– Петя! Да Петька же!..
– Мм… – раздалось сонное.
– Вставай! Подъём уже сыграли!..
– Чи-чиво?..
– Вставай, говорю! – Федя сдёрнул с соседа одеяло. – Сейчас дежурные придут!..
– Мм…
– Не мычи! Счас водой оболью! – пригрозил Фёдор. – Потом спасибо скажешь!..
– Ну ладно, ладно, – заворчал Петя, кое-как спускаясь. – Дома меня никогда в такую рань не будили…
– Так то дома, а то в корпусе!..
Замок на двери, старательно запертый Фёдором на ночь, предательски щёлкнул. Створки приоткрылись, хлынул свет из коридора.
– Подъём, господа кадеты, – заглянул к ним подполковник Аристов. – Подъём и построение!.. Вам следует поспешить, господин Ниткин.
– Так точно! – выручая друга, Фёдор поспешно вытянулся.
– С каких это пор ваша фамилия стала «Ниткин», господин кадет Солонов?
Федя не знал, что сказать, и только ел глазами начальство, потому что за его спиной Петя Ниткин прыгал на одной ноге, тщетно пытаясь попасть в ускользающую штанину чёрных форменных брюк.
Две Мишени едва заметно улыбнулся.
– Поторопитесь, господа кадеты, – и шагнул обратно за порог.
Выяснилось, что одеваться быстро, согласно уставам, Петя Ниткин категорически не умеет. Он всё делал тщательно, со старанием, но ужасно, непредставимо медленно. В зал, где уже строилась рота, они с Фёдором выскочили последними, удостоившись ухмылок от Нифонтова, Бобровского и Воротникова. Последний вообще глядел на Петю, словно кот на сметану, ну или как удав на кролика.
Построение не сильно отличалось от привычного всем, кому довелось учиться в военных гимназиях. Две Мишени и командиры отделений шли вдоль строя, проверяя, чистые ли руки, уши, ногти, всё ли в порядке с формой, блестит ли бляха на ремне и начищены ли полуботинки. Хоть и лёгкие, сиять они должны были не хуже, чем предназначенные для парадов сапоги. Поодаль, в оконной нише, устроился с раскладным столиком портной-старослужащий; капитаны Коссарт и Ромашкевич отправили к нему пару кадет, уже ухитрившихся лишиться где-то пуговиц.
– Впоследствии, господа кадеты, к портному будете являться или вечером, перед сном, или же утром, до построения. – Две Мишени, заложив руки за спину, прохаживался вдоль строя. – Так… Все готовы? Смир-но! Напра-во, пойте молитву! «Отче наш» и «Спаси, Господи, люди Твоя».
Спели. Не шибко стройно, конечно.
– Кто в лес, кто по дрова, – вздохнул подполковник.
– Научатся, Константин Сергеевич, – сказал Коссарт.
– Конечно. Начинайте утреннюю гимнастику, а затем ведите роту на завтрак, Константин Фёдорович.
Гимнастика была частично знакома – сокольская без предметов, заканчивавшаяся отжиманиями.
И если Фёдор отжимался вполне даже сносно (как и тощий, но, видать, жилистый Нифонтов, не говоря уж о силаче Воротникове, напоминавшем сейчас поршень паровой машины), то несчастный Петя Ниткин после нескольких безуспешных попыток просто упал лицом в пол и замер, тяжело дыша.
Капитан Коссарт пристально поглядел на него, однако ничего не сказал.
– Петь, вставай, – зашипел приятелю Фёдор, едва только прозвучала команда «Встать! Вольно, оправиться!».
– Не-э… – простонал Петя, не поворачивая головы.
– Вставай! – пихнул его локтем Фёдор. – На ко́злы захотел?
Ко́злами в Елисаветинской гимназии звали скамью в подвале, где секли провинившихся. У Солонова это вырвалось словно само собой.
Кое-как кадета Ниткина удалось поставить на ноги. Был он весь красный и в поту; Фёдор затравленно огляделся, замечая со всех сторон насмешливые и полупрезрительные взгляды других кадет.
– Вы, мэлэдой чэ-эк, видать, сильно устали? – ухмылялся Бобровский.
Воротников послушно загоготал.
– Рота, марш! – спас всех капитан Коссарт.
…Завтрак был накрыт в том же самом зале, где и вчерашний торжественный обед; белоснежные скатерти, на подносах – свежие французские булки, блюдца с квадратиками золотистого масла, тарелки с нарезанной колбасой и сыром, большие кружки с алым вензелем корпуса, в которые наливали чай из больших медных чайников, разносимых служителями.
