– На вот, ешь, если хочешь. – И Фёдор протянул Воротникову своё сладкое. Воротников лишь глазами захлопал.
– Делитесь с товарищем, кадет Солонов? – вопросительно улыбнулся Две Мишени. – А попросил ли вас ваш товарищ, как подобает настоящему кадету?
– Никак нет, господин подполковник! – по-уставному вытянулся Фёдор. – Я просто вижу, он своё уже сло… то есть съел. А мне не естся что-то. Зачем же добру пропадать?
– Добру пропадать не нужно, это верно, – кивнул Константин Сергеевич. – Что ж, кадет Воротников, поблагодарите кадета Солонова. Это с его стороны весьма по-товарищески. Но, может, и другие захотят, не только вы, Всеволод?
– Не-не, – торопливо сказал Петя. – Мама мне вообще велела сладкого не есть. – Он огорчённо уставился на пустую десертную тарелку перед собой. – А я всё забываю, – добавил он сокрушённо.
– А нам хватит, – поддакнул Бобровский. – Верно ведь, Костик?
Нифонтов мрачно кивнул, сверля Фёдора взглядом.
Фёдор поставил блюдце с десертом перед Севой Воротниковым, тот, покосившись на подполковника рядом, ответил вполне человеческим «спасибо, Федь!», услыхал укоризненное поцокивание Двух Мишеней и тотчас поправился:
– Спасибо, господин Солонов!
– То-то же, – одобрил Две Мишени.
* * *
После обеда состоялось знакомство с остальными классами и преподавателями, в том числе – с математиком Иоганном Иоганновичем Кантором, старым, сухим, словно древний можжевеловый корень; Иоганн Иоганнович враз ошеломил кадет «простенькой задачкой, для разминки, каковую задачку вы, meine lieben Kadetten, конечно же все решите сейчас в уме», после чего на доске появилось:
«Купецъ продалъ 10 бочекъ масла. Каждыя три бочки съ масломъ вѣсили 22,47 пуда, а каждыя четыре пустыя бочки – 8,73 пуда. Сколько денегъ получилъ онъ на этой сдѣлкѣ, если за 1 фунтъ масла ему уплатили по 37,5 копейки, а за доставку каждаго пуда – еще по 22,5 копъ.?»
Фёдор кинул беглый взгляд на Воротникова – второгодник сидел с видом приговорённого к смерти.
Разумеется, первым опять был Петя Ниткин. Впрочем, он оказался и единственным, кто и впрямь решил задачу в уме.
После всего этого и многого иного подполковник Аристов отвёл всю седьмую – младшую – роту наверх, обратно в ротный зал. Пришли и двое других воспитателей, командиры второго и третьего отделений. Капитаны Коссарт и Ромашкевич казались братьями: оба худые, жилистые, поджарые усачи со строгими взглядами. У обоих на кителях – маньчжурские награды.
– Пока мы обедали, вам доставили недостающую форму, книги и положенные письменные принадлежности, – сказал Константин Сергеевич, глядя на пока ещё не слишком ровный строй кадет. – Гражданские вещи ваши, как и прежде, в чемоданах, в цейхгаузе. Вы сможете их брать, направляясь в отпуск, если таково будет разрешение его превосходительства начальника корпуса. Помните, что право носить александровский мундир в городе вам ещё только предстоит заслужить. Погоны ваши, кокарда, аксельбант – а у старших возрастов и личное оружие, штык-нож, – всё это не игрушки и не маскарад. Одно из самых строгих наказаний – лишение права формы. Честь кадета-александровца – не шутки. Это первое.
Фёдор скосил глаза: Лев Бобровский стоял с лениво-скучающим выражением, точно говоря – да чихал я на ваши мундиры, мне в обычном платье куда привычнее и удобнее, тоже мне, придумали наказание!..
– Второе, господа кадеты, – продолжал Аристов. – Я, как командир и вашей роты, и одновременно – первого отделения, хочу предупредить об одном. Много шалостей случалось у мальчишек, пока они не осознавали, что значат алые погоны с вензелем государя на них; многое мы, воспитатели ваши, готовы понять и простить. Не поймём и не простим только одного – лжи с враньём. Всякий, на этом пойманный, будет записан в «книгу лжецов», и на субботней поверке список уличённых будет зачитываться. Вслух.
Кадеты задвигались. Такого в их прежних гимназиях, училищах или корпусах не случалось.
