, так нелепо, и так… обидно, что ли.
Зомби.
Он ведь в их представлении аналог зомби или чего-то подобного.
Только почему-то никто ему об этом прямо и в глаза не сказал?
И, что куда печальнее, это обстоятельство ставило крест на многих его начинаниях. Да и отношение ведунов становилось понятным. Вон — во все глаза на него постоянно глядят, словно ожидают чего-то. Хотя тут, конечно, он сам виноват. Зачем Вернидубу про нежить байки всякие рассказывал? Он ведь почти наверняка их пересказал…
— Скажешь? — вновь спросил Путята, нарушая затянувшееся молчание. — Если нет, то я пойдут. Пусть все останется, как прежде.
— Иван [197]. — тихо-тихо, почти как шелест произнес ведун, поворачиваясь к нему.
И словно что-то лопнуло в этой натянутой и нервной атмосфере.
Путята подошел ближе.
Взял Беромира за плечи и тихо произнес:
— Я признаю тебя своим сыном, Иван. Пойдем. Нас ждут.
Ведун глянул через плечо отца, окидывая взглядом «поляну» и выискивая любопытных. Несколько секунд спустя его взгляд выхватил парочку, которые сидели на бревнышке в сторонке. И на первый взгляд о чем-то отстраненно беседуя, но так, чтобы волей-неволей просматривать этот сектор…
— Рудомир и Вернидуб. Это они тебя отправили?
— Они…
Подошли.
Те, чуть прищурившись, рыжий поинтересовался:
— Как воздух у реки? Не продрогли?
— Мы с сыном не из мерзлявых, — чинно ответил Путята.
Услышав эти слова, оба ведуна встали, и максимально серьезно поклонились Беромиру. Молча. Не говоря ни слова.
Дальше день пошел своей чередой.
Из ромейских кораблей продолжали выгружать всякое полезное. Складывать его для учета на берегу. И после подсчета, переносить внутрь крепости.
Обычная возня и рутина, за которой Беромир хоть и приглядывал, но со стороны. Беседуя с Путятой, обсуждая мать с сестрой и ситуацию. Уникальную, в общем-то, ситуацию…
Во второй половине дня все корабли отвали от мостков и, подняв паруса, направились вниз по течению. К порогам. Увозя и Сусага с его людьми, и Путяту, и Маркуса, и прочих гостей. А вот квестор остался, равно как и пятеро бойцов в ламинатах в качестве его личной охраны…
— Ты отказываешь мне и не желаешь видеть гостем? — спросил он на ломанном местном языке, видя кислое выражение лица Беромира.
— Я думал, что ты на нашем не говоришь.
— Я несколько лет служил в Вименациуме. Там ваших много. Едва ли не треть города.
— Что же до гостя… Вот скажи мне, ромеец, зачем ты остался? Неужели хочешь перезимовать в этих суровых землях?
— Нет. Отнюдь, нет. Неделю или две у тебя погощу. И ты отправишь меня на своем… катаране.
— Катамаране.
— Да. Ты ведь обещал нам построить большой и быстрый. Хочу поглядеть на него в деле.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Быть может, я уже стар и глуп, но те слова, что ты сказал в большой башне, были не столько для ушей этого глупого и жадного варвара, сколько для моих. А ему ты просто бросил большую кость, чтобы он не мешал Риму торговать с тобой. Ведь так?
— Это было так очевидно? — усмехнулся Беромир.
— Для меня — да. Для него… — улыбнулся квестор. — Ты и сам видел, как он ходил, светясь, словно золотая монета.
— Его можно понять. Он живет в очень простом мире. И я своим предложением дал ему счастье.
— Пожалуй.
— Так зачем ты остался?
— Я, как представитель Рима, хочу удостовериться в том, что тебе можно доверять. Присмотреться к тебе. Поговорить. Дело-то большое. Новый торговый путь.
— Не только, торговые дела лишь часть задумки.
— А что же там еще?
— Рим страдает от набегов сарматов. Если мы сможем прикормить роксоланов, то Рим приобрести новых друзей, закрывающих подступы к нему. Сейчас это не так важно. Но в будущем, когда волна гуннов достигнет Днепра и пойдет на Рим…
— Кто такие гунны?
— Страшные кочевники, которые сминают все на своем пути. Пока они только начали свое движение из степей, что лежат к северу от державы Хань. Но с каждым новым годом все дальше продвигаются на закат, собирая в кулак степь. Всю степь.
— Такого никогда ранее не случалось. Но даже если это так, ты думаешь, что прикормленные роксоланы их сдержат?
— Это смотря чем их кормить. — усмехнулся Беромир. — Потихоньку переводя на службу и зависимость. Впрочем, Риму вообще было бы очень полезно смотреть куда-то дальше своего носа. И выстраивать линии обороны так, чтобы сильный враг либо вообще не доходил до ваших границ, либо подходил к ним максимально ослабленным.
— А германцы? Их твое упреждение на Днепре не остановит.
— Вы сидите в обороне на Рейнской границе. А зря. Очень зря. Германцы в отчаянном положении и часто голодают, из-за чего на вас и нападают. Им просто деваться некуда.
— Их нападения случаются редко, и Рим с ними справляется.
— Пока справляется. Когда же германцы объединяются в союзы племен, внезапно оказывается, что Рим не так уж и силен. Что, в очередной раз показали маркоманы. Это только один союз. А представь, что их вторгнется несколько разом? Впрочем, и без этого германцы для вас очень опасны в силу веры и отчаяния. Сейчас они не знают паруса и на своих длинных нависах ходят только на веслах. Ты думаешь, так будет всегда?