– Тэ-эк… – явно подражая Бобровскому, протянул второгодник Воротников, проходя мимо никак не могущего отдышаться Ниткина. – Много тебе этой колбасы, Нитка, жирдяй ты этакий. Брюхо лопнет. Ты ж сам хотел со мной поделиться, верно?
И он одним ловким движением, говорившем о немалом опыте, отправил в рот разом все четыре положенных Ниткину толстых куска колбасы.
Фёдор не успел перехватить его руку, а довольный второгодник как ни в чём не бывало уже шагал дальше, к своему столу.
И капитан Коссарт, как назло, смотрел сейчас в другую сторону.
Петя опустил голову и часто замигал.
– Эй, Воротников, ты чего?! – вскинулся было Фёдор. – Не твоё, отдавай!..
– Было ваше, стало наше, – отмахнулся второгодник. – А тебе-то что, Солонов?
Ну да. «Тебе-то что, Солонов?» Вот так оно всё и начинается, а потом презираешь себя за трусость.
– Ты у Ниткина еду отобрал. Ни за что ни про что. Он её тебе не проигрывал.
– А ты-то чего лезешь? Помалкивал бы ты лучше, – сощурился Воротников. – Ты вообще кто такой?
– Фёдор. Солонов. – Федя сжал кулаки, нутром уже понимая, что драки после уроков. скорее всего. не избежать.
– И откуда ж ты, Солонов Фёдор, такой? – стал кривляться второгодник.
– Из Третьей Елисаветинской, – процедил Федя. – Слыхал про такую? Иль нет? К нам даже из Вольской гимназии самых отчаянных присылали! Неисправимых. Слыхал, нет?
«Не имей сто рублей, а имей одну наглую морду», – как говаривал дядя Сергей Евлампиевич.
Очевидно, что-то где-то Воротников слыхал, потому как на лице его отразилась некая работа мысли.
Фёдор ухмыльнулся как можно выразительнее и несколько картинно потёр шрам на подбородке.
Самое смешное, что «неисправимых» из Вольской к ним действительно присылали, когда их родители или опекуны переезжали в Елисаветинск, где стояло сразу три армейских полка – пехотный, егерский и драгунский.
– Ну, смотри, Солонов, – наконец выдал Севка. – Коль махаться хочешь – это можно устроить! Только не здесь. – Он широко ухмыльнулся и отправился к своему столу, тем более что к ним уже начинали приглядываться дежурные дядьки и офицеры.
Петя Ниткин застыл над опустевшей тарелкой.
– Я… я господину капитану скажу… – полушёпотом пробормотал он, растеряно глядя в пустую тарелку.
– Что ты ему скажешь? – накинулся на друга Фёдор.
– Что он у меня… что еду забрал… колбасу!
– А он скажет – это ты сам слопал, а на него сваливаешь.
– А вы разве не подтвердите? – простодушно удивился Петя.
Конечно, подполковник Аристов говорил про то, что нельзя врать и что надо идти к ним, но… Уж больно памятно было, как презирали «филёров» и как устраивали им «тёмные» в 3-й Елисаветинской.
Фёдор глянул на лица соседей по столу, с которыми ещё даже не успел познакомиться.
– Филёрить сразу, да-а? – неприятно скривил рот высокий и тощий парень с веснушками. Что ж, как и ожидалось.
– А ты ворон не лови, тогда и колбаска никуда не денется! – поддержал его сосед, вихрастый блондин с бледно-голубыми глазами.
– А ябедничать – сам знаешь, – согласился и третий, рыжий. – Можно и того!..
Петя съёжился, втянул голову в плечи.
– А еду отбирать, значит, можно?! – резко спросил Фёдор.
– А ты не зевай, – ухмыльнулся рыжий.
– Эх, вы! – вырвалось у Фёдора. – Не у вас отобрали – так и ладно, значит?
Мальчишки за столом переглянулись. И, судя по ответным взглядам, дело обстояло именно так. «Не у нас, так и ладно».
– И что ж ты думаешь, что филёрить теперь можно, да, Солонов? – чуть ли не с укоризной сказал вихрастый. – Не по-нашему это, не по-кадетски. Пусть вот он к Воротникову идёт, скажет, что после уроков драться будет. Или сам иди, как собрался. Драться так драться, по-честному. А он-то сразу «скажу капитану»!..