– Третье, господа, – невозмутимо говорил подполковник, точно и не замечая растерянности подопечных. – Бывает, что двое кадет не сойдутся во взглядах на… гм… на толкование отдельных мест из святоотеческого предания. Не сойдутся до такой степени, что стремятся разрешить противоречие сие на кулаках. Так вот, господа, хочу сказать, что именно для таких случаев у нас имеется боксёрский ринг и вызов на дуэли.
Кадеты застыли с разинутыми ртами.
– Да-да, господа, именно так. Представьте себе, что некий кадет, гм, Иванов решил, что кадет Петров нанёс ему обиду. Вместо того чтобы идти, гм, в укромное место, прячась от господ воспитателей, и там, неловко размахивая кулаками, раскровянить друг другу носы, а потом врать ротному начальнику, что, дескать, упал с лестницы, – Две Мишени понимающе усмехнулся, – кадет Иванов идёт к тому же ротному или отделенному начальнику, становится по стойке «смирно» и докладывает, как положено. Вот сейчас господин капитан Коссарт и господин капитан Ромашкевич нам это и покажут. Представим себе, что я – командир роты, а господа капитаны – поссорившиеся кадеты. Начнём, Константин Фёдорович!
Жестколицый капитан Коссарт шагнул к подполковнику, с неожиданной ловкостью и лихостью щёлкнул каблуками, вскинув ладонь к виску.
– Господин начальник роты, разрешите обратиться!
– Разрешаю, господин капитан.
– Господин начальник роты, имею доложить об оскорблении, нанесённом мне капитаном Ромашкевичем!
Кадеты было заулыбались, кто-то хихикнул, но Коссарт продолжал без малейшего смущения:
– Капитан Ромашкевич употребил в отношении меня слова, кои я считаю обидными и несправедливыми. Прошу разрешения на сатисфакцию!
– Господин капитан Ромашкевич, подойдите сюда!
Улыбаясь, худой и высокий Ромашкевич с неменьшей лихостью вытянулся в струнку, отдавая честь.
– Господин начальник роты, капитан Ромашкевич по вашему приказанию явился!
– Господин капитан, начальником второго отделения нашей роты к вам предъявлено требование о сатисфакции. Готовы ли вы дать его? Напоминаю, что, как вызванный, вы имеете право выбора оружия. Боксёрский ринг, фехтовальная дорожка или ковёр для французской борьбы?
– Так точно, готов, господин подполковник! Выбираю боксёрский ринг.
– Тогда пожмите друг другу руки в знак того, что принимаете условия.
Оба капитана рассмеялись, сомкнув ладони в рукопожатии.
– Спасибо, Константин Фёдорович, спасибо, Александр Дмитриевич. Это, господа кадеты, была маленькая демонстрация, как надлежит разрешать споры, коль скоро вы не можете решить их никаким иным способом. Напомню также, что в корпусе у вас будут занятия и боксом, и борьбой, и фехтованием – как в обязательном порядке, так и добровольно-дополнительно. И если вы бросите кому-то вызов, я, ваш ротный командир, и командир того кадета, с кем вы собрались дуэлировать, будем вашими секундантами.
Фёдор искоса взглянул на верзилу Воротникова; тот стоял, растерянно мигая.
– Помните, господа кадеты седьмой роты, – Две Мишени медленно шёл вдоль строя, – нет ничего хуже обмана. Особенно – обмана своего командира. Мы с господами капитанами все побывали в Маньчжурии, воевали и, поверьте, своими глазами видели, что случалось, когда командиры полков лгали своим начальникам дивизий или начальники дивизий вводили в заблуждение командующих корпусами. Вводили по самым разным причинам. Боялись доложить правду; пытались получить подкрепления и боеприпасы вперёд остальных; старались выслужиться… это уже не важно. Вред от этого, как вы понимаете, был огромный. Поэтому, когда вы будете мне врать о том, что синяк под глазом – оттого, что вы якобы стукнулись о косяк, а вовсе не о кулак вашего же товарища-кадета, вспомните об этом. Не привыкайте ко лжи; не считайте, что это в порядке вещей, будто бы начальство – оно совсем не вы, оно другое, не живёт вашей жизнью и ему нет до вас дела. Настанет день – и вы сами сделаетесь начальством.
Подполковник остановился, постоял немного молча, оглядывая задумавшихся кадет.
